А.С.Хоцей

          ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ И ГОСПОДСТВО БУРЖУАЗИИ     Как показано в предшествующей лекции, господство буржуазии в обществе обеспечивается, с одной стороны, демократическим, то есть антибюрократическим характером политической системы, а с другой стороны — рыночным типом экономики. Именно поэтому я и именую буржуазные порядки рыночно-демократическими. Борьба классов за власть в демократических обществах сводится главным образом к борьбе за победу на выборах, а рыночный характер экономики отдаёт в руки буржуа важнейший фактор этой борьбы — ресурсы. Ибо на рынке богатые богатеют, бедные беднеют, а капитал идёт к капиталу.

          При этом рыночные отношения представляют из себя отношения обособленных, не зависящих друг от друга, никак не связанных между собой в своих производственных процессах хозяев производств. Законодательным выражением и закреплением чего выступает институт частной собственности, то есть право всех частных лиц владеть, пользоваться и распоряжаться своим имуществом так, как им заблагорассудится. Поэтому данный правовой принцип есть краеугольный камень рыночной экономики. Без частной собственности, в первую очередь на средства производства, рынка быть не может, равно как и связанного с ним класса буржуазии.

          Но раз рынок при демократии — это условие власти буржуазии, а право частной собственности — условие наличия самого рынка, то вполне логично спрямить данную цепь зависимостей, заключив, что частная собственность в рамках демократической политической системы есть условие господства буржуа. Демократия, практикующая неприкосновенность частного имущества и, как следствие, неизбежное имущественное расслоение общества, есть форма власти богатых, то есть буржуазии. Отмена неприкосновенности частного имущества при сохранении демократии равнозначна уничтожению господства буржуазии (равно, впрочем, как и самой буржуазии вообще) в пользу какого-то другого неуправленческого класса.

          РОЛЬ ДЕМОКРАТИИ     А что будет, если сделать наоборот, то есть отменить одну только демократию, законодательно сохранив право частной собственности? Понятно, что власть тогда окажется в руках госаппарата, то есть бюрократии. И в таком случае все законы вообще, и право частной собственности в частности, потеряют своё значение. Потому что исполнение или неисполнение любых законов будет происходить лишь по воле начальства.

          При этом и закон о неприкосновенности частного имущества станет фикцией, так как оная будет ничем не гарантирована. В любой момент всякий имеющий достаточную власть, то есть занимающий соответствующее место в бюрократической иерархии «феодал»-чиновник множеством способов — например, прямым грабежом, рэкетом, судебным преследованием, искусственной заморозкой цен и даже уменьшением их ниже себестоимости, изменением законов, да ещё и с введением их задним числом и прочее — сможет нарушить указанную «неприкосновенность» и обобрать, а то и вовсе уничтожить формального собственника. Правда, это уже нарушит не только право частной собственности, но и иные права и свободы личности. Именно так и происходило всегда при бюрократическом строе. Так же в основном обстоят дела и в современной России.

          Следовательно, частной собственности как реального элемента общественных порядков, а не лживой вывески, прикрывающей фактический произвол госаппарата, без демократии не бывает. Я уже писал об этом в предшествующей лекции и теперь повторяю.

          СКОЛЬКО ЛЮДЕЙ! А МНЕНИЕ ОДНО     Зачем мне понадобилось всё это повторять? Во-первых, потому, что указанная связь, увы, не всеми толком осознаётся, отчего полезно лишний раз напомнить о ней. Во-вторых, затем, что взамен указанному положению весьма популярным почему-то является мнение о наличии тут обратной зависимости. То есть представления о том, будто это не частной собственности не бывает без демократии, а, напротив, демократии не может быть без частной собственности. Или, другими словами, бытует мнение, что нельзя отменить неприкосновенность частного имущества, не отменив демократию. Сохранность последней при такой резекции, дескать, обеспечить невозможно.

          Откуда взялось это мнение? Вернее, чем оно обосновывается? Понятно, когда оно, будучи крайне выгодным для буржуазии, вбивается в головы людей всей её пропагандой, которой ни к чему затруднять себя какими-то «жалкими» доказательствами. Однако данное убеждение разделяют и многие серьёзные учёные. Как же они дошли до мысли такой? Для меня сие является загадкой. Ибо убедительные аргументы в пользу указанного мнения обнаружить трудно. По крайней мере я не нахожу их ни в научном обращении, ни в собственном мозгу.

          ОТСУТСТВИЕ ДЕДУКЦИИ     Чисто логически вывести суждение о том, что демократия требует права частной собственности, похоже, невозможно. Во всяком случае из истинного утверждения о том, что неприкосновенности частной собственности не может быть без демократии, совершенно не следует обратного. Скорее, наоборот. Раз «А» не может быть без «Б» и притом не по какой-то третьей причине, а в силу прямой обусловленности бытия первого наличием второго, то логично заключить, что пока нет «Б», то должно отсутствовать и «А». Отчего «Б» обязано появиться и быть ещё до всякого наличия «А» — подобно тому, как причина обязана предшествовать следствию.

          Впрочем, так дело обстоит лишь в случаях появления каких-либо феноменов. А вот с их существованиями дело обстоит иначе, так как при этом возможна разнесённая во времени зависимость феноменов друг от друга по типу, если можно так выразиться, «товарищеской взаимопомощи». При этом «Б» появляется само по себе, независимо от наличия «А» и обеспечивает этим своим появлением возникновение «А». Но вот дальнейшее поддержание бытия «Б» может требовать уже обязательного наличия «А».

          Однако оставим сии блуждания в полупорочных кругах, а также любование змеями, кусающими друг друга за хвосты. Для нас достаточно и того, что суждение «Б требует А» не выводится из суждения «А требует Б». Отчего остаётся лишь надеяться на то, что есть и какие-то другие достоверные суждения, способные послужить посылками для данного вывода. Однако мне они неизвестны и вообразить их себе я не в состоянии. Все же другие мыслители, высказывающиеся на данную тему, поисками аргументов, похоже, себя вообще не затрудняют.

          УЩЕРБНОСТЬ НАБЛЮДЕНИЙ     Приверженцы убеждения, что демократия невозможна без частной собственности, в основном отталкиваются от простого наблюдения того, что в истории человечества издревле и по сей день демократия как будто бы всегда обнаруживалась и обнаруживается лишь в связке с институтом частной собственности. То есть там, где есть первая, вроде бы непременно присутствует и вторая. И потому люди считают, что раз частная собственность не может быть без демократии, то должно иметь место и обратное. Отсюда все исследователи и заключают, что одно не бывает без другого. Причём заключают именно по первому варианту, то есть в том виде, что это демократия не бывает без частной собственности. Однако из подобных наблюдений ничего такого и даже вообще ничего не следует. Вот если данные институты хотя бы иногда обнаруживались порознь, то тогда сразу можно было бы заключить, что они не необходимы друг для друга. А из их совместной наблюдаемости никакой необходимости друг для друга ещё не выводится. Ни той, что бытие «А» требует бытия «Б», ни той, что бытие «Б» требует бытия «А», ни даже той, что для них вообще обязательно совместное явление миру. Ведь тут отнюдь не исключено, что завтра «А», как в детской загадке, «упадёт», а «Б» останется «на трубе». Или, наоборот, «Б» «пропадёт», а «А» продолжит себе существовать как ни в чём не бывало.

          Выражаясь строго, указанные наблюдения позволяют утверждать лишь то, что «А» и «Б» в определённых местах и в наблюдаемый период («здесь и сейчас») обнаруживаются парой, а не порознь. И ничего свыше этого. Ни того, что так должно быть везде и всегда, то есть что они закономерно связаны «по жизни», как, например, разные сущностные свойства одного объекта. Ни того, что иначе и быть не может в данных конкретных условиях, то есть что это закономерное порождение обстоятельств, исчезновение которых отменяет и их следствия. Ни того, что бытие одного обусловлено бытиём другого, то есть что тут имеет место закономерность зависимости их существований. Ни даже того, что за этим вообще стоит хоть какая-либо закономерность. Данная совместность обнаружений может быть как вообще случайной, то есть их связи здесь может не быть вовсе, так и обусловленной какой-то третьей причиной. Например, теми же обстоятельствами, а отнюдь не тем, что для своего бытия объект «А» нуждается в объекте «Б» или для существования объекта «Б» требуется объект «А». То есть характер связи между ними может быть иным, причём в значительном числе вариантов.

          Короче, такие наблюдения, в особенности столь поверхностные, не показывают и уж тем более не доказывают никаких закономерностей. Потому что доказательство наличия любых связей объектов требует не простого тыканья пальцем в наблюдаемые совместности явлений, а конкретного разъяснения: во-первых, сути этих связей, то есть того, что они реально собой представляют, в чём, собственно, заключаются, и, во-вторых, причин обязательности данной совместности бытия. В нашем случае, например, необходимы ответы на такие вопросы: как именно и почему одно явление обусловливается другим феноменом? Что я и сделал выше в отношении зависимости бытия частной собственности от наличия демократии.

          ПРАВИЛЬНАЯ И ИСЧЕРПЫВАЮЩАЯ ПОСТАНОВКА ВОПРОСА     Приведённые соображения не являются достоянием широкой публики, но, разумеется, известны людям науки. Поэтому последние пытаются порой более грамотно провести защиту рассматриваемого тезиса. Однако и в таких редких случаях дело обычно бывает поставлено плохо: нечётко и фрагментарно. В силу чего данную проблему нельзя закрыть окончательно одной лишь критикой таких построений. Поэтому нам лучше самим разобраться в этой проблеме как следует.

          Итак, что же тут необходимо установить? Нам требуется ответить на вопрос: зависит ли бытие демократии как явления, взятого вообще, а не какой-то частной её, демократии, формы, от наличия института частной собственности? Следовательно, нужно доказать обязательность второго феномена для существования первого.

          А что для такого доказательства потребуется? Во-первых, заходя со стороны предполагаемого детерминанта, то есть права частной собственности, нужен показ того, в каком именно виде этот институт конкретно необходим для предполагаемого детерминируемого, то есть для демократии. В этом плане право частной собственности может быть обязательно: либо само по себе в силу своих гипотетических особых, а лучше, как будет пояснено ниже, уникальных свойств, либо через некие его, права частной собственности, закономерные и тоже уникальные, то бишь генерируемые только им, производные. Скажем, следствия, порождения, надстройки, для которых он, институт частной собственности, является базисом и тому подобное.

          Во-вторых, заходя со стороны предполагаемого детерминируемого, то есть демократии, необходим показ того, чем упомянутые либо собственные свойства института частной собственности, либо его производные необходимы для всего того, без чего демократия невозможна, то есть:

а) или для исходного свержения бюрократии вообще, где важна прямая сила, а частная собственность или её производные обязаны каким-то образом обеспечивать критическое наличие такой силы;

б) или для установления демократических порядков, то есть выборности и сменяемости государственных чиновников, разделения ветвей управления и другое; здесь уже важно знание основных приёмов обуздания государственного аппарата, и от частной собственности или от её производных должны существенно зависеть появление, распространение и внедрение этого знания в практику общественного политического устройства;

в) или для нормального функционирования буржуазных порядков, предотвращающего все виды скатывания в бюрократическое устройство общества: в бонапартизм, в цезаризм, в популизм и в прочее; в данном случае важно умение буржуазии эффективно пользоваться предоставляемыми демократией возможностями, и частная собственность или её производные обязаны обусловливать данный аспект политической культуры.

          Поражение на любом из отмеченных фронтов, понятно, отменяет демократию. Это минус. Но зато сие единственное, что её отменяет. Это плюс.

          Наконец, в-третьих, заходя со стороны предполагаемой обязательности отношений частной собственности и демократии, то есть обязательности наличия первой для бытия второй, потребуется ещё и показ того, что всё нужное для вышеописанных

а) победы над бюрократами, то есть самовластными чиновниками,

б) установления и

в) функционирования демократии имеется только у частной собственности или у её производных и ни у чего более.

          Указанный детерминант должен быть единственным и даже, точнее выражаясь, единственно возможным фактором постулируемого влияния на детерминируемого, который (детерминант) невозможно заменить ничем другим. В противном случае наличие детерминанта не будет обязательным, потому что конкретная необходимость одного чего-либо для другого чего-либо предполагает монополию первого в соответствующей сфере.

          Так, если наесться принципиально можно было бы только хлебом, то хлеб был бы необходим для насыщения. Но если голод с тем же или даже с ещё бОльшим успехом можно удовлетворить также с помощью мяса, сыра и многого иного, то никакой обязательности хлеба для насыщения не возникло бы. Раз хлеб не единственно возможный продукт питания, то можно прекрасно обойтись и без него. Аналогично, если частная собственность с её производными не единственно возможные носители или продуценты всего того, без чего невозможна демократия, и если на данном поприще у них есть конкуренты-заменители, то обязательность частной собственности для существования демократии отсутствует. Потому что последняя в состоянии существовать и без наличия частной собственности.

          Рассмотрим: как со всеми перечисленными обстоятельствами складывается дело в нашем случае?

          КРАСНА ИЗБА УГЛАМИ, А ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ ПИРОГАМИ     Для начала отмечу, что всем тем, без чего невозможна демократия, выступают только сила и политическая культура каких-либо неуправленческих классов. Сие сразу исключает важность в данном контексте права частной собственности, так как этот институт явно не представляет из себя ни силовой фактор, ни элемент политической культуры. Собственные свойства рассматриваемого законодательного установления могут быть значимы разве что в юриспруденции, но не в практической жизни общества. Где значение имеют лишь те или иные производные данного института, то есть столь же практические факторы. Только эти производные и могут обусловливать либо непосредственно являться силой и/или политической культурностью неуправленцев. Могут, но обусловливают ли или являются ли? Разумеется, да.

          Каковы же производные принципа неприкосновенности частного имущества, которые важны в указанном смысле? Центральное место среди них занимает хозяйственная и в целом экономическая обособленность индивидуальных производителей, хозяев производств. То есть их самостоятельность, независимость от кого бы то ни было и прежде всего от государства, от аппарата профессионального принуждения. Наиболее важным является неподконтрольность экономического бытия производителей товаров именно госуправленцам, их, производителей, самостояние в данной базовой сфере, поскольку сие служит опорной площадкой для выхода частных хозяев из ведения госаппаратчиков и во всех прочих областях.

          Означенное самостояние присутствует в двух ипостасях: как самостоятельность самообеспечения, то есть материальная независимость неуправленческих классов от чиновников, и как самостоятельность их деятельностей, то есть свобода своих действий, свобода распоряжения собой: передвижения, выбора и смены профессий и прочее. Благодаря первому в руках частных производителей концентрируются значительные ресурсы, являющиеся прямым фактором силы, а благодаря второму у частных производителей развиваются свободолюбие, инициативность, смелость, стремление к знаниям, привычка полагаться только на себя, чувство собственного достоинства и тому подобное. (Я перечисляю тут только положительные и важные своим антибюрократическим потенциалом черты). Всё это ведёт как к усилению данного социального слоя, так и к повышению его общей и политической культур.

          Кроме того, указанная обособленность является и обособленностью производителей друг от друга. А это, как известно, при узкой специализации производителей порождает рынок как форму их связи. И рынок тоже работает в обоих требующихся для становления и бытия демократии направлениях. То есть, с одной стороны, рынок повышает значение промышленности и её агентов в экономике и в жизни общества, а с другой стороны — способствует всё той же антибюрократической перековке подданных в граждан.

          ПРИ УЛОВЕ РАК — НЕ РЫБА     Таким образом, институт частной собственности в лице его практических следствий, безусловно, усиливает массу частных собственников и повышает уровень их политической культуры. В связи с чем это явно «дружественный» демократии фактор. Но обязателен ли он для её, демократии, существования? Вот это уже сомнительно, так как к тем же следствиям могут вести и иные причины. В частности:

во-первых, всеобщее образование и воспитание масс в антибюрократическом духе,

во-вторых, рост сплочённости людей на почве нерыночных отношений, — например, за счёт технологической связанности их, людей, единым процессом производства,

в-третьих, вообще появление новых мощных средств коммуникации,

в-четвёртых, экономическая независимость разных социальных групп от государства, которая способна существовать не в только форме производственной самостоятельности, как это показывает современная реальность и как сие будет подробнее разъяснено ниже.

          Например, в последние десятилетия возникает всё больше новых видов деятельности, столь же специализированных и индивидуальных, как и исходные товарные производства, но уже непроизводственных, а частью даже и нематериальных, «непродуктовых» типов. И, соответственно, появляется множество новых групп работников, занимающихся указанными производствами и не нуждающихся в институте частной собственности в его традиционной классически-буржуазной форме. Причём данные функциональные слои по всем важным антибюрократически-продемократическим параметрам уже не уступают буржуазии. Таковы, например, люди науки, искусства, то есть работники так называемых свободных профессий, и тому подобные.

          Правда, в отношении этих новых социальных слоёв исследователей смущает как будто бы недостаточность обладания ими, новыми слоями, таким фактором силы, как ресурсы. Ведь их, новых слоёв, совокупное богатство уступает на текущий день богатству буржуазии. Но, во-первых, для торжества демократии важно ресурсное доминирование не над буржуа, а над бюрократией, которое — доминирование над бюрократией — тут вполне налицо. Во-вторых, не ресурсами едиными вообще жива любая политическая система. Даже буржуазии богатство требуется прежде всего для победы на выборах, а отнюдь не для установления и поддержания демократии. Для последнего, как отмечалось, важнее обладание иными факторами силы.

          Кроме того, и на поприще самой выборной борьбы значимость ресурсов, похоже, постепенно снижается, особенно с развитием независимых источников информации и перехода их в массе под контроль небуржуазных слоёв. Я не буду распространяться уже о том, что можно искусственно снизить роль богатства на выборах путём соответствующей настройки избирательного законодательства.

          ИСТОЧНИКИ БОГАТСТВА И СМЕНЫ ИХ ЛИДЕРСТВА     Наконец, в-третьих, буржуазия богаче всех лишь сегодня, то есть пока. Завтра же картина может перемениться. По крайней мере тенденция экономического развития такова, что ведёт именно к этому.

          А с чем связана смена приоритетности источников богатства? Каковы эти источники вообще? Тут надо начать с того, что, хотя известную часть благ человечество извлекает из окружающей природной среды простой добычей, ввиду чего одним из источников богатств выступает щедрость данной среды, или «земля» в терминологии У.Петти, однако решающий объём благ создаётся человечеством в процессе производства. Поэтому вопрос об источниках богатства есть главным образом вопрос составляющих производства помимо естественных ресурсов. Что же это за составляющие?

          Первые два из них — физический и интеллектуальный труд. Жизненные блага создаются прежде всего человеческим трудом в обеих указанных его ипостасях. Физический труд обеспечивает непосредственное производство блага, а интеллектуальный труд, — то есть различные изобретения, открытия и разнообразные технические, технологические и организационные усовершенствования, — увеличивает как производительный потенциал человечества, так и ассортимент производимого. Без творческого участия интеллекта, при одних только физических усилиях, развитие и того, и другого было бы исключено. А так, благодаря интеллектуальному труду, богатство человечества приобретает всё более разнообразные формы и экспоненциально растёт в объёме.

          При этом для наших рассуждений особенно важно то, что в ходе указанного развития производства роль физического труда как источника благ постепенно отходит на задний план. Количество и качество производимых благ всё больше определяются не количеством и качеством самого физического труда, а характером орудий, средств и окультуренных предметов труда. То бишь того, что совокупно именуется средствами производства. Именно они примерно со второй половины XVIII века, то есть с начала так называемого «промышленного переворота», и вплоть до конца прошлого века, то есть до начала научно-технической революции, сосредоточивают в себе основную мощь человеческой производительности и тем самым становятся главными источниками богатства. В таких условиях богат не тот, кто много и хорошо трудится, а тот, в чьих руках находятся высокопроизводительные орудия труда. Соответственно, собственники средств производства и присваивают в итоге львиную долю производимых в обществе благ. Указанный период ведущего значения средств производства в производстве и в распределении благ и является классической эпохой буржуазной формации.

          Однако само то, что продуктивность средств производства повышается главным образом благодаря интеллектуальному труду, означает, что последний тоже является важным источником богатства. Причём таким источником, относительное значение которого всё возрастает, особенно в последние десятилетия в связи со взрывным развитием науки. Интеллектуальный труд постепенно выдвигается в указанном смысле, то есть в качестве источника богатства, на первые роли. При этом интеллектуальный труд — это сфера деятельности учёных, образованных и творческих людей, каковые и превращаются всё больше и больше в главных выгодоприобретателей своих открытий, изобретений и прочего, то есть как раз всё больше обогащаются, составляя в данном отношении решительную конкуренцию традиционной буржуазии. Таким образом, богатство постепенно перестаёт быть преимуществом одних лишь буржуа.

          При этом добавлю, что у «творцов» иные, чем у буржуазии, система ценностей, мотивация и психология. Приоритетом «творцов» является вовсе не обогащение как таковое, а творчество и творческие достижения. Главной ценностью творческой интеллигенции являются не средства производства и не материальные блага, а их, представителей интеллигенции, собственный интеллект, который при всём желании отнять у них никто не может. В связи с чем, хотя «творцы» и богатеют не хуже обычных «деловых людей», их заинтересованность в классически-буржуазном праве частной собственности:

а) занимает более скромное место в иерархии их заинтересованностей и

б) меньше, чем у буржуа, по абсолютной величине.

          Но вернусь к главной теме.

          НЕ ОБЩАЯ, НО СТАДИАЛЬНАЯ ОБЯЗАТЕЛЬНОСТЬ     Итак, принципиально возможны и во многом даже уже присутствуют в обществе феномены, порождающие как те же самые следствия, что и частная собственность, так и иные феномены, равноценные частной собственности в деле установления и поддержания демократии. С дальнейшим их развитием эти новые феномены будут в состоянии полностью заменить институт частной собственности в роли главной опоры демократической политической системы. Более того, уже сегодня новые феномены частично теснят институт частной собственности на указанном боевом посту, наглядно демонстрируя этим не что иное, как её, частной собственности, необязательность для бытия современной демократии и, следовательно, для бытия демократии вообще.

          Теперь, однако, обращаю внимание, что все данные феномены представляют из себя явления новейшего, то есть позднейшего относительно классической буржуазной эпохи, времени. В пору исходного становления и в первые столетия функционирования демократии их ещё не было. Да этих феноменов просто и не могло быть по имевшимся в соответствующий исторический период условиям, так как для их возникновения и упрочения требуется куда более высокий уровень развития общества. Который достигается именно и только в ходе функционирования общества в рамках и благодаря буржуазным порядкам.

          Выражаясь иначе, коль скоро буржуазная формация наравне с бюрократической формацией является закономерным этапом развития общества вообще, и перескочить через этот этап не может ни человечество в целом, ни любое естественно, то есть без вмешательства извне, развивающееся общество, то и буржуазная демократия представляет собой обязательную, причём начальную стадию развития любой демократической политической системы. Именно для данной первичной стадии характерна обусловленность бытия демократических порядков рынком, индивидуализмом производителей и прочими обстоятельствами, юридически закрепляемыми правом частной собственности, за неимением ничего другого, способного играть ту же роль. Только поэтому рынок выступает здесь фундаментальным условием демократии. Но эта обусловленность присутствует лишь в указанный период и лишь до той поры, пока общество не переросло в своём развитии подростковые формы буржуазного строя, а вовсе не везде и всегда, где и когда только может существовать демократия.

          ПОЛУВОПРОС (НО ЕСТЬ НАДЕЖДА, ЧТО БУДЕТ ПОЛНЫМ НАКОНЕЦ)     Всякое решение любой жизненной проблемы всегда не только даёт ответ на поставленный вопрос, или, выражаясь языком А.Тойнби, «вызов», но и порождает многие новые. Вот и в нашем случае признание необходимости института частной собственности для существования демократии лишь стадиальной и преходящей побуждает задуматься о его, института частной собственности, дальнейшей судьбе. Не является ли и сама демократия тоже феноменом столь же бренным, то есть адекватным лишь буржуазной формации? Коль скоро общественное развитие не может остановиться, то не станет ли неминуемая гибель (отмена, отмирание, трансформация) буржуазных принципов и гибелью (отменой, отмиранием, трансформацией) демократии?

          Правда, сия «задумчивость» тут ещё не имеет достаточных оснований, так как на одной лишь демократии свет клином не сошёлся. Если она на каком-то этапе общественного и своего развития перестанет нуждаться в частной собственности, то это ещё не значит, что сам институт частной собственности не нужен вообще, сам по себе, поскольку частная собственность может оставаться необходимой и по каким-то иным причинам, без привязки к демократии. Поэтому до тех пор, пока не выяснены все обстоятельства, которые важны для бытия частной собственности, рассуждать о её будущем преждевременно. Вот если было бы установлено, что отринутый тезис, напротив, верен, то есть если было бы доказано, что институт частной собственности обязателен для существования демократии вообще, то тогда сразу можно было бы утверждать о невозможности отмены института частной собственности вплоть до потери людьми нужды в самой демократии.

          Тем не менее с этой оговоркой почему бы не воспользоваться поводом подумать и над тем, что ждёт право частной собственности в случае возможного снижения или полной потери всей и всяческой полезности частной собственности для будущего постбуржуазного господствующего класса?

          ОДИН РАЗ ОТМЕРЬ, СЕМЬ РАЗ ОТРЕЖЬ     В предложенной полугипотетической ситуации, полагаю, неизбежна определённая кастрация данного института. Вопрос лишь в степени радикальности и скорости проведения процесса ликвидации частной собственности, поскольку только в отношении этих параметров возможны варианты и, соответственно, выбор наилучшего из них. То есть такого параметра, при котором указанное усекновение частной собственности происходит постепенно: малыми порциями и на протяжении длительного периода.

          Почему? Потому что такой вариант аннулирования частной собственности, во-первых, легче и проще во всех отношениях. А в общественных подвижках, как и в естественном мире, всегда предпочтительнее и с большей вероятностью реализуется путь именно наименьшего сопротивления. Во-вторых, ещё и потому, что ненужность, включая вредность, права частной собственности для нового класса и для всех прочих небуржуазных слоёв тоже, надо думать, будет нарастать и обнаруживаться не обвально, не взрывообразно. Потому как все социальные проблемы выдвигаются в центр общественного внимания и решаются только по мере их обострения и лишь в рамках этого обострения. Наконец, в-третьих, нельзя не учитывать и инерцию общественного сознания, без переворота в котором в таком серьёзном деле не обойтись и которое переворачивается отнюдь не враз и не с подачи назревших сиюминутно вызовов, а лишь со сменой поколений.

          Так что хвост данному коту — частной собственности — видимо, предстоит терять по частям, но лишь в том случае, если он, хвост, у него, у кота, имеется. Я ведь недаром назвал выше варианты возможными, потому что их может и не быть. Дело тут заключается не только в обрисованных склонностях выборщиков идти указанным «щадящим» путём, но ещё и в том, открыт ли этот путь, то есть дозволяет ли в нашем случае сам институт частной собственности такую постепенность ограничений, допускается ли её урезание по кускам? Или, проще выражаясь, есть ли у данного института части?

          СОБСТВЕННОСТЬ СОБСТВЕННОСТИ РОЗНЬ     Ответ на заданный вопрос таков: да, имеется. В институте частной собственности выделяются как минимум два направления, по которым оно допускает дифференциацию и градуирование.

          Во-первых, по степени «частности» данного права, то есть «величины» того, что, какие действия собственник вправе производить со своим имуществом. Здесь может иметь место большой разброс разрешённых действий от полной свободы рук собственника до существенной их связанности, то есть по степени владения, распоряжения и пользования имуществом.

          Во-вторых, по характеру предметов собственности. Тут тоже обнаруживаются свои впряжённые в одну повозку кони, лоси и трепетные лани. Недра, земля, жилые здания, средства производства, причём сами распадающиеся на средства массового и индивидуального производства, предметы личного пользования, продукты физического и интеллектуального труда, — всё это и многое другое суть очень разные объекты, требующие каждый своего подхода да к тому же ещё и обладающие неодинаковой значимостью для жизни общества и для общественного устройства. Именно поэтому распоряжение и пользование ими уже и сегодня регулируются законодательством в каждом отдельном случае. И глубоких новаций в данной области следует ожидать и в будущем.

          Таким образом, для постепенного ущемления института частной собственности имеются все возможности.

          ЕСЛИ НЕ ЧАСТНИКИ, ТО КТО?     Наконец, раз уж речь у нас зашла об ограничениях, то есть о частичной, но способной зайти весьма далеко отмене данного института, то нельзя обойти вниманием и вопрос о том, в чью пользу все эти ущемления прав могут и должны производиться. В общем виде, конечно, сие понятно — в интересах новых господ. Однако интересы интересами, но важна ещё и их техническая реализация, которая тоже диктует свои условия. Ведь право собственности нельзя просто взять и отменить так, чтобы его вообще не было. Поскольку тут в игре присутствуют не одни лишь юридические отношения, а имеются ещё и вполне реальные материальные ценности. Например, те же средства производства, которыми кто-то должен пользоваться, владеть и распоряжаться. Так кто же будет всем этим заниматься при отстранении от дела частных хозяев?

          Понятно, что заменой «частникам» могут стать лишь какие-то управленцы, роль которых при корпоративной, то есть при акционерной, при коллективной и тому подобным видам собственности выполняют наёмные менеджеры, а при, так сказать, «общенародной собственности» — государственный аппарат. Иначе и быть не может. В итоге всё тут упирается в способность формальных собственников средств производства контролировать своих «слуг», а в случае государственного управления упирается в характер имеющейся политической системы. Например, если в обществе установлена демократия, то «общественное» богатство, то есть те же средства производства и блага, на деле принадлежат стабильно побеждающим на выборах классам, а в утопическом идеале — всему обществу, то есть избирателям в целом, и используются, и управляются в их интересах. Если же политическая система не демократическая, то собственниками всего и вся явочным порядком будут бюрократы, самовластные чиновники, и в первую очередь их верховный иерарх со всеми последствиями и изысками соответствующего распоряжения «народным» имуществом.

          Значит, вся проблема состоит в прочности и в глубине проникновения в управление обществом демократических порядков. При общественной собственности на основные ресурсы эти порядки должны быть куда радикальнее, то есть наиболее антибюрократичны, чем при частном распоряжении всем и вся.

          Под занавес ещё раз подчеркну, что рассмотренный в данной лекции основной вопрос касается лишь:

а) необходимости права частной собственности для демократии вообще, а не для существования её в неких конкретных условиях, например, в современной России;

б) необходимости права частной собственности именно для демократии, а не для:

— вечности или историчности и бренности данного института;

— его относительной и сравнительной эффективности во всех его возможных смыслах;

— его справедливости или несправедливости;

— его естественности, то есть укоренённости в человеческой природе, или искусственности и тому подобного.

          Ответы на все эти вопросы можно дать только в рамках исследований:

по пункту «а» — соответствующих конкретных ситуаций,

по пункту «б» — социально-экономической организации буржуазного общества.

          Чем мы дальше и займёмся.

          Политическое господство требуется буржуазии главным образом для установления и поддержания адекватной ей системы распределения благ. Что же из себя представляет такая система?

          ПОДХОД «ОТ ПРОТИВНОГО»     Разговор о буржуазной системе распределения благ начну с того, что к ней явно не относится. При тщательном рассмотрении различных обществ можно заметить, что в любом из них и на любой стадии его развития всегда присутствует ряд различных систем распределения благ. Которые частью опираются на сущностные особенности людей, отчего эти системы носят тотальный для обществ характер, то есть встречаются во всех оных, а частью зависят от числа имеющихся в конкретных обществах классоидов с их особыми распределительными порядками. При захвате власти каким-либо классом его частный порядок просто становится главным и довлеет над остальными, но вовсе не отменяет их напрочь, так как для классоидных порядков распределения благ полная их, порядков, отмена возможна лишь с уничтожением самих практикующих соответствующие формы распределения благ классоидов. В то время как для тотальных порядков их уничтожение невозможно вообще.

          Например, при бюрократическом строе господствует, разумеется, бюрократическое распределение благ в виде поборов с подданных и последующего дележа отнятого между самовластными чиновниками по их силе и должности. Однако на подчинённом положении имеются обычно и общинные порядки дележа, и натуральный, и рыночный обмены и прочее. Аналогично дела обстоят и при доминировании буржуазии. Её классовый порядок распределения благ также выходит на первый план, но в буржуазном обществе налицо и иные, небуржуазные виды распределения. Например, в таком обществе присутствует всё те же начисление налогов и распределение по должности, но уже не по силе самовластного чиновника, так как эта система порождается сохранением общественного управления и управленцев. Имеются и иные порядки: традиции взаимопомощи и благотворительности, постепенно перерастающие в государственное вспомоществование, то есть в социальное обеспечение и тому подобное.

          Короче, отнюдь не всё, узаконенное в буржуазных обществах, непременно буржуазно. Это касается в том числе и практикуемых в них распределительных порядков, ибо собственно буржуазными являются только некоторые из них. Какие же именно?

          БАЗИС И СТРУКТУРА     Базисом буржуазных порядков распределения благ выступает институт частной собственности, а реализуются такое распределение в трёх различных сферах:

а) распределение источников благ;

б) распределение произведённого с помощью источников благ по итогам их, благ, добычи или производства;

в) рыночное распределение товаров, имеющихся на руках товаропроизводителей после их производства или добычи и первичного их распределения.

          Понятно, что такая система распределение не только распадается на три сферы, но и осуществляются в три этапа. Каждый следующий этап опирается на предыдущий: обменять на рынке можно только тот товар, который принадлежит непосредственно товаропроизводителю, владеющему благом лишь потому, что ему, товаропроизводителю, принадлежит источник данного блага.

          Рассмотрю эти виды и этапы распределения подробней.

          РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ИСТОЧНИКОВ БЛАГ     Первым в общем процессе распределения происходит делёж-присвоение, то есть обращение в частное имущество ещё не самих благ, а их источников, которые условно можно разделить на:

а) природные ресурсы, например, землю, воды, месторождения полезных ископаемых и тому подобное;

б) выгодную локализацию, расположенность на пересечениях торговых путей, в местах скопления людей и так далее;

в) средства труда, — например, здания, сооружения, дороги и тому подобное, и орудия труда, то есть всевозможную технику;

г) виды деятельности, которые возникают с появлением различных откупов, лицензий и так далее;

д) технологии и прочую интеллектуальную продукцию, которая не уничтожается её потреблением и появляется со становлением патентной системы;

е) рабочую силу.

          Ко всему вышеописанному нужно сделать два пояснения.

          Во-первых, речь в данном случае идёт только об исходном присвоении источников благ, а не об их дальнейшем возможном вторичном перераспределении посредством купли-продажи. Чтобы данные особые товары могли появиться на рынке, они должны сначала каким-то образом попасть в чью-то собственность. И тут описан именно этот первичный процесс распределения источников благ.

          Во-вторых, данный процесс нас интересует только в его буржуазной части, хотя присвоение источников благ, конечно, далеко не всегда носит буржуазный характер. Например, обычно он не является таковым в том случае, когда сторонами дележа источников выступают общества в целом. В данном варианте все вопросы дележа в конечном счёте решаются или по крайней мере до сего дня решались просто силой. Кроме этого межгосударственного присвоения источников, силовым вариантом является в основном и практика «внутреннего» распределения источников благ во всех добуржуазных, то есть в бюрократических обществах. Более того, такие расклады, сложившиеся по итогам силовых распределений источников благ, отнюдь не всегда отменяются последующими буржуазными революциями и уж тем более реформами. Оные в обязательном порядке меняют лишь правила игры, но не результаты предшествующих партий. Поэтому очень часто те, кто обогатился во времена, пока грабёж был в законе, зачастую остаются хозяевами награбленного и тогда, когда насилие во «внутренних разборках» попадает под запрет. Многие буржуазные общества имеют подобную распределённость источников благ, в особенности природных, как начальную точку развития своих экономик. Есть даже специальный термин, который исследователи используют в своём обороте: «первоначальное накопление капитала».

          Однако, повторяю, вопреки исторической и практической значимости отмеченных обстоятельств, для теоретиков важны и интересны в их исследованиях лишь собственно буржуазные способы присвоения. А таковыми выступают те, что признают законными, «правильными», справедливыми лишь сами буржуа. И в этом плане легитимными буржуазные государства признают лишь права:

а) первопоселенцев,

б) давних владельцев по причине «давности владения» и

в) каждого индивида на свою рабочую силу и плоды своего труда.

          Причём сии права, как правило, распространяются только на граждан конкретных буржуазных государств, в то время как представители иных социумов, например, представители коренных народностей, заселяющих спорные территории, ими не обладают.

          РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ПО ИТОГАМ ПРОИЗВОДСТВА     Второй этап буржуазного распределения представляет собой делёж уже непосредственно самих благ, получаемых в результате использования упомянутых источников, то есть по итогам добычи или производства благ. При этом право каждого индивида на свою долю благ опирается как раз на принадлежность ему тех или иных источников, то есть исходит из частной собственности на них. И если в добыче или в производстве блага участвуют несколько владельцев источников, то делёж добытых или произведённых благ происходит в соответствии с заслугами каждого источника в их добыче или в производстве. То есть распределение тут происходит пропорционально производительности или, если можно так выразиться, отдаче каждого источника.

          Для обособленных же индивидуальных товаропроизводителей, имеющих все необходимые источники благ в своих руках, это не актуально, поскольку в таком случае, собственно, и дележа-то никакого нет. Кто сколько произвёл или какой отдачи от своих ресурсов добился, тот столько и получает.

          Ситуация становится проблемной слишь тогда, когда различные источники произведённого, например, земля, орудия труда и рабочая сила, принадлежат разным индивидам. В таком случае без дележа не обойтись. Какие объёмы или части благ обязаны своим появлением на свет тем или иным источникам, такие объёмы или части благ собственникам этих источников и достаются. Правда, только в идеале, поскольку реальность, конечно, хитрее. Но нам, теоретикам, как раз и требуется рассматривать идеальный случай — хотя бы первоначально.

          РОЛЬ РЫНКА     Последним, третьим этапом буржуазного распределения благ выступает рыночный обмен. Его наличие обусловлено товарным характером производства. Блага, которые изготавливает конкретный товаропроизводитель, он производит не для себя, и потому его продукты выступают благами не для него самого, а для других. Если же быть точнее, то блага лишь претендуют на то, чтобы быть таковыми, но насколько оправдана эта их претензия — ещё вопрос. Ответ на который даёт в данной ситуации именно рынок. Рынок же определяет и то, каковы данные блага как богатства. Поясняю.

          Блага — это нечто такое, что способно удовлетворять наши потребности. Любое нечто делает благом его полезность для нас, каковая и определяется как способность удовлетворять человеческие потребности. При этом и сами потребности весьма переменчивы, да и блага подвержены моральному старению. В результате чего то, что вчера было благом, не обязательно остаётся таковым сегодня, равно как, впрочем, и наоборот: то, что было бесполезным в прошлом, вполне может стать полезным в будущем. Например, мини-юбки становятся вторсырьём, если мода шарахнулась в сторону макси-юбок, а полезность электронных ламп стремится к нулю со всё большим распространением транзисторов. Соответственно, и производство такой устаревшей продукции, если оно продолжается, перестаёт быть производством благ.

          Кроме того, блага могут быть ценными и неценными. И именно те блага, что обладают ценностью, являются богатством. Таким образом, благо делает богатством его ценимость нами, то есть наличие у блага свойства ценности. И чем выше эта ценность, тем большим богатством оказывается благо.

          Но чем определяется ценность благ? Во-первых, наличием её вообще. Если мы определили благо как неценное, то, понятное дело, и ценности у данного блага не будет.

          Присущесть или неприсущесть благу ценности задаётся характером его приобретения нами. Какие блага мы определяем как ценные? Те, доступ к которым каким-то образом затруднён, не свободен, включая и помехи со стороны конкурентов в случае так называемой «редкости» благ. Неценные же блага — это те, что достаются нам без каких-либо проблем. Примером тут может служить воздух, который в обычных земных условиях мы потребляем без ограничений.

          Во-вторых, ценность блага имеет свою величину, то есть благо может быть более или менее ценным для нас. И так как благо есть нечто удовлетворяющее наши потребности, то величина ценности блага, в свою очередь, зависит от величины соответствующей нашей потребности. А величина конкретной потребности индивида определяется двумя аспектами.

          Первый — это место, занимаемое данной потребностью в ряду всех остальных нужд человека. Чем важнее данная конкретная потребность для индивида, тем бОльшую часть имеющихся у него ограниченных ресурсов он, индивид, привлекает для её удовлетворения. Упрощённо выражаясь, ради получения еды человек старается гораздо сильнее, чем ради удовлетворения любознательности. На рынке, то есть при обмене, происходит один из этапов данного мероприятия, на котором — на этапе — важность удовлетворения конкретной потребности принимает форму некоторой доли из общей массы собственных товаров, приходящейся для обмена на необходимое индивиду благо.

          Другими словами, величина ценности товара принимает форму доли в общем платёжеспособном спросе индивида. Подчёркиваю, что эта доля приходится не на единицу товара, а на всё их множество. Такие доли формируются в голове у агента рынка по всем видам его потребностей и, соответственно, по всем видам необходимых благ. В конечном счёте у него формируется определённое соотношение долей его платёжеспособного спроса, приходящихся на те или иные виды благ. А величины этих долей выражают величины ценностей конкретных благ в их совокупных объёмах. То есть как богатства эти множества оцениваемых благ соотносятся по их долям, приходящимся на каждую из них в общем платёжеспособном спросе агента рынка.

          Второй аспект тот, что величина потребности в её влиянии на ценность блага важна уже не как её место в иерархии потребностей, а как степень удовлетворённости или неудовлетворённости самой конкретной потребности. Чем больше потребность даёт о себе знать через остроту выражающих её ощущений и переживаний, то есть чем менее удовлетворена та или иная потребность, тем выше мы ценим удовлетворяющие её блага. Опять же упрощённо выражаясь, сытый человек интересуется новостями сильнее, чем голодный. В свою очередь, степень удовлетворённости или неудовлетворённости любой потребности определяется в конечном счёте соотношением количества блага, необходимого для её, потребности, полного удовлетворения, и его, блага, количества, реально имеющегося у индивида. На рынке сие принимает форму соотношения предложения благ и спроса на них, — например, форму соотношения еды и голодных ртов. И от этого соотношения зависит теперь уже не общая ценность всего множества конкретных благ, а ценность именно каждой их единицы, что предстаёт в виде цены товара. Ценность всего множества блага, задаваемая долей, отводимой на него, на множество благ, в общем платёжеспособном спросе и зависящая только от величины этой доли, но не от численности самого множества, при этом распределяется, математически делится как числитель на то или иное их количество, то есть на число единиц благ, имеющееся на рынке, как на знаменатель. Чем больше число этих благ, то есть знаменатель описанной дроби, тем менее ценно каждое из них, из благ, как единица. И, наоборот, чем меньше их, благ, предложение, тем больше ценность каждого единичного блага, представленная как цена данного товара.

          Таким образом, ценность тех или иных благ и тем самым величина их как богатств на рынке, то есть при обмене, определяется:

— для каждой их видовой совокупности в целом — предъявляемой на них долей спроса на каждый конкретный вид товара;

— в отношении же единицы блага соотношением указанного спроса данный вид блага и их предложения, то есть делением ценности всего множества вида товара на его численность.

          Повторяю: ценность всего множества данного вида блага образуется вовсе не как сумма ценностей его единиц. Напротив, это сами ценности единиц конкретного блага задаются делением исходной ценности множества данного вида блага на число входящих в него единиц. А исходная ценность указанного множества задаётся не числом его единиц, а долей падающего на данный вид благ платёжеспособного спроса.

          Впрочем, все эти тонкости предназначены для более или менее продвинутой аудитории. Для наших же целей достаточно усвоить лишь то, что если при натуральном производстве, то есть при производстве для себя самого, производитель, во-первых, заведомо производит только нужные ему, то есть полезные лично для него блага и, во-вторых, исходно знает, насколько те или иные из них значимы и ценны для него, то есть каковы они как богатства. А вот при производстве на продажу, то есть для других, товаропроизводитель представляет себе и полезность производимых благ и их ценность только вероятностно, то бишь действует немного наугад. Как нужность или ненужность его продукции другим, так и степень этой нужности и, стало быть, общественной ценности произведённого, то есть величина его, произведённого, как богатства, выявляются в этом случае только в ходе обмена производителей своими товарами. В связи с чем рынок и выступает обязательной заключительной фазой буржуазного распределения богатства. Каждый агент рынка получает на рынке такое количество благ, которое эквивалентно по ценности его, агента, собственным благам, выставляемым им на обмен.

          К сему добавлю ещё то, что рынок лишь вскрывает, как бы проявляет, реальную полезность или бесполезность произведённого блага, а также выявляет его подлинную ценность, то есть его величину как богатства. Но рынок никоим образом не создаёт ни благо, ни богатство, а также не перераспределяет богатство между обменивающимися сторонами. На рынке никто не обогащается и не беднеет — всё сие происходит фактически ещё до обмена и лишь обнаруживается в последнем.

          Из изложенного легко вывести то, что бенефициарами буржуазного распределения богатства выступают те, кто наиболее успешен:

а) в присвоении источников,

б) как производители и

в) в использовании соотношения предложения и спроса на свои товары.

          Соответственно, теперь надо выяснить, чем определяется данное преуспеяние. Начну с прояснения того, что же требуется сделать претендентам на «бенефициарство», дабы добиться успеха в перечисленных сферах.

          ПРИСВОЕНИЕ ИСТОЧНИКОВ     Что касается источников благ, то с ними всё довольно просто. Для присвоения природных источников, например, земли, месторождений и прочего, главное при чисто буржуазных способах завладения ими — это оказаться в нужном месте в нужное время. То есть раньше всех захватить самые лакомые кусочки. В данном случае вопрос решается именно первичностью захвата. Не большей сложностью отличается и присвоение ресурсов, имеющих искусственное происхождение, — таких, как средства производства, включая окультуренные предметы труда, технологии и прочее. Все они также естественным образом достаются тому, кто их создал, на основании того вышеотмеченного правила, по которому блага распределяются по итогам производства. Эффективность обогащения на данном направлении определяется не особыми изысками в присвоении этих источников, а эффективностью собственно их производства.

          Рабочая же сила по определению принадлежит тут работнику. Тут ничего присваивать не требуется и невозможно.

          ЭКОНОМИЧЕСКИЙ УСПЕХ     Теперь рассмотрим то, что же из себя представляет успех в производственной деятельности. Таким успехом в конечном итоге является наибольшая разница между доходами и расходами товаропроизводителя. А так как цена единицы товара для всех агентов рынка одинакова, то у кого расход на единицу производимого блага меньше, тот и успешнее. Следовательно, в данном случае речь идёт об экономии производителем ресурсов и о его производительности труда. От чего же зависит экономия ресурсов: труда, сырья, времени и прочего? От эффективности организации производства и транспортировки блага.

          А от чего зависит производительность труда? От продуктивности присвоенных и используемых источников благ, от производительности орудий и средств труда, от эффективности применяемых технологий, от качества и интенсивности труда, от мастерства работников, которое само зависит от степени их специализации, обученности и прочего. Тот, кто по всем этим статьям добивается наилучших результатов, у того и успех. Следовательно, успешность того или иного производителя блага связана:

а) с улучшением организации производства,

б) с повышением качества труда и

в) с совершенствованием средств производства, то есть предметов, средств и орудий труда. Или, в ином перечне: инфраструктуры, техники и технологий.

          Далее вслед за Марксом буду именовать всё перечисленное в данных трёх пунктах в совокупности «производительными силами».

          УСПЕХ НА РЫНКЕ     Успешность на рынке достигается путём использования его конъюнктуры, а точнее, благоприятного соотношения между спросом и предложением на свой товар. Агенту рынка надо каким-то образом подгадать, чтобы спрос превышал предложение. Для этого агенту рынка нужно либо угадать с отраслью производства, вложив средства туда, где уже имеется указанное лучшее соотношение, либо искусственно расширить спрос, например, за счёт рекламы, потребительского кредита и тому подобного, либо искусственно снизить предложение своего товара, что срабатывает лишь в условиях монополии.

          РАНЖИРОВАНИЕ СФЕР     Ещё раз перечислю три сферы буржуазного распределения богатства:

а) распределение источников благ;

б) распределение благ, произведённых с помощью источников, по итогам их производства или добычи;

в) рыночное распределение товаров, имеющихся на руках производителей после их, товаров, добычи, производства и первичного распределения.

          Каковы значимости этих сфер распределения в буржуазной экономике? Сие зависит от уровня развития самой экономики. Чем данное развитие ниже, тем бОльшую роль играют природные источники с их продуктивностью, а также рыночная конъюнктура. А чем экономика развитее, тем большее значение имеют средства производства. Потому что развитие экономики происходит в основном за счёт развития средств производства и технологий. Кроме того, развитие производительных сил является самым потентным, то есть наиболее плодотворным фактором по сравнению с природными факторами и рынком. И эта сфера распределения благ — самая устойчивая. Ибо продуктивность природных ресурсов со временем уменьшается, а конъюнктура рынка постоянно меняется. Да и расширение рынка связано в основном с развитием средств производства и транспорта.

          Таким образом, с развитием экономики роль производительных сил всё повышается и рано или поздно выходит на доминирующее положение. В частности, дабы не снижалась та же продуктивность природных источников, её приходится делать всё более искусственной, то есть всё больше внедрять технику и технологии.

          РАНЖИРОВАНИЕ ФАКТОРОВ     Сами же производительные силы, как указывалось, состоят из следующих факторов: организация производства, труд и средства производства. А как ранжируются эти факторы? Их значимость в процессе производства также зависит от степени развития производительных сил. Чем они примитивнее, тем бОльшую роль в них играют самые простые и легко улучшаемые, не требующие особых творческих озарений, изобретений и открытий, их части. Это как раз организация процесса производства и мастерство работника. Известно, например, что хозяева ранних мануфактур удешевляли свои товары главным образом именно за счёт совершенствования организации и повышения мастерства работников. Но с развитием промышленности всё сие постепенно уступало первенство развитию средств производства.

          При этом в исторической перспективе на первое место выходят орудия и средства труда, а на второе — технологии. Такое происходит в силу их наибольших способностей к совершенствованию: и по масштабам возможных усовершенствований, и по доступности и темпам оных, и по их первичности, так как диапазон возможных улучшений организации и качества труда во многом исходно задаётся характером используемых орудий, ну и, главное, по их, орудий, отдаче в плане экономии ресурсов и повышения производительности труда. Поэтому именно совершенствование средств производства является главным направлением борьбы за прирост богатства.

          Кто же оказывается главным выгодополучателем всей этой гонки за успехом?

          Для ответа на поставленный вопрос требуется указать на те свойства товаропроизводителей, которые обеспечивают им успех в сражениях за сбыт и за прибыль. Данные свойства по большому счёту можно подразделить на, так сказать, субъективные и объективные.

          СУБЪЕКТИВНЫЕ СВОЙСТВА     К числу субъективных свойств товаропроизводителей относятся индивидуальные особенности людей, то есть их личные характеры, ценностные установки, умения и таланты. В этой части успеху товаропроизводителей способствует, во-первых, всё то, что обеспечивает этот успех при производстве благ вообще, то есть в единоборстве человека непосредственно с природой. А к таким свойствам относятся: ум, энергия, трудолюбие, физическая сила и здоровье, знания, мастерство, упорство в достижении целей, экономность, умеренность в потреблении, то есть несклонность к расточительности и к прочим подобным недостаткам и порокам, творческие задатки, а при коллективном производстве — организаторские способности и тому подобное.

          Во-вторых, значение имеют качества, помогающие в социальной борьбе в целом. То есть такие свойства, которые помогают в достижении главной цели — распределение в свою пользу общего «пирога». К таковым качествам можно причислить: хитрость, изворотливость, смелость или дерзость, решительность, эгоизм, цинизм, жестокость, умение влиять на людей и другие.

          Ну и, наконец, в-третьих, важны свойства индивида, эффективные собственно на рынке, то есть дающие результат именно и только в его условиях. К таковым относятся: деловое чутьё, деловая хватка, мобильность, знание конъюнктуры и прочее.

          Соответственно, чем шире у человека набор перечисленных свойств и чем значимее их величины, — но в тех пределах, в которых эти свойства не отрицают друг друга, — тем больше у него шансов выйти победителем в рыночной схватке и за сбыт, и за прибыль.

          ХОРОША МАША, ДА НЕ НАША     В то же время все указанные особенности является именно субъективными и как таковые, за исключением разве что специальных знаний и навыков:

а) присущи каждому индивиду наособицу;

б) практически не наследуются потомками: как говорится, «на детях гениев природа отдыхает».

          В силу этого распределение свойств среди людей носит случайный и нестабильный характер. На данной зыбкой почве нет места произрастанию и устойчивому существованию каких-либо выделенных социальных слоёв. Обладающие указанными свойствами индивиды, конечно, имеют преимущества в любой борьбе за блага, включая рыночную, но сама эта борьба неизбежно представляет из себя лишь борьбу одиночек, то есть каждого против каждого, не принимает групповых и, тем более, социальных форм. Но нам-то интересны бенефициары рыночных условий и, стало быть, неравенства людей именно социального толка — ибо только с обнаружением таковых можно обнаружить и некие связанные с ними закономерности в бытии и в эволюции общества.

          Кроме того, перечисленные особенности людей значимы лишь при прочих равных условиях, определяют успех не всегда, не везде и не при любых возможных на рынке обстоятельствах. То есть перечисленные особенности людей не являются решающими факторами успеха в заданных нами условиях. Главные роли тут играют именно объективные свойства.

          ОБЪЕКТИВНЫЕ СВОЙСТВА     Эти свойства имеют две разновидности: социальные и экономические. В число первых входят особенности, связанные с положением индивида в обществе: социальный статус, отношение к власти, правовые или сословные преференции, личные связи и прочее. Всё это, разумеется, широко присутствует в реальной жизни, особенно при господстве бюрократии. Но тут мы данным социальным неравенством обязаны пренебречь, поскольку оно чуждо рынку. Агенты последнего в теории должны быть равны политически и юридически. И рассматривать такую ситуацию следует именно как такой идеал.

          Следовательно, у нас на руках остаются только экономические свойства. Соответственно, предмет нашего рассмотрения — это некое экономическое неравенство людей. В чём оно может заключаться? Отчасти в их неодинаковом доступе к источникам благ, но именно в объективном смысле, а не в обусловленном частным присвоением оных, а также отчасти в выгодной и невыгодной локализации источников благ и так далее. Но главным образом экономическое неравенство индивидов представлено их различной состоятельностью, то есть в разных величинах принадлежащих им богатств. Именно большее богатство выступает тем универсальным, тем решающим преимуществом его собственника над другими людьми, обладание которым — преимуществом — обеспечивает ему, собственнику, победу как в борьбе за сбыт, так и в погоне за прибылью. Вы спросите меня: почему? А я вам отвечу.

          ПОЧЕМУ ЛУЧШЕ БЫТЬ ЗДОРОВЫМ И БОГАТЫМ     В первую очередь, потому, что большее богатство позволяет:

а) заниматься наиболее передовой и, стало быть, самым дорогОй по величине вступительного взноса, но в то же время и максимально прибыльной деятельностью;

б) больше вкладывать в развитие своего производства, обеспечивая тем самым его наивысшую эффективность.

          Этих двух пунктов уже достаточно для обеспечения победы по обоим отмеченным фронтам. В особенности в связи с тем, что тут налицо и своего рода автокатализ, синергия: бОльшие траты на прогресс выводят в итоге на бОльшую прибыль и, соответственно, обеспечивают возобновление тех же действий с их результатами во всё увеличивающихся масштабах. Спираль богатства раскручивается со всё большим радиусом.

          Кроме того, экономически сильнейший товаропроизводитель в состоянии:

в) больше расходовать на рекламу, на кредитование и на другие пути продвижения своего товара, то есть на завоевание рынка;

г) жёстче торговаться, добиваясь лучших условий сделки;

д) дольше держаться на плаву при плохой конъюнктуре, поскольку там, где слабый умрёт, сильный выживет и позднее, когда конъюнктура улучшится, окажется единственным игроком на поле;

е) демпинговать, то есть держать цены на продукцию даже ниже её себестоимости, разоряя тем самым слабых конкурентов;

ж) снижать затраты на сырьё и на прочие расходные материалы благодаря оптовым закупкам;

з) удешевлять продукцию за счёт укрупнения и лучшей организации производства; например, большая величина предприятия позволяет экономить на инфраструктуре;

и) повышать производительность труда работников посредством большей их специализации на исполнении отдельных производственных функций;

к) совершенствовать личные субъективные свойства получением наилучшего образования.

          И так далее.

          ПРИНЦИП БУРЖУАЗНОГО РАСПРЕДЕЛЕНИЯ     Из всего изложенного выше вытекает, что богатство индивида и есть его главный козырь в рыночной игре. Наибольшие шансы на успех в ней имеют те, кто богаче. Или, в более известной формулировке, деньги идут к деньгам. Только не надо понимать это как автоматический процесс. Богатство, конечно же, само по себе никуда не идёт и вообще ходить не может («ведь у него же нет ног»). Оно гарантирует победу на рынке только при вышеуказанном его применении, оно является лишь самым мощным оружием на данном ристалище. И богатство, как такое оружие, не единственное и применяется не в каждом приёме «боя», по крайней мере в качестве наносящего решающий удар.

          Например, при «перебежках» производителя из менее прибыльного в более прибыльный бизнес не меньшее значение имеют его деловое чутьё и мобильность, что позволяет выигрывать в рыночном многоборье лишь по совокупности различных конкурентных преимуществ. Соответственно, богатство выходит в абсолютные лидеры только при достаточном развитии средств производства, когда возможности приобретения, эксплуатации и дальнейшего развития последних начинают определяться прежде всего размерами кошелька индивида и когда производительность средств производства существенно превышает отдачу всех прочих источников богатства.

          С этими оговорками можно, тем не менее, уверенно заключить, что распределение благ на рынке между его агентами в подавляющем большинстве случаев и в исторической перспективе, то есть чем дальше, тем больше, идёт по их капиталу — подобно тому, как у самовластных чиновников распределение происходит по их силе. В связи с этим, кстати, даже сама погоня буржуя за прибылью, то есть его стремление к накоплению богатства, становится уже не просто следствием жажды обогащения, но и, с учётом конкуренции, условием его выживания на рынке. Поэтому с помощью механизмов извлечения рыночной прибыли бедные в рыночных условиях обираются в пользу богатых. И это:

а) не считая параллельного, а точнее, предшествующего данному механизму неравного распределения в виде присвоения ещё и источников первичной прибыли и, соответственно, самой этой прибыли в виде ренты,

б) которая производится ещё на простом неразвитом рынке, задолго до становления капитализма, каковое, впрочем, не к ночи будет помянуто, не заставляет себя долго ждать.

          РАССЛОЕНИЕ БУРЖУАЗИИ     В данной главе пора вновь вспомнить о самостоятельности процессов гонки за прибылью и о конкуренции производителей-продавцов за сбыт своих товаров. То есть вспомнить о мотивациях не как о сотрудничающих, а как об автономных друг от друга. Это связано прежде всего с тем, что далее речь пойдёт о социальных следствиях данных процессов, по которым — по следствиям — эти процессы заметно отличаются друг от друга.

          В частности, борьба за прибыль, не будучи борьбой за выживание, менее кровопролитна, чем борьба за сбыт. Её боевой дух, пыл и страсть уходят на максимизацию не только и не столько чисто рыночной, сколько общей, итоговой прибыли. А эта цель вполне может быть достигнута простым увеличением в составе последней её первичных, например, производственных составляющих. Увеличение прибыли, таким образом, происходит за счёт всё того же снижения себестоимости продукции, то есть без какого-либо ущерба для других товаропроизводителей и продавцов. Удовлетворение жажды обогащения само по себе отнюдь не требует непременного уничтожения товаропроизводителем даже своих прямых конкурентов, не распространяясь уже о тех субъектах, что пасутся на иных экономических полянах.

          Поэтому погоня индивидов за прибылью влияет на социальное лицо общества гораздо слабее, чем их борьба за сбыт своего товара, и потому оставляет на общественной физиономии, если можно так выразиться, не столь глубокие морщины и шрамы. Её непосредственными результатами в данном случае являются лишь:

а) имущественное расслоение самой буржуазии, происходящее, разумеется, в широком непрерывном спектре, который, однако, принято делить для удобства описания на три основные страты: крупную, среднюю и мелкую буржуазию;

б) непрерывная интенсификация этого расслоения и увеличение разрыва между его полюсами, то есть между более и менее богатыми буржуа.

          Тем самым, результатом погони товаропроизводителей за прибылью является лишь особая модификация прежней классоидной структуры общества, но не появление чего-то социально принципиально нового.

          ДАО КОНКУРЕНЦИИ     Подчёркиваю: отмеченная внутриклассовая имущественная дифференциация буржуазии обусловливается именно характером их борьбы за прибыль. Конкуренция же производителей-продавцов, то есть их борьба за сбыт своей продукции, по самой своей сути есть борьба на уничтожение соперников и обязана завершаться вытеснением слабых игроков сильными. А вовсе не их мирным сосуществованием. В такой экстремальной ситуации возможно относительно длительное сосуществование нескольких сильных конкурентов только при примерном равенстве их сил. А для этого решающее значение имеет уровень развития отраслевых средств производства (поскольку конкуренция, напомню, носит главным образом внутриотраслевой характер), и важнейшим фактором тут является капитальность средств производства. Чем она ниже, тем, понятно, шире круг производителей, которым по карману средства производства и которым, стало быть, доступен данный бизнес.

          Значение богатства производителя как фактора его борьбы за сбыт своей продукции растёт вообще лишь вслед за развитием техники и технологий. При относительной примитивности средств производства, то есть при их относительной дешевизне и низкой производительности, фактор богатства, конечно, тоже является важным, однако в чисто экономическом состязании в лучшем случае лишь ненамного опережает роль мастерства, трудолюбия и иных субъективных свойств индивидов. А сама конкуренция производителей в этих условиях присутствует ещё только в зачаточном виде и никого особо не душит в своих дружеских объятиях. В таких условиях вполне ещё имеет право на существование «рыночный планктон», то есть масса мелких товаропроизводителей. Преимущества перед ними средних и крупных буржуа, если они уже появились, ещё не являются зубодробительными для мелкоты. Но с каждым последующим усовершенствованием и, соответственно, удорожанием и ростом продуктивности средств производства планка входа в бизнес повышается, конкуренция ужесточается, а среднерыночные себестоимости и цены товаров снижаются. И потому на плаву в таких условиях постепенно остаются только всё более и более крупные, капитальные рыбины.

          Ну а итогом данного процесса, как отмечалось, в теории, то есть в чистом, в идеальном варианте, должно наступить полное овладение всем водоёмом — в нашем случае отраслью — одной большой акулой. Но в реальности этому, конечно, мешают разные посторонние обстоятельства, включая государственную поддержку мелких производителей, особенно в земледелии, и антимонопольное законодательство.

          Таким образом, борьба товаропроизводителей за сбыт своей продукции не расслаивает, а укрупняет буржуазию, последовательно вымывая из тех или иных её конкретных отраслевых рядов те слои и тех индивидов, которые не отвечают всё растущим требованиям конъюнктуры, то есть таких индивидов, которые недостаточно состоятельны с точки зрения конъюнктуры. В результате состав буржуазии в подвергшихся такой экзекуции отраслях постепенно сводится к более-менее крупным буржуа.

          НЕ ВСЁ СКОТУ МАСЛЕНИЦА     Однако нужно предостеречь читателей от понимания отмеченного процесса как абсолютно тотального. Укрупнение буржуа, конечно, протекает неуклонно, сметая всё на своём пути, но, повторю, это происходит:

а) отнюдь не повсеместно, а только в отдельных отраслях, и

б) в каждой из отраслей неодинаково как по масштабам, так и по скорости преобразований.

          Сие имеет место потому, что, во-первых, не все отрасли по своей природе вообще поддаются значимому техническому перевооружению. Некоторые из них принципиально требуют именно немеханизированного труда. Это касается, например, многих подразделений сферы услуг.

          Во-вторых, даже те отрасли, которые допускают такое техническое перевооружение, способны к нему в разной степени. С одной стороны, на каждом этапе научно-технического прогресса особенности тех или иных видов деятельности задают различные возможные уровни их, видов деятельности, механизации и, следовательно, капитализации со всеми её последствиями в виде роста производительности и дороговизны внедрённой техники. С другой стороны, те же особенности определяют и разные темпы механизации по разным отраслям. А дополнительным замедляющим или ускоряющим моментом всех этих процессов может выступить также различная востребованность этой механизации, то есть величина спроса на соответствующую продукцию.

          Наконец, всё отмеченное выше касается отраслей, унаследованных от прежних эпох. Но развитие производства и общества постоянно порождает новые виды отраслей, которые зачастую либо начинают свой путь к укрупнению с нуля, с малого бизнеса, — что, конечно, вовсе не обязательно, в особенности сегодня, когда существует развитой финансовый рынок, — либо вообще пополняют число тех отраслей, которые по своему характеру могут быть слабо технически оснащаемыми.

          Вследствие всего этого любая рыночная экономика, претерпев некоторое развитие, стабильно включает в себя отрасли с разной технической оснащённостью и, соответственно, с разной капитализацией и с разной состоятельностью представленной в них, в отраслях, буржуазии. Таким образом, на развитом рынке фактически всегда присутствуют как крупные, так и средние, и даже мелкие товаропроизводители. Они просто рассредоточены по разным отраслям, по разным рыночным нишам.

          ПОЯВЛЕНИЕ НАЁМНЫХ РАБОЧИХ     Но вернусь к плодам конкуренции товаропроизводителей. Мы прервали наш разговор о них на том, что в отраслях, особо охваченных пожаром технического прогресса и тесно связанной с ним борьбы за сбыт, от всего класса буржуа на пепелище остаются только вершки, то бишь крупные товаропроизводители. Эту высшую страту буржуазии, располагающую наиболее значительными средствами производства и занимающуюся главным образом машинно-индустриальным производством товаров, теоретики-обществоведы называют ещё «капиталисты». В эту же подгруппу до кучи, ориентируясь исключительно на уровень их состоятельности, относят также финансистов, владельцев «газет, пароходов», доходных домов, отелей, супермаркетов и прочих экономических отраслей. Но все подобные «богатенькие дяденьки» являются по преимуществу всё же вторичными и периферийными по отношению к «ядерным» капиталистам, то есть лишь дополнительными представителями крупного бизнеса, обслуживающими промышленников.

          А что творится на противоположном полюсе расслоённого класса буржуа? Куда деваются корешки, то бишь те экономически слабейшие товаропроизводители, которые оказались вытеснены за пределы высокотехнологичных отраслей, будучи не в состоянии выдержать установившиеся в них низкие уровни цен? Проигравшие в конкуренции мелкие буржуа в конце концов либо уходят в другие более доступные им бизнесы, если таковые найдутся, либо остаются вообще не при делах, превращаясь в пауперов (то есть в бездельников, живущих за счёт чужой благотворительности) и тем самым полностью выбывая из состава класса буржуазии. Причём второй вариант происходит гораздо чаще и в куда бОльших масштабах, чем первый.

          Попутно подчеркну ещё раз, что в данном случае я толкую о собственно рыночных процессах и, соответственно, о пауперизации именно масс низовых товаропроизводителей: ремесленников, фермеров и им подобных. Относительно же судеб множества не вовлечённых в рынок хозяйчиков-земледельцев натурального толка можно отметить то, что указанная «бешеная» конкуренция внутри класса буржуа оказывает на их разорение лишь косвенное влияние. В такой рыночной и социальной ситуации данных «натуралов» душат в основном повышающиеся налоги и поборы, которые связаны с ростом государственных запросов в новой обстановке, а также рост собственных личных потребностей, берущих «дурной» пример с «распутства» всё сильнее богатеющей окружающей рыночной среды. Сюда же добавляются и собственные извечные проблемы мелкого натурального земледелия, практикуемого в условиях ограниченности земельных ресурсов. Среди этих проблем наиболее губительным является прогрессирующее мельчание хозяйств по мере наследования участков отцов несколькими сыновьями. Дело не обходится и без обычных для власть имущих и вообще сильных мира сего злоупотреблений по отношению к наиболее слабым земледельцам. И без множества иных «катаклизмов». Но для теории все эти чисто исторические и нерыночные процессы не важны. Отчего я оставляю их без внимания.

          Впрочем, для мелкой буржуазии в условиях жёсткой рыночной конкуренции имеется ещё и третий вариант «исхода». Это переход разорившихся агентов рынка на положение наёмных работников, так как в описываемых условиях открываются новые вакансии. У оставшихся на рынке бизнесменов, в особенности у крупных промышленников-капиталистов с их заводами и фабриками, закономерно возникает потребность в рабочих руках: ведь кто-то же должен приводить в действие станки и машины. А кто лучше всего способен к этому, как не вчерашние ремесленники того же профиля?

          С другой стороны, при необходимости можно научить кататься на велосипеде и медведя, лишь бы у его дрессировщика имелись соответствующие средства принуждения. Поэтому рабочая сила черпается капиталом в принципе отовсюду, из любых по происхождению пауперов. Главное, чтобы в такой ситуации сошлись в одной точке две встречные нужды. Со стороны владельцев «заводов, газет, пароходов» потребность в работниках, которые приводили бы в движение средства производства. А со стороны оставшихся без средств к существованию бывших частных товаропроизводителей и иных по происхождению неимущих — нужда в работе, которая обеспечивала бы их выживание. Востребованности рабочей силы особенно способствует бурное повышение спроса на те или иные товары, связанное с захватом и освоением объёмных внешних рынков, то есть экспортное производство.

          Так образуется новый массовый социальный слой наёмных работников. И в отличие от тружеников, привлекаемых на сезонные работы в земледелии, а также в отличие от большинства типов наёмных работников сферы услуг, торговли и тому подобных отраслей, в промышленности таковые работники называются «наёмные рабочие». (Я делаю акцент в данном словосочетании на термин «наёмные», поскольку сами по себе данные работники могут быть и не наёмными, — например, в том случае, когда они являются коллективными собственниками своих предприятий.) А та часть «наёмных рабочих», которая занята в массовом индустриальном производстве, как принято говорить, их «передовой отряд», носит ещё и специальное название: «пролетариат». Вкупе же все наёмные рабочие, занятые в промышленности, именуются обычно «рабочим классом». Хотя в нашем исследовании пока ещё неизвестно: являются ли они в действительности классом или нет?

          ПАЛКА, ПАЛКА, ОГУРЕЧИК, ВОТ И ВЫШЕЛ ЧЕЛОВЕЧЕК     Становление крупного машинного производства, с одной стороны, обслуживающего и подчиняющего себе массовые отраслевые рынки, а с другой стороны, подконтрольного капиталистам и приводимого в действие пролетариатом, наёмным «рабочим классом», есть не что иное, как становление так называемого «капитализма». Эта экономическая система, полностью выросшая на почве и по законам рынка, представляя собой в своём роде высшую ступень его, рынка, развития, также несёт в себе — в виде нерыночной внутренней организации каждого конкретного капиталистического предприятия — частичное отрицание рыночных отношений. В политической же сфере время капитализма — это пора наибольшего укрепления власти буржуазии, причём преимущественно в лице её наиболее экономически сильных страт. Ну а взятый в социальном разрезе данный этап буржуазного общества есть социальная система, главными группами-силами которой являются капиталисты и пролетариат. Отчего стержневыми отношениями, определяющими функционирование и эволюцию данной системы, хоть в экономической, хоть в политической её частях, выступают, помимо и сверх всё тех же конкуренции и гонки за прибылью, то есть продолжающихся внутренних разборок буржуа, отношения между двумя указанными ведущими стратами соответствующих классоидов: буржуазии и наёмных рабочих.

          В завершение данной темы «оттопчусь» на понимании термина «класс» в современной науке — по крайней мере в тех исследованиях, где этим понятием хотя бы пользуются, то есть вообще признают важным сам факт классового деления общества. Причём большинство теоретиков связывают классы, увы, с просто имущественным расслоением людей. Вот это понимание я и разберу.

          ЛОБОВОЙ ПОДХОД В чистом и в самом примитивном виде указанным пониманием грешит, например, популярная ныне концепция так называемого «среднего класса», напрямую определяющая классовое деление уровнем дохода индивида, — в данном случае неким «средним» уровнем. Для адептов данной концепции значимой является лишь величина дохода человека. Именно эту величину они принимают за главный фактор, определяющий поведение людей. Тогда как в реальности поведение людей определяется не только и не столько объёмом их богатства, сколько зависит от происхождения этого богатства, то есть от способа добычи благ.

          Например, при любой и сколь угодно различной имущественной состоятельности тех или иных бюрократов, самовластных чиновников, каждый из них и все они вместе всё равно ведут себя принципиально иначе, чем аналогичные имущественные страты буржуазии и каждый буржуа в частности. В данном плане между бедными и богатыми чиновниками обнаруживается куда большее родство и взаимопонимание, чем, допустим, между бедными госслужащими и ремесленниками или между богатыми сановниками и капиталистами. Это связано с кардинально разными положениями бюрократов и буржуа в обществе, порождающими (я имею в виду положения) столь же разные пути обеспечения благосостояния. Отчего бюрократам и буржуа присущи весьма несходные и даже во многом полярные экономические и политические интересы, каковые и направляют их действия по приобретению и защите своего богатства.

          Кроме того, сама связь имущественной состоятельности людей и фундаментальных особенностей их социального, экономического и политического поведения, напротив, весьма туманна и вообще сомнительна. Из уровня дохода индивидов можно вывести разве что лишь некоторые тривиальные и несущественные качества индивидов: их стандарты потребления, ту или иную степень умеренности или радикальности их политических взглядов, то есть консервативности-революционности, и тому подобное. В принципе у собственно среднего класса таковыми качествами должны выступать просто свойства обычного обывателя.

          Таким образом, коренным недостатком указанной концепции является ставка не на ту лошадь. Но и этого мало. Следующий минус указанной концепции заключается в том, что с таким специфическим инструментом познания можно подступиться только к изучению современных обществ, да и то лишь достаточно развитых. Ни аутсайдеры текущей эпохи, ни тем более бюрократические социумы древности и средневековья ни о каких таких «средних классах» и не слыхивали. Так что же, передовые буржуазные общества являются классовыми, а остальные были бесклассовыми? Классовый подход к объяснению их реалий, значит, неприменим? Эти вопросы, понятно, риторические.

          Кроме того, серьёзные трудности вызывает само определение среднего класса как именно «среднего». Какой уровень дохода индивида следует считать средним? Какой шкалой исчисления тут нужно пользоваться? Ведь она у всех разная. В каждом обществе свой уровень «среднести» и нередко этот уровень — откровенная нищета. Может, надо принять за норму только среднюю температуру по современной элитной больнице, то есть по странам так называемого «первого мира»? Но это ведь тоже лишь условный показатель, трудно исчислимый, расплывчатый и постоянно меняющийся по объёму богатства.

          Ну и, наконец, если тем или иным способом выделять «средний класс», то, надо думать, где-то рядом с ним обязаны обнаруживаться и «богатый», и «бедный» классы со своими особенностями и с не менее важными ролями, играемыми в жизни общества. Однако эти имущественные группы почему-то совершенно не интересуют сторонников рассматриваемого подхода, хотя богатство с бедностью и сегодня в фаворе. А уж в прежние века и подавно были широчайше распространены. Почему же они, богатство и бедность, игнорируются?

          Короче, данный концепт хромает на все четыре ноги и может играть в исследовании серьёзных общественных процессов в лучшем случае лишь незначительную вспомогательную роль.

          ТА ЖЕ ЛОШАДЬ: ВИД В ПРОФИЛЬ     Другую, чуть более мудрёную версию имущественного подхода к определению классов предлагает марксизм, или, правильнее выразиться, «советский марксизм», ибо сам Маркс имеет к данному делу лишь косвенное отношение. Этот самый «советский марксизм» берёт за свои классические образцы классов как раз рабочих и капиталистов, то есть разновидности классоидов: наёмных работников и буржуа. И под эти частные колодки подгоняет понимание общего феномена. Если описывать оный вариант более конкретно, то идентификация классов в данном случае производится по их отношению к средствам производства, а их, классов, дифференциация осуществляется через разность этого отношения. Соответственно, классы в указанной версии мыслятся как группы либо собственников указанных средств производства, либо тех, кто данных средств производства лишён.

          Что можно сообщить по поводу такой версии классового деления? Да практически всё то же самое, что и о «вышезатоптанной» теории «среднего класса». Представителям «советско-марксистской» классовой теории точно так же не по зубам объяснение конкретных общественных устройств и находящихся в его основе мотиваций и поведения людей. Из самого по себе обладания средствами производства капиталистами как господствующей социальной группой классического буржуазного общества (а о рабочих, лишённых любых средств производства, тут и распространяться незачем) никак не вытекают ни демократия, ни даже рыночные порядки. Наоборот, это из рыночных порядков вытекает появление крупной промышленности под контролем капитала, а наличие особенной, то есть отвечающей интересам именно буржуазии, демократии обеспечивает существование института частной собственности.

          Ещё бесперспективнее попытки рассматриваемых теоретиков связать политические, социальные и иные реалии бюрократических обществ с крупным землевладением — например, с латифундиями. Это не удаётся сделать ни в собственно логическом, то есть выводном смысле, ни по соответствующей фактологии. Ведь из истории известно, что в большинстве небуржуазных обществ, особенно в древнейших и даже в средневековых, но неевропейских, никакого крупного землевладения просто не было. Земли, находящиеся в ведении так называемых «феодальных» владык, практически повсеместно рассматривались оными вовсе не в их экономической ипостаси, то есть не как средства производства, а лишь как подконтрольные и управляемые ими территории, население которых обязано было платить дань, подать своим суверенам. Да и вообще, роль средств производства именно как средств производства во всей добуржуазной истории крайне незначительна и почти не просматривается. Что и неудивительно, ведь их роль в жизни общества стала фундаментальной только по достижении этими средствами производства индустриального уровня. А до этого момента ни средства производства, ни собственность на них никого особо не интересовали. При этом, конечно, вместе с развитием рыночных отношений постепенно росло и значение средств производства и напряжение по поводу их владения.

          Однако, с точки зрения критикуемой школы «советского марксизма», при исследовании социумов необходимо, чтобы в них повсюду верховодили именно собственники средств производства. Отчего там, где такое положение дел не обнаруживается, то есть в любом доиндустриальном, да и в индустриальном бюрократическом обществе, её, критикуемой школы, представители оказываются в тупике. Поэтому они вынуждены либо, извращённо интерпретируя факты, насильно приписывать управленцам, реально находимым в таких социумах в качестве господ, указанное отношение хотя бы к предмету труда, то есть к земле-территории, ибо к орудиям и к средствам труда такое приписывание выполнить не удаётся, либо вообще констатировать якобы бесклассовый характер таких обществ, — что, конечно, провозглашается куда реже первого. В итоге весь этот поиск чёрных кошек в тёмных комнатах, где и кошек-то нет, а есть лишь крысы, не то что мешает, но и прямо препятствует выработке адекватного теоретического понимания устройства и функционирования бюрократических обществ, а также адекватного теоретического понимания общего хода глобального исторического процесса.

          Впрочем, рассматриваемое истолкование того, что есть класс, дезориентирует исследователей опять-таки не только в этом. Оно сбивает их прицел с действительных и главных целей на вымышленные и второстепенные цельки даже при анализе собственно буржуазных артефактов. Ведь, например, те же капиталисты тоже берутся этими бедолагами-исследователями на мушку не как товаропроизводители, а лишь как собственники средств производства. Более того, иногда с учётом включения в данный якобы «класс» финансистов и прочую обслугу промышленников, под капиталистами понимаются просто богатые люди.

          Но разве этим определяются коренные политические и экономические интересы капиталистов? Конечно, нет. Интересы капиталистов определяются рыночным происхождением и функционированием их капиталов и сводятся решающим образом к обеспечению господства рыночных порядков. Классовая суть буржуа, включая капиталистов, не в их состоятельности, не в том, что они собственники или богатые люди, а в том, что они — агенты рынка. Только отталкиваясь от этой их ипостаси, можно постичь главные мотивы и, соответственно, цели, поведение и закономерную историческую эволюцию данного социального слоя.

          Таким образом резюмирую, что и советско-марксистское понимание классов совершенно неудовлетворительно. И не годится в качестве не то что универсального, но даже узкоспециального, то есть пригодного для исследования хотя бы чисто буржуазных реалий, инструмента анализа устройства, функционирования и развития социума.

          ЧЕМ ЧЁРТ НЕ ШУТИТ, ПОКА БОГ СПИТ     В то же время из того, что имущественное положение индивидов, во-первых, не является признаком разделения их на классы и, во-вторых, не определяет сущность таких классов, как бюрократия, буржуазия и иже с ними, ещё не следует, что расслоение людей по богатству не в состоянии играть указанную роль в отношении каких-нибудь других общественных групп в будущем. То, что было в прошлом и имеется в настоящем, ещё не отменяет само по себе возможности появления со временем иной разновидности классов, для которой данный признак окажется уже конституирующим. Первично он таковым быть явно не мог, но вторично — кто его знает. Во всяком случае мы уже видели в истории, как исходная функциональность сменилась на боевом посту признака классов рыночным характером производителей. И из этого мы вывели, что конкретная определённость классов в разные формационные эпохи задаётся по-разному. Так почему бы на каком-то этапе развития общества такой определённостью не стать имущественной состоятельности? Тем более в её советско-марксистском истолковании. Ведь разделение людей по параметрам богатства-бедности или по отношению к индустриальным средствам производства — это, как ни крути, всё же социальные расслоения. При этом по своим масштабам такое разделение людей далеко не из последних в списке неравенств. Так не порождает ли разделение людей на богатых и бедных по ходу дела ещё и некие особые экономические и политические интересы имущих и неимущих? Ну хотя бы у капиталистов и пролетариев? Это, безусловно, напрашивающийся вопрос, и он требует отдельного рассмотрения. В особенности в связи с тем, что по данному поводу в науке сообщено уже очень много.

          РАМКИ ТЕМЫ     Теперь перейду к рассмотрению буржуазной системы распределения благ в той её части, в которой она представляет собой распределение произведённых товаров именно между товаропроизводителями. Это предполагает, что, во-первых, распределение идёт только между товаропроизводителями, то есть не касается порядков их лицензирования, уплаты ими налогов и прочих отчислений на общие нужды буржуазного государства. Во-вторых, распределению подлежат именно жизненные блага — в отличие от присвоения их источников. И, в-третьих, это именно распределение произведённых благ, а не их непосредственное производство. В таком узком разрезе распределение произведённых благ между товаропроизводителями носит в своей основе и в теоретическом идеале рыночный характер. При этом на практике не исключаются, конечно, и силовые ограбления одних, наиболее слабых производителей, другими, то есть сильными мира сего, в том числе и конкурентами, связанными с силовыми структурами. Эти истории происходят особенно часто в период так называемого «первоначального накопления капитала», когда соответствующий классовый порядок ещё не устоялся в качестве обязательных правил игры. Ближайший пример — наши «девяностые».

          Однако все подобные эксцессы, во-первых, не являются загадкой, а во-вторых и в-главных, не выступают собственно буржуазными методами. Это обычные бюрократические способы обогащения. Для самой же буржуазии характерно распределение благ только по законам рынка. Поэтому нам, с одной стороны, нужно исследовать именно эти рыночные законы. А с другой стороны, это не только нужно, но и будет вполне достаточно. Ведь в рамках данного сугубо обществоведческого курса рассмотрению подлежат лишь те аспекты функционирования рынка, которые имеют важные социальные последствия. Во многие детали чисто экономического толка, которыми преимущественно занимается изучающая рынок наука, здесь, конечно, вдаваться невозможно да и, по большому счёту, незачем. Ведь нас интересует не то, «как государства богатеют», и не проблема эффективного, «максимизирующего» распределения каких-либо ограниченных ресурсов, факторов производства и прочих феноменов. Наша тема — это порядок рыночного распределения благ. Соответственно, только этот процесс я и постараюсь более-менее подробно описать, затрагивая все прочие вопросы функционирования рынка только в той мере, в какой это требуется для решения указанной главной задачи.

          МЕНОВЫЕ ПРОПОРЦИИ ИЛИ ЦЕНЫ     Для решения указанной задачи за отправные, то есть за начально заданные точки разумно взять несколько несомненных фактов.

          Первый факт: все товары на рынке обмениваются в некоторой относительно постоянной пропорции. За n единиц товара А стабильно отдают либо m единиц товара В, либо k единиц товара С, либо j единиц товара D и так далее. Из чего следует, что единицу товара А можно приравнять к отношению m единиц В к n единиц товара А. В более кратком написании сие выглядит так: mВ/n, kС/n , jD/n и так далее. И такие отношения (дроби) можно записать по каждому товару, поскольку на место А с равным успехом может быть подставлено В, С и далее по алфавиту.

          Эти всеобщие приравненности количеств любых товаров к соответствующим количествам других товаров представляют из себя не что иное, как их объективные цены, которые выражаются именно во множестве единиц других количеств. Но сие довольно неудобно при практическом обмене. Однако эти цены нетрудно выразить и в каком-то одном товаре, принятом за всеобщий эквивалент. Если 1А = mВ/n = kС/n = jD/n и так далее, а 1В = nА/m = kС/m = Dj/m и так далее, то за такой эквивалент можно взять хоть 1А, хоть 1В, хоть 1С, то есть какой угодно товар в определённом его количестве. Следовательно, дело в данном случае лишь за тем, чтобы выбрать наиболее подходящий для этой роли товар, который имеет соответствующие характеристики как в плане его распространённости, то есть достаточной доступности, так и с точки зрения его сравнительной ценности, делимости, удобства транспортировки, лёгкости хранения и прочего. Как известно, в данных отношениях из реальных товаров лучше всего подходят два металла: золото и серебро. Поэтому именно они в течение ряда тысячелетий существования обмена, включая первые столетия существования уже и буржуазного рынка, выполняли указанную роль всеобщего эквивалента, то есть общепризнанного инструмента обмена и накопления, иначе именуемого «деньги». Позднее, с дальнейшим развитием рыночных отношений, эти функции постепенно взяли на себя простые обязательства частных лиц, банков и государств, которые изначально были фиксированными в натуральной форме в виде всякого рода расписок, банкнот, бумажных денег, а затем предстали и вообще в «счётной», не имеющей никакого не то что товарного, но даже и условного вещественного выражения форме — как, например, безналичный расчёт, электронные деньги и тому подобные разновидности платёжных средств.

          ЗАТРАТЫ ИЛИ СЕБЕСТОИМОСТЬ     Вторым важным фактом является то, что практически все товары достаются их хозяевам не даром. Добыча или производство продукции, а на рынке ещё и её реализация как товара, требуют от индивида затрат собственного труда и материальных ресурсов. При этом добыча, производство и реализация (далее для краткости буду писать только «производство») конкретных количеств тех или иных товаров обходится производителю-продавцу в столь же конкретные по величинам затраты. Соответственно, можно исчислить отношение этих количеств и величин. Такое соотношение именуется «себестоимостью» продукции, которое в приведённом виде представляет из себя величину затрат на производство единицы товара.

          Таким образом, товары помимо ценЫ обладают ещё и себестоимостью. При этом себестоимости разных товаров могут быть различными. Издержки производства тех же количеств n товара А, m товара Б, k товара В, j товара Г и так далее могут быть равны, а могут быть больше или меньше, то есть так же соотноситься между собой в определённой пропорции.

          Следовательно, можно констатировать, что все товары на рынке имеют, с одной стороны, цену, а с другой стороны, себестоимость. По цене товары обмениваются, то есть продаются и покупаются, а по себестоимости продукция производится её хозяевами-продавцами. При этом цена товара не обязательно совпадает с её себестоимостью по величине, даже если они выражены в одинаковой приведённой форме: либо натуральной, либо денежной, то есть будучи исчислены в одних и тех же единицах измерения. Более того, в подавляющем большинстве случаев цена и себестоимость как раз не совпадает.

          ПРИБЫЛЬ И УБЫТОК     И если цена товара может быть как больше, так и меньше его себестоимости, то в первом случае его, товара, хозяин оказывается в итоге «в прибылях», то есть получает в результате обмена больше, чем потратил, а во втором случае — «в убытках», то есть несёт потери. При равенстве же цены и себестоимости товара производитель-продавец остаётся при своих. И это наш следующий факт. Положительная разница между ценой и себестоимостью товара, получаемая, естественно, только после его реализации, есть прибыль хозяина товара, а отрицательная разница — его убыток.

          Относительно того, что собой представляет и откуда берётся означенная прибыль (по поводу убытка никто почему-то не заморочивается), — при том, что этот параметр понимается исключительно как прибыль на капитал (сальдо простого товаропроизводителя никому тоже особо не интересно), существует множество разноречивых мнений. Но мы в данном месте их проигнорируем. Нам пока эти тонкости не важны. Потому что как глубоко ни закапывались бы «в грунт» те или иные теоретики и в какую сторону ни копали бы, но для конкретного хозяина товара дело всё равно упирается просто в соотношение продажной цены и себестоимости его товара, то есть в разницу между собственными доходами и расходами, на которую он, хозяин товара, главным образом и ориентируется в своей деятельности. Естественно, при этом стремясь получить не убыток, а прибыль.

          МОТИВАЦИЯ     Ориентация на прибыль имеет место в особенности тогда, когда производителем блага является предприниматель. Потомственные же узкоспециализированные ремесленники или фермеры, не распространяясь уже об атомизированных натуральных земледельцах и скотоводах, могут заниматься своим привычным делом и без получения прибыли — лишь бы прокормить себя и семью, то есть просто обеспечить своё воспроизводство. Нередко консерватизм, традиционная система ценностей данной категории частных хозяев понуждает их поддерживать даже убыточное производство, постепенно, вплоть до полного разорения и вырождения снижая своё личное и семейное потребление, свой уровень жизни. Напротив, ни один бизнесмен не станет вкладываться в дело, затевать бизнес, не рассчитывая сорвать с него определённый устраивающий его куш. И прибыль в таком случае предстаёт как обязательная цель, а её извлечение — как решающий мотив. Причём чем больше предполагаемая или уже имеющаяся прибыль, тем выше мотивация, то есть с тем большей охотой и топотом в этом случае слонопотамы бегут на свист.

          Поэтому четвёртым нашим основополагающим фактом выступает то, что смыслом деятельности решающего большинства, а при теоретическом подходе и вообще всех агентов развитого рынка является погоня за прибылью. Но как же за ней «угнаться»?

          «ДЕРЖАТЬ НОС ПО ВЕТРУ!»     Итак, мы приняли за факт то, что товаропроизводители осуществляют свою деятельность по добыче, производству и реализации товара с целью максимизации своей прибыли. И достичь этого они могут различными способами. Первый и простейший из них — это следование в кильватере предложенных обстоятельств, то есть непосредственное подстраивание под них. А конкретно сие сводится к вкладыванию товаропроизводителями средств и ресурсов именно в тот бизнес, где прибыль уже исходно самая высокая, то есть в тот сектор экономики, где цены товаров в данный момент фактически сами по себе больше всего расходятся с их себестоимостью в положительную сторону.

          Вообще-то, такая ситуация, когда одни виды деятельности прибыльнее других, в целом типична для рынка. Она периодически воспроизводится на нём, отражая те или иные случайные или закономерные подвижки спроса и предложения товаров и тем самым порождая их взаимную несогласованность. При этом именно несоответствия величин данных спроса и предложения определяют колебания цены товара и тем самым соотношения полученной цены с себестоимостью товара и общими издержками производителя. Чем больше величина спроса на конкретный товар превышает величину его предложения, тем выше цена данного товара и тем значимее разрыв между ней и его себестоимостью (которая в данном случае принимается нами пока что неизменной), а следовательно, тем прибыльнее будет соответствующее производство данного блага, включая сюда и сферу услуг. И наоборот: чем больше величина предложения какого-либо блага соответствует величине спроса на него, — не распространяясь уже о перенасыщенном, избыточном предложении, — тем ниже цена данного товара и тем меньше прибыль, которую получает продавец-хозяин. Эту зависимость цен товаров и прибыли товаропроизводителя от соотношения величин спроса и предложения благ на рынке можно признать ещё одним, пятым важным для нас фактом — без какого-либо выяснения обусловливающих её, зависимости, причин.

          Из вышеизложенного легко понять, что погоня за прибылью прежде всего и в качестве очевиднейшего первоочередного шага подталкивает всех агентов рынка к постоянным «перебежкам» из менее прибыльных сфер приложения сил и средств в более прибыльные. Причём подобное происходит сначала в торговле посредством перемещения товаров с тех рынков, где они дёшевы, на те, где они, товары, дОроги, а затем, после торговли, и в производстве. Или, выражаясь другими словами, агенты рынка «бегут» оттуда, где величина спроса на товар меньше превышает величину предложения этого товара (не распространяясь уже о равенстве их величин или, хуже того, об обратном соотношении), туда, где указанный их, спроса и предложения, разрыв больше. Таким является, повторяю, первый и самый простой способ достижения цели товаропроизводителя: получения максимальной прибыли.

          УПРАВЛЕНИЕ СТРУКТУРОЙ     Одновременно в процессе перемещения агентами рынка своих ресурсов из менее прибыльных отраслей экономики в более прибыльные фактически реализуется не что иное, как рыночное управление структурой производства и сферы услуг, которое — управление — выражается в подгонке ассортимента и объёмов благ, то есть того, что именно и в каком количестве производится, под нужды конкретного населения. Тем самым происходит подлаживание предложения товаров под платёжеспособный спрос на них. Ведь указанное периодическое перераспределение личных, а в совокупности — общественных ресурсов между разными отраслями, которое направляется погоней множества частных хозяев за прибылью, в итоге ведёт именно к устранению несоответствий между величинами спроса и предложения товаров. Рынок выступает в данном случае уже не только ареной обмена товарами, но и механизмом настройки общественного производства на нужды общественного потребления. При этом относительно высокая прибыль, подобно высокой температуре, выступает своего рода индикатором «неблагополучия», неравновесности на рынке, а снижение прибыли до некоего среднего уровня является показателем того, что на данном участке рынка всё более-менее пришло в норму и пора бежать на другой его участок. Таким нехитрым образом, то есть постоянной «беготнёй» агентов рынка по его «просторам», структура предложения товаров непрерывно подстраивается под структуру их спроса. Так работает пресловутая «невидимая рука рынка».

          НЕДОСТАТКИ И ГРАНИЦЫ     Однако данный метод обеспечения прибыли имеет свои недостатки и ограничения. Главным из этих недостатков является очевидная нестабильность описанного метода повышения прибыли товаропроизводителем. Сильное расхождение цены и себестоимости какого-либо товара принципиально не может быть длительным, поскольку закономерным результатом действий участников рынка выступает именно уничтожение такого расхождения. Образно выражаясь, участники рынка тут сообща пилят сук, на который дружно же стараются взгромоздиться. Если предприниматели разом валят в отрасли с наивысшей прибылью, то есть в те сектора экономики, где спрос на конкретные товары максимально превышает их предложение, то в итоге предложение, конечно, быстро подтягивается к спросу, цены товаров падают и их сверхприбыльность исчезает. То есть прибыль тут опускается до среднего по экономике уровня. Следовательно, данным способом можно снимать пенки, получать сверхприбыль только тем, кто первыми успели подсуетиться, причём не на постоянной основе, а лишь на краткое время. По истечении которого даже указанным первопроходцам-везунчикам, не распространяясь уже о подоспевших к шапочному разбору недотёпах, опять приходится искать другие, более выгодные сферы приложения сил и средств.

          Что же касается ограничений, то два главных из них следующие. Во-первых, указанные сверхприбыльные сферы в экономике далеко не обязательно имеются здесь и сейчас. Нередко бывает так, что очевидным образом, то есть без существенного риска «профукать» свои средства, вкладываться в конкретной ситуации на рынке просто некуда.

          Во-вторых, по мере развития экономики постепенно снижается мобильность капитала. Ведь развитие производства помимо всего прочего выражается в том, что в структуре капитала всё большее место занимают орудия и средства труда: всяческие станки, домны и нефтеперерабатывающие заводы. И их хозяевам становится крайне непросто вести «кочевой образ жизни». Бизнес такого рода и масштаба свернуть, перекидывая ресурсы в иные сферы, по-быстрому уже невозможно, да и экономически нецелесообразно, так как слишком большими оказывается побочные потери. Поэтому на простую «беготню» из отрасли в отрасль подобные обременённые основным капиталом предприниматели оказываются способны в основном только в части имеющихся у них свободных средств.

          В связи со всем описанным выше, способ «перебежек» из малоприбыльной отрасли в сверхприбыльную исторически постепенно сдаёт свои позиции. Разумеется, этот метод отступает не абсолютно, а лишь относительно других. То есть не в смысле его реального уничижения, умаления, отказа от его применения даже при предоставившихся удобных случаях, а лишь по приоритетности. И если исходно, то бишь на ранних этапах существования рынка, именно этот способ являлся главным в погоне за прибылью, то развитие производства имеет своим результатом последовательное оттеснение данного метода на задний план по значимости в глазах бизнесменов, выстраивающих свою линию поведения. На первые роли тут постепенно выходят другие приёмы обеспечения прибыльности.

          Теперь рассмотрим: что же из себя оные представляют?

          ОБЩАЯ СУТЬ ИНЫХ СПОСОБОВ     Их общее принципиальное отличие от способа «перебежек» состоит в том, что это уже не пассивное подлаживание бизнеса под текущие условия. То есть не подстраивание предложения товаров под их спрос, а активные изменения рынка в ту сторону, которая нужна товаропроизводителям и прочим хозяевам товаров. Или, выражаясь конкретнее, это не метания агентов рынка по нему в поисках тех отраслей, где цены производимых товаров естественным образом максимально превышают их себестоимости, а меры искусственного формирования и поддержания желаемой разницы между ценами и себестоимостями товаров.

          Эти меры бывают двух видов. Поскольку прибыль есть положительная разница между ценой и себестоимостью товара, то повысить её, прибыль, можно, понятно, только увеличением этой разницы. То есть либо таким непропорциональным повышением цены товара, которая не компенсируется ростом расходов, либо снижением себестоимости товара большим, чем падение его цены. При этом оба метода могут быть использованы как по отдельности, так и одновременно.

          Рассмотрим данные подходы по порядку.

          ДВА ПУТИ ПОВЫШЕНИЯ ЦЕН     Начну с метода манипулирования ценами товара, то есть с таких приёмов, которые обеспечивают объективное повышение цены или хотя бы её поддержание на желаемом высоком уровне относительно себестоимости соответствующих товаров. Термин «объективное» в данном случае означает следующее: товары по данным повышенным ценам продаются потому, что при субъективно-произвольном повышение цен хозяевами товаров последние просто не будут востребованы. Чем же объективное повышение цен товаров может быть обеспечено?

          Тут возможны опять-таки два глобальных пути. Причём они ничуть не отрицают друг друга. Идти разрешается и по тому, и по другому пути одновременно.

          Первый путь — это мероприятия по искусственному повышению спроса на товар относительно его, спроса, реального, естественного значения.

          Второй — это путь искусственного же снижения предложения товара относительно наличного производственного потенциала производителей. В совокупности данные методы представляют из себя действия товаропроизводителей, которые — действия — направлены на увеличение превышения спроса товара над его предложением. Рассмотрим подробнее: что конкретно предпринимается для этого производителями товара?

          СПОСОБЫ НАКАЧИВАНИЯ СПРОСА     Каким образом товаропроизводители могут искусственно увеличить спрос на свой товар? Двумя основными способами. Поскольку спрос на товар определяется, с одной стороны, желаниями потребителей, то есть ассортиментом и величиной их потребностей, а с другой стороны, возможностями покупателей, которые на рынке предстают в виде их платёжеспособности, то взвинтить спрос можно расширением либо первых, либо вторых, или тех и других одновременно. Увеличьте желания индивидов и/или их покупательные возможности — и спрос на ваш товар взлетит.

          ПЕРВЫЙ СПОСОБ НАКАЧКИ     Искусственное накачивание потребностей в принципе может быть произведено и производится лишь посредством определённых воздействия на психику людей с целью

а) привития им отсутствующих у них по их естественной биологической и социальной природе потребностей и

б) педалирования, разжигания, обострения уже имеющихся потребностей.

          Этой цели служит, с одной стороны, вся система воспитания членов буржуазных социумов, результатом которой является формирование так называемого «общества потребления», в котором безудержное потребительство индивидов возводится в культ, объявляется целью и смыслом их жизни. В таком обществе господствует такая система ценностей, в рамках которой человек уважаем не за его личные достоинства, а в меру толщины его кошелька, длины яхты, марки автомобиля и прочих показателей социального статуса, где реальная «жажда ничто, а имидж всё». Там в угоду моде, то есть раздутой потребности в новизне и в желании выделиться, периодически выбрасываются и уничтожаются или, хуже того, остаются в окружающей среде в виде мусора огромные количества вещей, вполне пригодных для удовлетворения нормальных жизненно важных человеческих потребностей.

          С другой, с чисто технической стороны, не замахивающейся прямо на систему общественных ценностей, концепция чрезмерного, излишнего и нерационального потребления навязывается людям ещё и агрессивной рекламой, эффективность которой возрастает с развитием печати, радио, телевидения и других средств управления сознанием масс. Отчего сегодня исследователями реалий буржуазного общества даже высказывается мнение, что последние полвека в экономике не столько спрос руководит предложением, сколько предложение спросом. И происходит сие именно благодаря рекламе — через навязывание массе населения установок на потребление определённых товаров, то есть путём формирования искусственного спроса на них. И в этом есть своя доля правды. Конечно, фундаментально спрос на товар по-прежнему управляет его предложением. Но уже лишь частично. И чем дальше, тем больше. То есть конкретная структура и величина спроса определяются рекламой со стороны производителей.

          НЕДОСТАТКИ     А каковы недостатки этого способа наращивания спроса? Причём данные недостатки интересуют нас тут не в плане его, способа, негативных последствий для человечества в целом, — например, экологических: ведь перепроизводство возводит горы мусора. Или экономических — в виде расточительного расходования невозобновляемых ресурсов. Или психологических — потому что описанная система ценностей не способствует психическому здоровью людей. И тому подобное.

          Нет, речь здесь пойдёт лишь о потенциале данного способа, то есть назойливой рекламы, в качестве средства достижения означенной меркантильной цели — увеличения прибыли.

          Для начала отмечу, что первый из указанных методов, то есть воспитание в людях духа потребительства, не может быть частным делом отдельных товаропроизводителей и тем самым чьей-либо личной стратегией в борьбе за свою прибыль. Формирование общества потребления — это плод, с одной стороны, объективной общности и одинаковости устремлений всех буржуа и практической однонаправленности их разрозненных действий. Ведь все агенты рынка имеют сходные интересы и бьют в одну точку, тем самым расплющивая пространство желаний в плоскость потребительства. С другой же стороны, это результат соответствующей политики буржуазного государства. Отсюда следует, что тут нет места для извлечения чьей-либо индивидуальной выгоды, получения особых личных преференций. Это просто метод создания определённой благоприятной для буржуа общей социальной атмосферы. Итоговой обстановкой могут пользоваться на равных основаниях все члены общества. Таким способом расширяется спрос не на отдельные товары, а общественный спрос в целом.

          Совершенно иначе дело обстоит с рекламой. Здесь налицо как раз индивидуальные действия конкретного товаропроизводителя с адресным для него результатом. Каждый продавец рекламирует именно свой товар, активизирует спрос конкретно на него. Соответственно, тот, кто делает это лучше, то есть тотальнее и изобретательнее, тот и перетягивает одеяло общего платёжеспособного спроса покупателей на себя. В связи с чем получает возможность вздуть цены на свой товар и сорвать сверхприбыль.

          Загвоздка заключается лишь в том, что рекламная деятельность тоже требует затрат. А это порождает, во-первых, тот парадокс, что хотя реклама форсирует спрос на конкретный товар и позволяет повысить его цену, но расходы на раскрутку данного товара одновременно удорожают процесс его реализации. Особо хочу подчеркнуть, что в данном случае растёт не себестоимость производимого товара, а затраты на его продажу. Правда, самим производителям-продавцам от этого не легче. Отсюда следует, что данное средство повышения прибыли эффективно лишь в той мере, в какой обеспечиваемый им подъём цены товара перекрывает рост расходов на саму рекламу.

          Во-вторых, такая ситуация, увы, подобна случаю, когда мужик поймал медведя и теперь не знает, как от него избавиться. Ведь на пути накачки спроса на товар с помощью его рекламы товаропроизводители сами себя неуклонно загоняют в угол, затягивают петлю на своей шее. И чем больше реклама становится двигателем торговли, а борьба за потребителя всё сильнее интенсифицирует этот процесс, тем острее становится необходимость в рекламе. То есть зависимость конкретных производств от рекламы оказывается неизбежной. Например, сегодня положение на рынке уже таково, что без рекламы мало что продаётся. И тот, кто не вкладывается в рекламу, теряет сбыт и разоряется.

          При этом вкладываться приходится по нарастающей. То есть дабы не отстать в данном отношении от конкурентов, не уступить им свою долю рынка, приходится тратиться всё больше и больше. В результате расходы на рекламу растут опережающими темпами и уже зашкаливают за все разумные пределы. И если оценивать это положение дел с точки зрения эффективности расходования общественных ресурсов, то можно констатировать, что таким образом формируется экономически абсурдная ситуация. Общество в целом тратит огромную часть своих сил и средств не на производство нужных ему благ, а на впаривание их самому себе. И каждый отдельно взятый производитель-продавец вынужден отдавать солидную часть, а то и львиную долю своих доходов на сторону, кормить армию профессиональных рекламщиков, которая давно выделились на данной почве в цЕлую отрасль.

          Причём вложения в рекламу товара имеют своим результатом и даже целью уже не столько получение повышенной прибыли, сколько лишь поддержание её на более-менее приемлемом уровне. А иногда целью товаропроизводителей является уже простое выживание. Все пенки в такой ситуации снимает, а точнее, сжирает, переводя пар в гудок, указанный паразитический нарост, навязанная рыночными условиями нагрузка на производителя — рекламный бизнес. Причём этот бизнес тоже отнюдь не процветает в силу острой конкуренции и в этой сфере, то есть из-за обилия набежавших на свист слонопотамов.

          ВТОРОЙ СПОСОБ НАКАЧИВАНИЯ СПРОСА И ЕГО НЕДОСТАТКИ     Ну а как обстоят дела со способом раздувания спроса на товар путём расширения возможностей покупателей, то есть посредством искусственного повышения их платёжеспособности? Такое повышение как именно искусственное может быть достигнуто лишь ничем не обеспеченным, то есть не подкреплённым соответствующим ростом товарного производства, увеличением денежной массы на руках у населения. Сие достигается двумя основными путями.

          Первый — это развитие и рост потребительского, а до поры до времени и производственного кредитования. Второй путь — это выпуск денежной массы, излишней с точки зрения нужды конкретного рынка в средствах обмена. Как известно, указанные способы широко практикуется современными обществами.

          Но недостатки этих способов в плане лишь обеспечения сверхприбыли (так как они интересуют нас только в данном разрезе) ещё более серьёзны.

          Во-первых, при таком наращивании спроса также почти нет места для проявления частной инициативы. Рамочные условия в области кредитования сплошь и рядом задаются политикой государства и центробанков, — в частности, законодательными актами об условиях кредитования, путём централизованного снижения или повышения так называемых «ключевой процентной ставки» или «ставки ФРС» и тому подобных, а также обязательными резервами банков и так далее. Я не буду углубляться в эти подробности.

          Государство монополизирует преимущественно эмиссию дензнаков и прочих ценных бумаг, допущенных к хождению на рынке в качестве средств обмена. В данном месте нам не важно, являются ли центробанки «органами» государства или независимы от него. Ведь они именно общественные, а не частные институты. (Кстати, некоторые люди ошибочно считают американскую Федеральную резервную систему (ФРС) не государственным, а частным институтом, но в реальности ФРС управляет именно американское государство при помощи кадровой политики: руководящим органом ФРС является Совет управляющих ФРС в составе 7 членов, которых назначает Президент США с одобрения Сената. Совет управляющих ФРС возглавляют председатель и его заместитель, которые тоже выбираются Президентом США из семи членов Совета. Закон о ФРС также предусматривает право Президента США уволить любого члена Совета.) Таким образом, данный путь накачки спроса во многом закрыт для частных лиц, и потому движение по нему не может быть ведущей индивидуальной стратегией отдельного товаропроизводителя в его погоне за прибылью.

          Во-вторых, плюсы на данном направлении всегда сопровождаются минусами, причём негатив нередко превышает позитив. В особенности в части получения указанными методами сверхприбыли. Выигрыш в виде роста общего спроса, оживления деловой активности и прочее при использовании данного способа, то есть кредитования потребителей и эмиссии дензнаков, достигается лишь сиюминутно, в тактической, в краткосрочной перспективе. Но при этом в стратегическом плане экономика с её спросом, прибыльностью и прочими аксессуарами неизбежно страдает. Кредиты на самом деле сужают будущий спрос, поскольку тот, кто перепотребил сегодня, сделал это в счёт своих завтрашних доходов или доходов своих потомков. А вброшенные в экономику лишние деньги ведут к инфляции, то есть к росту будущих затрат. Следовательно, рассматриваемыми мерами можно оперировать только в малых масштабах и с большой осторожностью.

          Причём данные действия буржуазное общество осуществляет, ориентируясь не столько на прибыль, сколько на иные цели. Например, на предотвращение рецессии в экономике. В противном случае вреда получишь больше, чем пользы. Как учил Парацельс: «Alle Dinge sind Gift, und nichts ist ohne Gift, allein die Dosis macht dass ein Ding kein Gift ist». То есть «Всё есть яд, и нет ничего ядовитого: именно доза делает любую вещь неядовитой или неядовитой»

          СУЖЕНИЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ     Всё вышеизложенное касается проблемы расширения спроса на товары. Теперь рассмотрим следующий способ повышения прибыли — снижение предложения.

          Как же можно осуществить это мероприятие? Или, выражаясь шире и точнее, как обеспечить стабильное отставание предложение товара от его спроса? Ведь главным тут является увеличение или хотя бы сохранение их разрыва. Такое возможно на стабильной основе и в конечной инстанции лишь при монополизации рынка конкретных товаров, то есть в условиях полного контроля агентов рынка над определённым товарным производством. Монопольные производители-продавцы, понятно, в состоянии полностью определять объёмы соответствующих производств и, соответственно, предложений своих товаров, а также вольны удерживать их, объёмы производств, на выгодном для себя уровне. Но как можно добиться такого эксклюзивного или хотя бы близкого к нему положения? У данной возможности имеются два источника.

          Первый — это природные условия, то есть такие условия, которые связаны с естественной ограниченностью каких-то ресурсов, в том числе и с их неодинаковой доступностью. Речь идёт, например, о дефиците плодородной земли, из которого проистекает так называемая «дифференциальная рента». Или о недостатке тех или иных ископаемых ресурсов с их избирательной локализацией: нефти, различных руд и тому подобного.

          Вторым источником преимущественного положения на рынке являются экономические, чисто рыночные факторы. В этом варианте монополия на конкретный товар возникает как закономерный результат конкуренции его производителей-продавцов. Борьба за сбыт отсеивает слабых и оставляет поле битвы за сильными игроками. При таком рыночном отборе производственную стратегию в конкретных секторах экономики определяет всё сужающийся от цикла к циклу круг производителей, которые рано или поздно оказываются способными в силу своей немногочисленности и вынужденными с целью выживания к ценовому сговору, к разделу рынков, к квотированию предложения своих товаров. То есть как раз к замораживанию или даже к сокращению объёмов собственных производств и к иным подобным мерам и согласованным действиям, обеспечивающим им, производителям, получение сверхприбыли за счёт манипулирования ценами своих товаров на почве искусственно формируемого и поддерживаемого разрыва между спросом на их товар и собственным предложением. Но не всё так просто в этом бренном мире.

          БОЧКА ДЁГТЯ В ЛОЖКЕ МЁДА     Как и всегда, в данном случае не обходится без сложностей. Как не бывает совершенной конкуренции, так невозможна и совершенная монополия. Точнее, её крайне трудно установить — по крайней мере на длительное время.

          Причина этого заключается, во-первых, в том, что одна и та же потребность зачастую может быть удовлетворена за счёт разных благ, то есть в этом приятном процессе имеется взаимозаменяемость. Стоит только монополистам в одной отрасли, например, на рынке энергоносителей, чрезмерно задрать цены, допустим, на нефть и газ, как на запах поживы тут же слетаются другие «хищники» из смежных сфер, — к примеру, угольщики, «электрики», атомщики и даже «термоядерщики», — и портят размечтавшимся монополистам всю малину.

          Во-вторых, «беда» состоит в том, что окончательной монополизации производства конкретного товара мешает конкуренция свободных капиталов — в первую очередь финансового, — которые, капиталы, нагло лезут во все щели и рушат планы потенциальных монополистов. В таких условиях трудно застолбить какое-либо производство исключительно за собой и превратить его в частную вотчину. При этом устранить условия свободного движение средств, то есть покончить с конкуренцией капиталов, практически невозможно. Для этого нужно, чтобы решающий объём капиталов принадлежал всё тому же узкому, способному сговориться между собой кругу лиц. Это пока весьма неопределённая и отдалённая перспектива, что ни писали бы на сей счёт отдельные пропагандисты, бичующие монополистический капитализм, причём на примерах главным образом бюрократического «капитализма». Скорее всего, подобное будущее вообще не способно реализоваться.

          Наконец, в-третьих, нельзя не упомянуть и исключительно силовое, то есть внеэкономическое сопротивление, оказываемое монополистам всеми прочими стратами общества, включая немонополистическую буржуазию, и выражающееся в проведении через контролируемое государство жёсткой антимонопольной политики. Соответствующее законодательство и его эффективное применение тоже сильно затрудняет как сам процесс монополизации конкретных производств, так и свободу пользования фактическими монополистами преимуществами их положения.

          НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ     Рассмотренные методы, разумеется, не являются единственными на поле борьбы агентов рынка за комфортные для них цены на свой товар и, соответственно, за прибыль, извлекаемую из «расщелины» между спросом и предложением благ. Есть и иные ходы конями, слонами и другими фигурами. Боковые, гибридные, буквой «z» («зю») и подобные им. Так, своеобразным способом, с одной стороны, поиска лучшей ниши на рынке, то есть приспособления своего производства-сбыта к конкретным рыночным условиям, а с другой стороны, монополизации этих условий, является занятие оптимальных точек сбыта в наиболее проходных, чаще посещаемых или густонаселённых местах. То есть там, где спрос на товары сам по себе выше, чем в остальных местах. Возможны и другие методы. Но эти пограничные второстепенные и, обычно, эксклюзивные варианты не заслуживают отдельного рассмотрения.

          ПОСЛЕДНИЙ СПОСОБ     А вот что требует особого и пристального внимания, так это снижения себестоимости товара. Потому я перейду наконец к последнему направлению гонки за прибылью — к уменьшению затрат на единицу продукции. И тут сразу естественным образом возникают два вопроса.

          Первый: каким образом можно обеспечить прибыльность бизнеса одним лишь снижением себестоимости товара? Ведь для увеличения прибыли требуется вроде бы ещё и отсутствие падения ценЫ товара, которое может изгадить всю ситуацию. Однако это не проблема. С одной стороны, по условиям нашей задачи, то есть при теоретическом рассмотрении ситуации, цЕны должны мыслиться заданными и неизменными. С другой стороны, в нормальных, то есть в бескризисных рыночных условиях подобная компенсация падением ценЫ при помощи уменьшения себестоимости товара принципиально не может быть полной. Любой товар продаётся на рынке по цене, отражающей, помимо всего прочего и даже в первую очередь, положительную разницу между ценой и предельной наивысшей себестоимостью. А потому, повторю, в нормальных условиях цена товара у продавца не может опуститься ниже этой предельной наивысшей себестоимости. В противном случае у такого непутёвого продавца будет отсутствовать прибыль, и подобный неэффективный производитель перестанет производить такой товар, вследствие чего предельная наивысшая себестоимость окажется опять меньше цены. Поэтому тот, кто умудрился снизить себестоимость своей продукции ниже этого предельного наивысшего уровня, обязательно будет иметь сверхприбыль.

          Второй возникший и требующий ответа вопрос — каким именно образом можно снизить затраты на единицу продукции? Ответ на него тоже несложен. В общем случае опять же: либо пассивным приспособлением производителя-продавца к фактической ситуации в стиле «рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше», либо активным изменением условий производства-сбыта в нужную ему сторону. Ну или и так, и эдак вместе.

          ПАССИВНОЕ СНИЖЕНИЕ ЗАТРАТ     При первом подходе выигрыш производителя-продавца достигается за счёт размещения им производства в относительно благоприятных условиях. Причём данная благоприятность может иметь место в двух главных смыслах: в качестве определяющих затраты, во-первых, собственно на производство продукции и, во-вторых, на её сбыт.

          В первом случае имеется в виду непосредственно себестоимость товаров, производимых в данной местности, то есть прямые и косвенные расходы на их производство. Здесь играют свои роли климат, качество и дешевизна рабочей силы, приближённость к местам добычи сырья и удобство доставки последнего, социально-политическая обстановка на данной территории и связанные с ней «откаты» и так далее.

          Во втором же случае речь идёт примерно о том же, о чём рассказывалось выше, но в ином ракурсе, в котором преимущество точки дислокации сбыта товара состоит не в высокой «температуре» спроса, а в низких расходах на продажи. К этому ведёт расположение вблизи рынков сбыта, на удобной транспортной магистрали и тому подобное. Чем благоприятнее в этих смыслах место пребывания конкретного производства, тем меньше затраты на реализацию его продукции и тем выше получаемая прибыль.

          ГРАНИЦЫ ПУТИ     При этом понятно, что указанные два способа снижения затрат частично противостоят друг другу. Ведь наиболее благоприятными в производственном смысле обычно являются отдалённые от основных потребительских центров регионы. Отчего удешевление производства сопровождается тут удорожанием процесса доставки товаров к местам сбыта, и наоборот. Соответственно, в таком случае важен итоговый баланс этих двух процессов.

          Однако благоприятствование сбыту товара не остаётся чем-то стабильным. На этом процессе сказываются тенденции изменений составляющих его статей. В частности, с развитием транспорта и путей сообщения цена доставки товара снижается сильнее. Снижается она и по мере глобализации мирового рынка, то есть по мере расползания торговли «ровным слоем» по всему земному шару, что приводит к повсеместному выравниванию платёжеспособного спроса потребителей и к увеличению объёмов торговли. Что отражается на издержках сбыта в сторону их, издержек, снижения.

          Встречным образом уравниваются отчасти и себестоимости продукции, произведённой в разных местах, на разных территориях. Такое усреднение благоприятности мест производства товаров происходит в виде повсеместного подтягивания до некоего общего уровня цены рабочей силы за счёт удешевления доставки сырья и даже по причине сближения социально-политических условий разных регионов мира.

          Таким образом, упомянутый баланс между благоприятными условиями для производства и благоприятными условиями для сбыта повсюду постепенно приближается к среднему значению для любого бизнеса. В этом и состоит ограниченность данного подхода к снижению затрат.

          АКТИВНЫЙ ПУТЬ СНИЖЕНИЯ ЗАТРАТ И ЕГО ПОТЕНЦИАЛ     Второй подход предполагает снижение издержек производства и реализации товаров уже не за счёт внешних факторов, то есть не за счёт отыскания наилучших в данном отношении условий, а за счёт раскрытия собственных резервов и возможностей. И в данном направлении опять-таки налицо очередные два центральных способа: экономия ресурсов и повышение производительности труда. И то, и другое достигается:

а) улучшением организации производства,

б) повышением качества труда, начиная с роста мастерства работников вследствие их специализации и разделения их труда,

в) совершенствованием средств производства, то есть предметов, средств и орудий труда или инфраструктуры, техники и технологий.

          Все эти приёмы принципиально отличны от тех, что рассмотрены выше. Они отличны прежде всего тем, что данные способы снижения себестоимости товара суть не просто подлаживание производителя-продавца под имеющиеся обстоятельства или прямолинейные манипулирования им спросом и предложением на свой товар, а именно процессы улучшения и усовершенствования. То есть эти процессы представляют собой развитие. А развитие предполагает закономерные последствия в виде всяческих усложнений и качественных метаморфоз развивающихся объектов и, далее, тех систем, в которые они, объекты, входят в качестве элементов.

          Кроме того, а также в силу этого данные методы лишены каких-либо существенных недостатков и ограничений. Их применение может быть и постоянным, и индивидуальным. При этом они не заводят применяющего данные способы индивида ни в какие тупики, а в рыночных условиях, каковые у нас полагаются само собой разумеющимися, не зависят от посторонних внешних обстоятельств. Всё здесь, по большому счёту, находится в руках самих конкретных предпринимателей; результат определяется лишь их личной энергией, деловой хваткой, интеллектуальными и материальными возможностями. Соответственно, упомянутые процессы «улучшения-повышения-совершенствования» не имеют пределов применения, могут продолжаться бесконечно. Тем самым они отвоёвывают себе всё более почётное место в арсенале средств борьбы за прибыль. Собственно, в последние двести лет именно они и выступают в первых ролях.

          ЛИДЕР СОЦСОРЕВНОВАНИЯ     Всё рассказанное в особенности касается развития средств производства. Потенциалы организации производства и качества труда как средств погони за прибылью всё-таки пониже и поуже.

          Это выражается, во-первых, в их, организации производства и качества труда, способности к совершенствованию. Техника и технологии в данном отношении, конечно, намного «отзывчивее», чем организация производства и труд. Эту способность к совершенствованию можно уподобить воздушным шарам из кожи и из резины. Резиновый шар может раздуваться до куда бОльших размеров, чем кожаный. Так и средства производства могут совершенствоваться в гораздо большем масштабе, чем организация и качество труда.

          Во-вторых, все они, то есть средства производства и организация и качество труда, резко отличаются друг от друга по доступности и по темпам своего совершенствования. Причём отличаются опять-таки в пользу средств производства. Иными словами, шар из резины можно надуть не только большего размера, но и осуществить это легче и быстрее, чем с шаром из кожи.

          Наконец, в-третьих, отдача от развития техники и технологий в разы выше, чем от улучшения организации и качества труда. Эта отдача получается как по линии обеспечиваемой этими методами экономии сил и ресурсов, так и в плане повышения производительности труда, то есть в конечном итоге по суммарному снижению себестоимости единицы продукции. Поэтому именно совершенствование средств производства со временем становится и чуть ли не до сего дня является главным направлением погони товаропроизводителя за прибылью, той столбовой дорогой движения любого серьёзного бизнеса, который ведёт к его успеху и процветанию.

          ТРЕТЬЯ ОСОБЕННОСТЬ     Кроме всех описанных выше преимуществ, указанные приёмы снижения затрат в виде экономии ресурсов и повышения производительности труда (даже без учёта их деления на улучшение организацию производства, повышение качества труда и развитие средств производства) являются ещё и единственными способами повышения прибыли, допускающими снижение цен. Причём такое снижение цен происходит не в качестве естественного, то есть нежелательного, но неустранимого процесса, вызываемого подтягиванием предложения товара к его спросу, а в качестве собственной ценовой политики производителей. Все остальные перечисленные способы не дают такой возможности. Потому что сводятся либо к пассивному приспособлению к текущим рыночным условиям, к «беготне» товаропроизводителей среди отраслей экономики в поисках высокой цены, порождаемой уже имеющимся на рынке разрывом между спросом на товар и его предложением, либо к их, товаропроизводителей, борьбе за данный разрыв, то есть опять-таки за повышение, а отнюдь не за понижение цен. При заданной величине себестоимости товара погоня за прибылью за счёт понижения цены — это нонсенс. Поэтому в данных условиях и при использовании указанных методов конечной целью производителя может быть только прямо противоположное действие, то есть как раз повышение цены. И лишь вариант снижения себестоимости товара нейтрален в отношении движения его цены. Рост прибыли при этом достигается совсем иными манером и манёвром, сути которых снижение цены товара ничуть не противоречит. Поэтому при уменьшении себестоимости товара оказывается возможным снижение и его цены.

          СМЫСЛ МЕРОПРИЯТИЯ     Быть возможным, конечно, ещё не означает быть необходимым. Возможность чего-либо — это одно, а его актуализация — другое. Рассматриваемый способ борьбы за прибыль позволяет лишь снижать цену товара — в отличие от всех прочих методов, не допускающих этого. Причём такое позволение не зависит от этих методов как абсолютно (из-за своего постороннего ценам характера), так и относительно — в том смысле, что при опережающем понижении затрат на производство товара параллельное снижение его цены может быть вполне безболезненным с точки зрения влияния на прибыльность данного бизнеса. При этом само снижение цены товара обычно обусловливается сторонней нужностью, выгодностью такой политики для конкретных товаропроизводителей. В чём тут может заключаться их выгода?

          Во-первых, снижение цены товара ведёт к расширению его сбыта, то есть к росту объёмов продаж соответствующего товара и тем самым к увеличению валовой прибыли. При этом абсолютная величина цены товара для агентов рынка гораздо интереснее, чем её относительная величина. То есть лучше реализовать, например, 100 единиц товара по цене 8 рублей за каждую единицу и при затратах в 5 рублей на производство и реализацию каждой единицы, получив в итоге 300 рублей прибыли (100 х 8 — 100 х 5 = 300), чем продать 50 единиц того же товара по 10 рублей за каждую единицу и при тех же затратах на её производство иметь конечный «выхлоп» всего лишь 250 рублей (50 х 10 — 50 х 5 = 250). Поэтому первый вариант решения имеет чёткий экономический смысл для товародержателя.

          Во-вторых, само указанное расширение сбыта другим боком является ещё и не чем иным, как завоеванием рынка конкретным товаром, вытеснением с рынка всех прочих производителей данного товара. То есть это победа товаропроизводителя в конкуренции. И такая победа крайне важна для предпринимателя ввиду обеспечиваемых ею преимуществ над другими предпринимателями, особенно при становлении его монополии, а также из-за гибельных последствий для него в случае всегда возможного проигрыша в этой битве.

          (ОТ РЕДАКТОРОВ ДАННОГО ТЕКСТА     Александр Хоцей, увы, не упомянул здесь о таком широко распространённом способе повышения прибыли, как понижение качества товара. Понижение качества товара позволяет, с одной стороны, понижать себестоимость товара благодаря уменьшению затрат на его производство — производство уже не из дорогих первосортных материалов, а из дешёвых второсортных. А с другой стороны, понижение качества товара приводит к его более быстрому износу у потребителя, из-за чего последний чаще покупает новые единицы того же товара, тем самым передавая больше денег товаропроизводителю.

          Данный способ повышения прибыли применяют, например, производители автомобильных двигателей внутреннего сгорания (ДВС), ресурс которых — то есть ДВС, — по уверениям специалистов, сегодня уменьшился в среднем в два-три раза по сравнению с ресурсом ДВС, выпускавшихся два десятилетия назад.)

          КОНКУРЕНЦИЯ     На всякий случай стОит пояснить ещё, что же такое «конкуренция». В общем смысле этого термина конкуренция есть борьба предпринимателей за место под солнцем. Оная борьба предполагает, с одной стороны, множественность претендентов на эту солнечную область жизни, а с другой стороны, ограниченность данной территории. Когда толпа народа толчётся на одном пятачке, то понятно, что все желают и стараются выпихнуть с него друг друга. В такой ситуации неминуема борьба за жизненное пространство, за то, чтобы расположиться удобнее, заняв площадь побольше. Конечной целью для всех пихающих друг друга «борцов» является полное занятие ими данного места после выталкивания с него всех остальных. Ведь для людей с их врождённым эгоизмом, жаждой самоутверждения и первенства любая конкретная сфера жизнедеятельности — это обязательно «пятачок», за который они с азартом сражаются до последнего. В особенности, когда реально есть за что сражаться.

          При этом местечки под солнцем бывают различными. Конкуренция индивидов происходит в самых разных сферах и видах. В нашем случае это борьба товаропроизводителей за собственную долю на рынке. Их толпа тоже теснится тут на одном «пятачке»: либо в качестве производителей одного и того же товара (например, хлеба), и борьба между ними за сбыт данного товара носит непосредственный характер, либо в роли производителей смежных, замещающих товаров. Например, мяса и рыбы, или даже говядины и свинины. То есть таких товаров, спрос на которые легко может переметнуться с одного товара на другой. Поэтому все такие производители хоть и не конкурируют напрямую, но мешают друг другу и, следовательно, заинтересованы в вытеснении, в уничтожении соперников, а тем самым в монополизации рынка.

          КОНКУРЕНТНЫЕ ПРЕИМУЩЕСТВА     До сих пор в поле нашего внимания не было и не могло появиться орудий конкуренции. Перечисленные прежде способы погони производителей за прибылью оперируют в основном инструментами неконкурентного типа. Эти методы невозможно использовать для подавления и для выталкивания за пределы рынка других «насельников» того же товарного пятачка. Напомню, что же способствует успеху, то есть получению сверхприбыли, в вышеназванных способах погони за прибылью.

          Успешности производителя в данном случае содействует, во-первых, его мобильность, то есть способность быстрее всех «бегать» из отрасли в отрасль. При этом сам соответствующий «бег на короткие дистанции» есть лишь пенкоснимательство, быстрое получение сверхприбыли, а вовсе не игра на вылет, не «война не на жизнь, а насмерть». Победа в данной игре — это далеко не то же самое, что победа в конкуренции.

          Во-вторых, ту же сверхприбыль производитель получает, принимая меры по повышению спроса на свой товар и, соответственно, поднимая его цену. Это тоже никак не может быть убийственной для конкурентов стратегией. Разве что реклама своего товара отчасти помогает товаропроизводителю завоевать рынок и в чём-то подавить конкурентов, но суперзатратность и недолговременность этого орудия борьбы в плане извлечения прибыли сильно снижает его, орудия, эффект и привлекательность.

          Реальными конкурентными преимуществами любого товародержателя являются только более высокое качество и более низкая цена его товара. Выбить конкурентов с рынка товародержатель может лишь либо первым козырем при равной цене, либо вторым козырем при одинаковом качестве. И, разумеется, гораздо легче и быстрее сие выбивание происходит при наличии и того, и другого. При этом низкая цена товара куда убойнее, чем качество продукции как в плане потенциала «роста» (потому что повышение качества товара гораздо раньше, чем снижение его цены, упирается в «потолок», выше которого не прыгнешь), так и, главное, по притягательности для масс покупателей. Низкая цена товара не только намного нагляднее его высокого качества, но и, что ещё важнее, позволяет людям со средними и низкими доходами, коих подавляющее большинство, расширять объём и спектр своего потребления. Для среднего потребителя более значимо увеличение масштаба и ассортимента потребляемых благ, чем повышение качества уже потребляемого. Народ клюёт прежде всего на дешевизну и только потом озабочивается качеством.

          Таким образом, именно снижение цены товара выступает главным инструментом борьбы за место на рынке, то есть основным орудием конкуренции. А снижение товаропроизводителем затрат на единицу продукции, повторяю, вооружает его до зубов. И начинается экономическая бойня.

          Путём снижения сначала себестоимости, а затем и цены товара легко добиться того, чтобы те, кто не смог сделать того же самого, либо потеряли покупателей из-за дороговизны собственных товаров, либо разорились, будучи вынуждены продавать продукцию ниже её себестоимости, то есть в убыток. В обоих вариантах рынок в итоге остаётся за победителями. Вплоть до его полной монополизации.

          ОТ ПРЯНИКА — К КНУТУ     На этой почве неизбежно происходит смена приоритетов в мотивации товаропроизводителей. Погоня за прибылью дополняется у них ещё и заботой о конкурентоспособности и даже уступает ей место в качестве главного мотива. Ведь негативные стимулы всегда важнее позитивных. Угроза гибели мобилизует организм гораздо сильнее, чем жажда благоденствия. Вот и на рынке — и только на рынке, ибо нетоварному производству такое не присуще, — при возникновении жёсткой конкуренции между её агентами производство совершенствуется ими уже не столько ради получения сверхприбыли, сколько во имя личного выживания. Поскольку в таких условиях кто не развивается, снижая затраты, тот выбывает из игры. То бишь кто не бежит изо всех сил впереди толпы преследователей-соперников, тот неизбежно отстаёт, и его затаптывают, поскольку себестоимость товара аутсайдера рано или поздно оказывается выше его, товара, цены, ввиду чего аутсайдер терпит убытки и разоряется.

          ГОНКИ ПО ВЕРТИКАЛИ     В результате такой двойной стимуляции — не только «сверху», то есть из-за стремления к получению сверхприбыли, но и «снизу», то есть из-за желания избежать гибели, — развитие товарного производства происходит, с одной стороны, значительно быстрее нетоварного, а с другой, во всё ускоряющемся темпе. Это ускорение вызывается:

а) вложением в дело всё бОльших средств, что, в свою очередь, ведёт к получению и результатов во всё бОльших размерах: одно тут подгоняет другое;

б) взаимоусиливающимся эффектом многоплановости развития производства; например, достижения в одной области экономики обычно содействуют сдвигам в других её областях, которые — достижения — постепенно распространяются волнами по всей экономике;

в) тем, что каждый новый виток усовершенствований техники и технологий отталкивается от всё более мощной по своим возможностям их исходной базы (то есть того фундамента, который был воздвигнут предшествующим развитием средств производства), аккумулирующей в себе достижения всех его пройденных этапов.

г) постоянно усиливающимся по мере закручивания данной пружины давлением на производителей со стороны всё той же конкуренции, то есть прогрессом данного стимулирования, который угрозой гибели принуждает товаропроизводителя к развитию его производительных сил.

          Впрочем, тенденция к ускорению темпа характерна для любого развития, это имманентное свойство данного процесса. Но особенность прогресса в нашем случае состоит в том, что он, прогресс, ускоряется тут в учетверённом темпе ввиду повышенной мощи и сдвоенности подвигающих к этому стимулов.

          ГДЕ ВИЛЯЮЩИЙ ХВОСТ, ТАМ И СОБАКА     Теперь нужно вспомнить, что развитие производства есть базис развития общества. Социальный прогресс непременно сопровождает развитие производительных сил, порождается им и отчасти даже сводится к нему. Тем самым за кулисами указанного ускоренного совершенствования техники и технологий мы имеем на деле не что иное, как столь же динамичное изменение, в том числе и усложнение общества, его функциональной структуры, социальных отношений, господствующего порядка, как в рамках его базовой буржуазности, так и с выходом за пределы оной, а также государственных институтов и тому подобное. Буржуазное общество развивается в разы быстрее бюрократического, причём, как отмечалось, ещё и постоянно наращивая темп своего развития.

          В результате в каждый последующий и всё более краткий период своей истории буржуазное общество предстаёт существенно иным, зримо видоизменившимся как по элементному и прочему составу, так и по порядку функционирования. В рамках одной формации обнаруживается как бы ряд внутренних этапов со своими дополнительными частными особенностями, закономерностями и так далее, требующими отдельного изучения.

          Впрочем, это же характерно и для бюрократических обществ, которые при всей их медлительности тоже ведь не стоят на месте. Просто их поэтапное развитие происходит не так быстро, в куда более узких рамках. По собственным законам бюрократической формации развиваются лишь система управления и формы бюрократического аппарата, но при этом не в столь резко выраженной форме, отчего развитие тут меньше бросается в глаза.

          ЕЩЁ ПАРОЧКА СЛЕДСТВИЙ ДО КУЧИ     Вместе с тем указанное «мелькание кадров на экране» затрудняет теоретическое осмысление происходящего — по крайней мере в части выработки исследователями более-менее детальных прогнозов и практических рецептов. Ведь все таковые выводятся, понятно, главным образом из знания о сиюминутно схваченной конкретике объекта, о его статичной определённости. Но наш объект, то есть общество, постоянно меняется. Вот оно только что, кажется, было таким, каким мы его худо-бедно успели и сумели зафиксировать и понять, — но глядь, а всё уже изменилось. И надо начинать новое познание этой преобразовавшейся действительности. Получается, что в длительной перспективе неизменными у наших знаний об обществе остаются разве что самые фундаментальные его свойства и закономерности поведения. Однако этих знаний оказывается недостаточно для правильных предсказаний будущего социумов и для точечных рекомендаций для практических действий. И это не считая всех прочих имеющихся тут трудностей. Наука в своём развитии в данном случае во многом просто не успевает угнаться за данным шустрым объектом, отчего «не догоняет».

          Ну и, наконец, нарастающая скорость развития производства и связанных с ним областей общественной жизни в какой-то момент не может не превзойти куда более стабильные и биологически заданные темп смены поколений людей и связанную с ним, с темпом смены поколений, скорость перемены господствующих в обществе ценностных и поведенческих установок. Уже сегодня это, похоже, превращается в проблему, которая далее будет только обостряться. Ментальный прогресс людей не поспевает за техническим развитием экономики.

          Впрочем, довольно о грустном. Пора переходить к печальному. К вопросу о том, каким боком всё вышеизложенное касается нашей основной темы — рыночного распределения благ.

          Однако мне кажется, что перед этим не вредно будет хотя бы вкратце объяснить тем, кому это интересно, расхождение моей трактовки такого явления, как прибыль, с тем пониманием данного термина, которое господствует в современной так называемой «неоклассической» «экономической» науке. Кому данные разборки малоинтересны, могут переходить сразу к продолжению основной темы — к "Лекции шестнадцатой".

          РАЗЛИЧИЕ ВЗГЛЯДОВ     Каждый исследователь решает свои задачи, отбирая для этого в изучаемой действительности нужные ему феномены и давая им подходящие названия. В частности, моя задача заключается в том, чтобы выявить: является ли рынок системой перераспределения богатства? Для этого мне надо отличить-отделить прирост (или убыль) богатства, обеспечиваемый именно рынком, от таких приростов (или убылей) богатства, которые порождаются иными его, богатства, источниками. При этом прирост богатства на рынке предстаёт здесь как особый по происхождению подкласс класса, вид рода или подвид вида, где под классом, родом или видом выступает «прирост богатства вообще». Поэтому мне потребуются некое родовое имя и какие-то частные наименования. В качестве первого я и использую термин «прибыль», а соответствующие разновидности прироста богатства обозначаю составными именами, формируя их простым прибавлением к данному родовому имени указаний на их конкретные источники. Например, «рыночная прибыль»

          Кроме того, мне требуется исследовать рынок как систему распределения богатства лишь в самом общем виде, а точнее, как систему обогащения одних его агентов за счёт обеднения других его агентов без какого-либо внимания к тому, кем данные агенты являются. Мне совершенно не надо разбираться с тем, что представляют из себя, например, конкретные обличия, характеры, типажи участников купли-продажи. Для моих целей я должен и буду рассматривать всех их просто как продавцов своих и покупателей чужих товаров, чем эти товары ни являлись бы: хоть реальными продуктами, хоть деньгами, хоть рабочей силой, хоть деловым чутьём и т.д. Мне важны лишь общие свойства рыночного обмена и рынка в целом как системы распределения богатства — без учёта тех нюансов, которые вносят сюда более частные особенности его участников. Поэтому в данном случае у меня нет уже никакой необходимости выяснять доли богатств особых отрядов деятелей рынка в указанном распределении и, соответственно, присваивать каждой из этих долей особые названия.

          Большинство же экономистов, напротив, решая, как им и положено, свои экономические задачи, озабочены как раз выявлением долей богатств указанных особых отрядов деятелей рынка, то есть распределением добытого или произведённого количества общественного богатства за определённый период между так называемыми «факторами производства». Упор тут делается не на приросте богатства, не на итоговой прибыли, как у меня, а на совокупном доходе общества. Эти доли богатств экономисты выделяют не по их источникам, то есть не по тому, откуда каждая из них взялась, пусть бы даже как доход, а по субъектам получения, то есть по тому, кому они достаются. И каждой такой доле даётся отдельное имя — например, "рента", "процент", "зарплата".

          В числе прочего прибылью сегодня многие исследователи именуют ту доля богатства, которая достаётся такому особому отряду агентов рынка, как предприниматели. Если же быть точнее, то прибыль, по их, экономистов, определению, — это та часть дохода предпринимателей, который остаётся у них после всех выплат кредитов, налогов, страховки, аренды, зарплаты наёмному персоналу и вознаграждений самим себе и прочего. Поясню это подробнее.

          КЛАССИЧЕСКОЕ ПОНИМАНИЕ     Общим подходом для подавляющего большинства экономистов сегодня является рассмотрение данной темы с точки зрения распределения доходов между «факторами производства». При этом тут имеются два нюанса. Первый нюанс, не столь важный, связан с таким пониманием этих «факторов производства», которое обусловлено собственным их развитием. Для классической политэкономии типично было выделение трёх «факторов производства»: «земля», «капитал» и «труд». Другие «факторы производства» экономистам изначально ещё не вычленялись. Соответственно, получаемые доходы именовались «рента», «прибыль» и «зарплата». То есть прибылью тут именовался доход капиталиста, получаемый от применения капитала. Правда, сама прибыль формировалась путём вычета расходов в виде той же ренты и зарплаты из общего получаемого капиталистом богатства. Таким образом, прибыль понималась просто как разность между данными доходами и расходами. Это так называемая «остаточная концепция прибыли», которой де-факто придерживаюсь и я.

          Но потом число «факторов производства» увеличилось. Обособился, например, денежный капитал с его процентом на этот капитал. А всевозможных рент появилось невообразимое количество. Однако всё это дробление видов богатств ничего принципиально не меняло в понимании экономистами феномена прибыли.

          Ведь имеются разные места в экономике и множество различных получателей дохода, то есть участников дележа совокупного богатства общества. Кто-то получает доход, сдавая в аренду землю, кто-то — сдавая в аренду иное имущество, кто-то получает доход с патента, кто-то получает доход с процентов на кредитованный капитал, — который, кстати, иные экономисты тоже рассматривают как разновидность ренты, — что, в общем-то, справедливо. Многие экономисты вообще делят доходы на ренту от любых фондов и на зарплату от труда. Но всё это лишь виды дохода, которые, с одной стороны, подразделяются по основаниям его получения, что тесно перекликается с его происхождением, а с другой стороны — по его, дохода, получателям как владельцам тех или иных фондов или как тем или иным труженикам, приводящим своим трудом эти фонды в действие. И все эти доходы за минусом расходов являются прибылью в традиционном классическом смысле. Поэтому с данной точки зрения угрозы пониманию прибыли нет. Соответственно, нет и смысла именовать прибылью только особый её вид. В каждом таком виде дохода есть прибыль как часть дохода, — конечно, если расходы меньше него.

          Откуда же взялось иное понимание прибыли — кроме указанного? Оно возникло из развития не экономики с её «факторами производства», а из развития самой науки. Конкретнее, тут в дело вмешались теоретики, которые стали выявлять закономерности экономики и тем самым занялись идеализациями, стали рассматривать рынок как идеальную систему. А это значит, что теоретики изучали систему рынка как равновесную саму по себе и закрытую, то есть не испытывающую возмущений извне. Рассмотрим эту точку зрения подробнее.

          ПРИМЕР     Рынок, безусловно, есть система. Причём система хаотическая. А это особый, своеобразный тип систем. Что же для них характерно? Поясню примером.

          В термодинамике для любой закрытой системы аттрактором, то есть состоянием, к которой стремится эта система, является состояние теплового равновесия или, другими словами, максимальной энтропии, так называемой «тепловой смерти». Всякое распределение тепла внутри системы стремится к своему равномерному положению. И если система остаётся закрытой, то такое состояние непременно достигается. Причём достигается независимо от начального состояния системы. Точнее, зависимость между начальным и конечным состояниями всё же есть, но не в самОм характере распределения тепла, то есть кинетических энергий молекул, а в иных параметрах системы. Например, в величине температуры всей системы. Так, если есть две системы с разной разогретостью в целом, то у более разогретой в целом системы даже при большой разности температур тех или иных её секторов, каждое её, более разогретой системы, «место» в конечном состоянии окажется теплее по сравнению с конечными местами изначально менее разогретой системы. Но температура, то есть тепло или кинетическая энергия молекул, всё равно окажется распределено по более разогретой системе равномерно. Внутренние энергии, теплоты, температуры и так далее разных систем могут быть различными, но конечные их состояния в смысле равновесного распределения этих энергий всех тепловых систем окажутся одинаковыми.

          Равным образом тождественными по всем основным характеристикам, — например, по направлению к аттрактору, по алгоритму его достижения и тому подобному — будут и процессы скатывания исходно разных по характеру начального распределения в них тепла систем к указанному идентичному, разумеется, лишь в плане равномерности распределения энергии внутри системы, конечному состоянию. С какой начальной точки система ни стремилась бы к нему, она скатывается именно к этому равновесию и «проходит путь» по сходной в своих закономерностях траектории. И данная траектория со всеми её закономерностями тоже может быть изучена, равно как и конечное состояние системы в его, конечного состояния, параметрах, характеристиках, пропорциях и тому подобном.

          При этом все данные закономерности, параметры аттрактора, направление к нему и другое, равным образом присуще любым тепловым системам, в том числе и открытым. Все они стремятся к аттрактору и все стремятся одинаковым образом. Просто закрытые системы дают «чистый» образец процесса, некий идеал, в котором указанный результат, то есть достижение аттрактора, неизбежен, неминуем, неотвратим.

          Это как бассейн с одной трубой, по которой вода только вытекает. Рано или поздно бассейн опустеет. А вот открытая система — это бассейн не только с обязательной опустошающей трубой, но и с трубой, по которой вода притекает. При этом большое значение в таком варианте имеет ещё и то, каким образом происходит приток воды (или, в нашем случае, энергии, тепла): равномерно или нет. Например, при равномерном притоке жидкости на некотором уровне всегда устанавливается равновесие: с одной стороны, самих потоков, то есть притока и оттока воды (энергии, тепла), поскольку рано или поздно величина оттока вынужденно сравнивается с величиной притока, а с другой стороны, «запасов» или объёмов воды (энергии, тепла) в системе.

          В данном случае имеет место, конечно, не то равномерное распределение, которое было в варианте с закрытой системой, но всё же появляется определённое, постоянное наличие «запасов» или объёмов воды (энергии, тепла). И это устойчивое в своей конкретной неравномерности состояние системы тоже своего рода аттрактор при заданных условиях, так как «объём воды в бассейне» поддерживается на определённом уровне. А вот на каком именно уровне поддерживается — зависит уже от величины притока воды (энергии, тепла). В такой системе скатывание к абсолютному опустошению бассейна или к тепловому равновесию термодинамической системы, то есть движение системы к полному аттрактору, уравновешивается попятным движением от аттрактора, компенсирующим нарушением абсолютного равновесия системы за счёт притока к ней воды или энергии извне. Баланс достигается при равенстве притока и оттока. Появляется иной аттрактор.

          Но этот вариант, повторяю, имеет место только при равномерном притоке воды или энергии. Однако приток может быть и иным, неравномерным, то есть идти то в одном, то в другом темпе. В таком случае могут возникать два варианта событий. Первый появляется тогда, когда смены темпов притока (и/или оттока) сами происходят равномерно, то есть идут с определённой регулярностью, что порождает циклические, колебательные изменения «объёма воды в бассейне» или энергии в системе, которые и отражают данный порядок смены темпов. Состояния системы как бы колеблются относительно некоего аттрактора.

          Во втором же случае, когда темпы притока (и/или оттока) сменяют друг друга иррегулярно, случайным образом, «объём воды в бассейне» или энергии в системе то повышается, то понижается в том же хаотичном порядке, точнее, в беспорядке. В такой ситуации состояния системы, упорно продолжая скатываться от «начала» к абсолютному равновесию как к идеальному аттрактору, тут исполняют то менуэт, то гопак, то русскую пьяную плясовую. Но нам все эти танцы не столь важны. Нам просто желательно понимать, что на практике состояния системы зачастую постоянно меняются, причём иррегулярно, случайным образом, беспорядочно. Но как бы то ни было, важно то, что «при любой такой погоде» процесс скатывания системы к конечному аттрактору будет присутствовать всегда, причём в одном и том же порядке и с теми же закономерностями, которые можно изучать отдельно друг от друга, игнорируя все эти притоки с их характерами. Чем, собственно, и занимается термодинамика.

          СИТУАЦИЯ С РЫНКОМ     Всё описанное выше можно применить и в отношении рынка, но только с некоторыми оговорками. Так, в случае с рынком эта система аналогично неуклонно стремится к своему оптимальному, сбалансированному состоянию, каково при этом ни было бы исходное состояние этой системы. И данный процесс движения рынка также имеет свои закономерности, которые и изучают его исследователи в дополнение к анализу самогО состояния равновесия этой системы. Отличие же рынка от тепловой системы заключается прежде всего в том, что рынок куда сложнее, чем термодинамическая система, — по его элементному составу. Рынок куда сложнее тепловой системы не по количеству элементов, а по их качественным различиям с соответствующей дифференциацией поведений этих элементов, по числу и по конкретике комбинаций поведенческих актов его элементов, по их закономерным связям и по прочему. Отчего и состояния рынка как системы, с одной стороны, куда сложнее по структуре, а с другой стороны, меняются по огромному числу параметров и на порядки «калейдоскопичнее», чем состояния тепловых систем. Ведь рынок имеет не простой количественный приток одной только энергии в разных точках системы и последующее распространение тепла по всему её пространству, как в термодинамической системе, но включает в себя множественные разнородные, разнокалиберные, разномастные и разноместные, да ещё и главным образом случайные изменения притоков и оттоков.

          А уж при открытости рынка этим влияниям при не полностью идеальном его, рынка, функционировании появляется масса разных исходных состояний и множество возможных вариантов аттракторов, то есть конечных состояний равновесия при данных условиях, параметрах и тому подобное. Кстати, аналогом идеальной закрытости рынка является ничем не ограниченная конкуренция на нём. Только при ней скатывание данной системы к равновесию идёт оптимальным образом.

          Можно привести такую аналогию, что рынок — это не бассейн с двумя трубами, а множество взаимосвязанных сосудов с разными жидкостями, сыпучими телами и чёрт-те чем ещё, а также с множеством отводов и подводов к каждому такому сосуду. Но при всей этой сложности обязательно имеется движение рынка к равновесию по определённым законам, которые и изучают экономисты.

          Следующим крайне важным отличием рынка от тепловых систем является то, что, если последние варятся всю дорогу в одном и том же соку по характеру своих элементов, поскольку не знают развития, а знают лишь простые количественные и пространственные изменения, то рынок находится, вдобавок к описанным выше сложностям, в постоянном развитии, которое, кстати, экономисты преимущественно и изучают. То есть анализируют рынок в разрезе его динамики. Таким образом, у рынка не только исходно на порядки больше качественно разных элементов со всем сопутствующим многообразием комбинаций их связей и тем самым многообразием возможных «по температуре», «по давлению» и тому подобных вариантов аттракторов (соответственно, при каждой комбинации начальных условий — свой аттрактор, своё устойчивое состояние системы, своё равновесие), но при этом ещё и сама система постоянно усложняется, отражая развитие производства и общества. То есть сложность рынка является сильно запутывающим и усложняющим ситуацию с равновесием и прочими делами феноменом.

          Но, кроме того, эта сложность ещё и постоянно повышается. Потому что на рынке в качестве его элементов всю дорогу появляются новые явления, акторы, факторы и тому подобное, которых не было прежде, то есть в менее развитом состоянии системы. Если выражаться конкретнее, то на рынке появляются то деньги, то капитал, то акционирование, то эффективная реклама и так далее. И это каждый раз меняет структуру системы и, соответственно, правила игры. То есть, с одной стороны, порождает массу новых подзакономерностей, а с другой стороны, не может не сказываться и на общих закономерностях, как-то корректируя, конкретизируя их проявления.

          Понятно, что появление качественно новых элементов имеет совсем иные последствия, чем простые количественные их изменения или даже комбинационные пертурбации старых. Тут налицо уже совсем не та система, что прежде, — как по элементному составу, то есть в качественном смысле, так и по структуре, со всеми последствиями для функционирования системы и его законов. Понятно, что в таких случаях и аттракторы меняются. Конечные очертания равновесий у столь разных систем тоже разные. И несмотря на то, что у каждой системы имеются своё равновесие, эти равновесия будут иметь разные характеристики, параметры и так далее.

          Неизменным, однако, остаётся само то, что конечное состояние любой из этих систем — равновесно. То есть каждая из них стремится к равновесию, в каком виде оно ни было бы представлено. И это неизменное стремление рынка к равновесию повсеместно выражается через одинаковый в своей основе алгоритм скатывания к тому или иному состоянию. При этом все движения к равновесию имеют сходные траектории, а само конечное равновесное состояние (или аттрактор) не только своеобразно у каждой системы с её особой структурой, но и тождественно по ряду параметров, характеризующих собственно саму равновесность:

а) всех вообще систем, то есть их родовые особенности и

б) всех подобных, а именно рыночных систем, то есть их видовые особенности, а в нашем случае равновесность главным образом по тем параметрам, что обусловлены самой сутью рынка как особой системы, то есть по тому, что присуще любому рынку независимо от его конкретики.

          Поэтому перед исследователями рынка стоЯт задачи выявления как этих общих очертаний всякого равновесного рынка и общих закономерностей движения всех рынков к равновесию, так и многих частных характеристик, которые определяются особенностями рынка на том или ином этапе его развития. А в реальности имеется ещё и бесконечное множество ситуаций, вызываемых случайными изменениями исходных состояний рынка. В этом последнем случае актуально изучение именно закономерностей реагирования системы (то есть её общего стремления к равновесию) на те или иные некардинальные, не меняющие природы рынка в формационном смысле, изменения, реагирования системы на поверхностные возмущения, флуктуации и тому подобное.

          НЕОБХОДИМОСТЬ «ЛАБОРАТОРНОГО» ПОДХОДА     Теперь повторю ту тривиальную истину, что рынок следует изучать в «чистом» и даже в идеализированном виде, хотя на практике он всегда «грязный». Это отклонение реального рынка от идеала происходит из-за вмешательств государств, традиций, нерыночных слоёв общества и прочего. Однако в теории от всех от этих помех и примесей надо освободиться, представив рынок сам по себе, взяв его как собственно только рынок с его собственными, а не навязанными ему извне правилами игры, с его закономерностями функционирования. Иначе собственные закономерности рынка просто невозможно адекватно изучать и в итоге — понять.

          ДВА ПРЕДМЕТА ИЗУЧЕНИЯ     Итак, основным предметом изучения у экономистов является рынок как система. В том числе их интересует его аттрактор, то есть то конечное состояние данной системы, к которому она стремится как к максимально устойчивому. Точнее, равновесному. Это, повторяю, явление, присущее любой системе. Причём тут можно изучать два явления и их закономерности.

          Во-первых, движение рынка от любого произвольно заданного начального состояния к конечному, устойчивому и равновесному. То есть тут необходимо исследовать закономерности данного преобразования, порядка изменения самой системы.

          Во-вторых, требуется рассмотреть само конечное состояние рынка как равновесное, то есть его, состояния, условия, характеристики и так далее.

          ПРЕДМЕТ У НЕОКЛАССИКОВ     Вот этим осмыслением рынка как системы в основном и стали заниматься экономисты. Особенно сие нарастало с теоретизацией данной науки и с внедрением в неё математики. При этом объектом данной теоретизации стал преимущественно рынок в стабильном состоянии, то есть взятый как равновесная система, а основным предметом в поле зрения исследователей оказался его, рынка, аттрактор, его идеальное состояние. Уточню, что экономисты изучают не законы стремления к аттрактору, а законы его, аттрактора, самого как достигнутого результата. Это значит, что в таком случае возмущающие моменты отсутствуют, а имеют место полное равновесие и покой. Причём не только в смысле закрытости системы от внешних влияний, поскольку от этого легко абстрагироваться, но и в смысле внутренней сбалансированности, успокоенности, отсутствия возмущений, стимулов к изменениям внутренних состояний. Ведь наличие изменений и есть признак несбалансированности, неравновесия системы. Вот на этой почве и формируется представление о совершенной конкуренции, когда все агенты рынка одинаковы, точнее, находятся в одинаковом положении на рынке, который при этом тоже идеальный, не допускающий улучшений, ибо уже наилучший.

          КАЗУС ИДЕАЛА     В представленном случае важно то, что тут не может быть никаких бенефициаров в указанном мной ранее смысле. Дабы кто-то был в плюсах, он должен чем-то отличаться от других, иметь какие-то преимущества, а тут такое отличие отрицается по начальным условиям рассмотрения. И, значит, в таком идеальном варианте никто не может получать рыночную прибыль, которая обязана своим существованием как раз преимуществам отдельных агентов: товаропроизводителей, продавцов, покупателей. Уравнивание их по всем статьям уничтожает возможность обогащения на рынке одних его агентов за счёт других его агентов. Что и обнаружили исследователи равновесности. При этом оказалось, что в условиях равновесного рынка все доходы должны распределяться между факторами производства вчистую, без каких-либо остатков. Конечно, саму прибыль, прибыль вообще, всё это не отменяет, нет. Но тут исчезает прибыль, получаемая чисто на рынке. Однако кроме неё есть ведь прибыль производственная и подобная этой, ибо богатство общества всё равно прирастает, и доходы каждого фактора производства растут. То есть прибыль-то всё равно имеет место как разность доходов и расходов. А при развитии производства она ещё и прирастает: как экстенсивно — ввиду простого расширения производства с пропорциональным увеличением расходов (точнее, тут растёт валовая прибыль, но не прибыль на единицу продукции), так и интенсивно — ввиду совершенствования производства, то есть повышения и общей прибыльности, и прибыли на единицу продукции.

          ВЫХОД ИЗ ЗАТРУДНЕНИЯ     Но экономистов такой итог рассуждений смутил. Почему? А как раз потому, что на деле-то рыночная прибыль есть. И, как мы понимаем, по той причине, что система вовсе не равновесна. Её «винтики» различаются по своим возможностям, отчего способны стянуть одеяло на себя. Кроме того, система не равновесна ещё и в силу своей открытости для внешних воздействий, по своим внутренним потенциям. Соответственно, учёным это тоже надо как-то описать. В частности, объяснить наличие такого дохода, который не является чисто теоретическим доходом того или иного фактора производства. Данный не чисто теоретический доход и стали называть прибытком, прибылью. То есть прибылью стали называть на деле просто рыночную прибыль, получаемую не как доход в рамках равновесного распределения.

          При этом получателями такого дохода-прибыли оказываются, разумеется, только предприниматели, то есть именно те, кто действуют непосредственно на рынке — предпринимают. Получатели же ренты и зарплаты в данном случае оказываются уже ни при чём. Их доходы в теории могут расти только с ростом общего богатства. И лишь предприниматели снимают пенки с рынка или теряют на нём. У остальных же — всё договорное: аренда, процент, зарплата.

          Одновременно доход предпринимателей случаен с точки зрения равновесия системы, то есть посторонен её, системы, закономерностям, и проистекает из внешних ей обстоятельств. Отсюда такой доход неопределёнен. И эта неопределённость, непредсказуемость дохода переосмысливается исследователями как риск предпринимателей. Поэтому и возникает столько разговоров о риске и неопределённости, которые — риск и неопределённость — воспринимаются и изучаются некоторыми теоретиками чуть ли не как источники прибыли предпринимателей. Даже несмотря на то, что другие исследователи указывают на следующее: риск непроизводителен, в то время как источником прибыли является производство. Но последняя мысль тоже неверна, ибо источник прибыли предпринимателей — рынок, а сам их доход есть результат перераспределения производственных дохода и прибыли. Это результат умелого использования к своей выгоде как раз тех способов рыночного распределения произведённого в обществе богатства, которые нас и интересуют. И эта часть прибыли предпринимателя является не чем иным, как рыночной прибылью в тех или иных её частных обличиях.

          ПРИБЫЛЬ У ШУМПЕТЕРА     Повторяю: за прибыль в рассматриваемом варианте исследователями принимается лишь рыночная прибыль в целом. Причём кое-кто из исследователей пошёл ещё дальше, объявив прибылью лишь отдельные виды рыночной прибыли. Например, Й.Шумпетер именует прибылью лишь тот прирост, который предприниматели получают от инноваций, под коими понимаются, с одной стороны, технические и технологические усовершенствования, повышающие производительность труда, снижающие издержки на единицу продукции и тому подобное, а с другой стороны, различные открытия и изобретения, имеющие своими результатами образование новых рыночных ниш.

          Поясняю. Инновации как усовершенствования производства благ, разумеется, повышают величину производимого с их, инноваций, участием богатства относительно того его объёма, который производился прежде. То есть инновации в конечном итоге приносят прибыль. Причём эта прибыль:

а) постоянна в течение всего срока пользования данными усовершенствованиями,

б) является производственной, а не рыночной, и, стало быть,

в) является абсолютной прибылью, а не получаемой за счёт чьих-то убытков.

          Вместе с тем такие усовершенствования, пока они используются лишь отдельными «передовиками товарного производства», позволяют получать некий дополнительный «приварок», какой-то плюс к абсолютному приросту их, передовиков, богатства. Сие имеет место благодаря «вмешательству законов рынка», то есть реализуется рыночным процессом, а потому этот прибавочный доход представляет из себя рыночную прибыль, которая уже относительна, то есть достигается за чужой счёт, и не постоянна, а поступает лишь до тех пор, пока породившие её усовершенствования не распространяются среди других производителей и стричь купоны с их, усовершенствований, монопольного применения становится уже невозможно.

          Таким образом, здесь на деле зарыты две собаки, то есть налицо две разновидности прибыли, приносимые инновациями. Какую из них имеет в виду Шумпетер? Судя по всему, только вторую, потому что прибыль у него как раз нестабильное и временное явление. Дабы её получить, необходимо постоянно совершенствовать производство, безостановочно внедрять инновации. Иначе останешься с носом, то есть без прибыли. Следовательно, согласно Шумпетеру, прибылью признаётся лишь та часть рыночной прибыли, которая обеспечена особым способом её добычи.

          Но в крайность такого рода ударяются не все исследователи. В основном они упоминают иные способы получения предпринимательской прибыли. Но всё это виды прибыли, добываемые именно рыночными способами, что характерно и симптоматично.

          Таким образом, понимание прибыли с позиции Шумпетера есть теоретический вывих. И я его, — по крайней мере, у себя в голове, — вправляю на место, принимая на вооружение лишь «остаточное» понимание прибыли. И даже понимание прибыли просто как прироста богатства, который не всегда носит остаточный характер.

          ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПРИБЫЛИ     Соответственно, стОит взглянуть на такое моё понимание прибыли пристальнее. Как тут обстоит дело? Так, что прирост богатства имеет место при любом производстве и подобных ему процессах. Усилия человека всегда дают больше, чем он, человек, тратит в процессе применения усилий. В том числе и при расходовании им, человеком, не только собственных сил, но и иных ресурсов: сырья, орудий и прочего. Таким образом, прибыль — это неотъемлемое следствие процесса добычи благ. Тем более это «действует» и при повышении производительности процесса добычи. Так что проблема появления прироста богатства передо мной не стоит. Но имеется проблема дележа произведённого богатства, то есть прибыли. Кому и какая часть от этой прибыли достаётся? За что, за какой вклад?

          На практике произведённое богатство распределяется между теми, кто имеет отношение к производству, и даже между посторонними ему субъектами типа государства. Но прямое отношение к распределению имеют всё же только те, кто как-то участвовал в производстве благ. А именно: владельцы предметов, орудий труда и работники. И, конечно же, каждый такой агент производства тянет одеяло на себя. Таким образом, проблема заключается не в появлении прибыли — она-то понятно откуда берётся. Проблема заключается в основании претензий на долю в этой прибыли. Обычно таким основанием является участие претендентов в производстве данного богатства, а распределение последнего происходит по вкладу соответствующего участника. И земля, и капитал, и труд вносят свой вклад в получение общего продукта и тем самым имеют в нём долю затрат. Соответственно, помимо расходов, они должны иметь и прибыль. Однако как определить тут взнос затрат и долю прибыли? В этом-то и коренится проблема. А ведь есть ещё рыночное перераспределение долей прибыли. Может, оно происходит на основании соотношения спроса и предложения труда, земли, капитала? Кроме того, имеется ещё проблема денежного выражения богатства с его, выражения, искажениями. Ведь одно дело — натуральное богатство и его распределение, а другое — деньги. Так что проблем тут достаточно.

          Но всё это отнюдь не то, о чём толкуют экономисты, которые утверждают, что прибыль — это, мол, плата за отложенное потребление, за риск и прочее. Конечно, все улучшения производства повышают получаемое богатство и прибыль, а ухищрения рыночного толка дают ещё и рыночную прибыль. Но распределяется именно итоговая прибыль, то есть богатство, полученное от производства совместными усилиями. Ни риск, ни бережливость это произведённое богатство не создают. Богатство и прибыль порождают только факторы производства. Соответственно, и распределение произведённого происходит по вкладу этих факторов в данный процесс с учётом рыночной прибыли, возникающей в процессе обмена. Участие предпринимателя тоже даёт ему его долю в прибыли и тоже в той мере, в какой он способен её получить. Так в чём же тогда состоит проблема? Может, в том, какой вклад оплачивается? Нет такой проблемы. Потому что кто сколько сможет, тот столько и возьмёт по обстоятельствам. У каждого есть лишь его фактор производства, который и обеспечивает его (каждого) участие в этой игре, а также имеется сила как игрока. И всё. Тебя допускают, и ты получаешь по силе своей.

          ПРЕДМЕТ РАЗГОВОРА     Продолжу разбираться с рыночным распределением благ. Прежде всего уточню, о каком именно процессе распределения пойдёт дальше речь. Это пояснение необходимо потому, что на рынке имеет место много разнообразных распределений. Например, распределение возможностей агентов рынка, то есть их платёжеспособности — так формируется величина спроса на тот или иной товар. А есть ведь ещё распределение производственных ресурсов между производителями по отраслям — так формируется предложение товара. И так далее. Однако нас интересуют не эти чисто экономические процессы. Наш предмет исследования — распределение благ между агентами рынка по итогам рыночного обмена. Но главным в фокусе нашего анализа должно предстать распределение благ, являющихся богатством. Нас волнует (мы аж трясёмся) распределение богатств между участниками обмена. Однако, напомню, не распределение данного богатства между «факторами производства» (то есть не распределение между владельцами последних), а только распределение между товародержателями вне зависимости от типа товара.

          Этим и объясняется посвящение предыдущих лекций способам получения прибыли, имеющим хождение на рынке, и самомУ пониманию, что такое прибыль. Ведь прибыль есть не что иное, как прибывание богатства, а убыток — его убывание. Ну а процесс обмена товарами, в котором одни товаропроизводители получают прибыль, а другие — убыток, представляет собой как раз распределение между ними массы производимых ими богатств. Вышеописанные пути достижения прибыли (или, напротив, избегания убытка) являются «механизмами», средствами этого распределения.

          Поэтому имеет смысл не только дать общее определение прибыли, но пристальнее вглядеться во всевозможные её формы.

          ДВА КЛАССА ПРИБЫЛИ     Начну с того, что напомню моё понимание прибыли в заданном контексте. Прибыль — это положительная разница между доходами и расходами или, что то же самое, прирост богатства. Сие относится к любой прибыли. Это её родовая определённость. На рынке, как отмечалось, прибыль предстаёт в форме разницы между ценой и себестоимостью. Но это лишь её особая форма. Одна из многих. В общем же смысле прибыль — просто превышение полученного над затраченным.

          В то же время прибыль может быть извлечена, во-первых, из разных источников, а во-вторых, разными способами. При этом и сами источники, и способы извлечения прибыли опять же обобщённо можно разложить, хотя отчасти и условно, на два класса: экономические и социальные. Соответственно, и добываемая посредством них прибыль по большому счёту различается как экономическая и социальная.

          Поэтому далее я рассмотрю эти виды прибыли по порядку.

          ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПРИБЫЛИ     Откуда берётся экономическая прибыль? Она возникает по результатам процессов добычи и производства. При этом данные процессы могут быть как материальными, то есть имеющими своим объектом природу, так и любыми иными, потому как богатство — это совокупность благ, носящих не только материальный характер. Или, выражаясь другими словами и расшифровывая сущность всякого процесса добычи или производства, возникающих в результате трудовых контактов человека с окружающей средой. Причём опять-таки и экономической, и социальной. Понятно, что исходно преобладало воздействие человека на природную среду, но постепенно этот процесс сдаёт главенствующую позицию преобразованиям в социальной сфере как по объёму производимых благ, так и по масштабам удовлетворяемых ими потребностей.

          Таким образом, налицо два основных созидающих прибыль «партнёра»: среда и труд. При этом в команде среды, по линии её отношения к производству, есть такие игроки, как предметы и условия труда, то есть земля с её плодородием, месторождения с их богатствами, локализации с их выгодами, климат с его преференциями и другие. От характера предметов труда зависит в основном отдача прилагаемого труда, то есть сколько получается благ, а от характера его условий — экономичность данных процессов, то есть величина произведённых затрат. Два этих момента в совокупности дают эффективность средового фактора в целом.

          В свою очередь, за «трудовые резервы» выступают средства и орудия труда, технологии производства, транспорт и собственно труд с его мастерством, специализированностью и прочими характеристиками. В этой команде производительность и экономичность «игры», то есть эффективность процесса производства товара, обеспечиваются, хотя и в разной степени, «стараниями» всех перечисленных «игроков».

          А сама экономическая прибыль возникает из сложения указанных эффективностей, то есть из практического, происходящего в процессе производства товара соединения потенциалов среды и воздействующего на неё труда. Иными словами, из такого суммирования их вложений в данный процесс, который обеспечивает в результате получение большего количества благ, чем требуется для компенсации, восстановления затраченных в его процессе сил и средств. Которые, конечно же, также должны быть исчислены через затраты сил на их привлечение и использование. Этот разрыв в виде прироста благ задаётся, с одной стороны, характером среды. Чем она более благоприятна для труда и «отзывчивее» на воздействие труда, тем значимее результат такого труда, то есть тем меньше будет произведено затрат в процессе производства и тем больший объём валового продукта будет получен в результате.

          С другой стороны, прирост благ, то есть прибыль в натуральном виде, определяется ещё и качеством самого труда. Чем труд производительнее и экономнее, тем также выше его отдача и эффективность. Таким образом, повторяю, экономическая прибыль есть результат суммирования актуализации данных двух потенциалов. Причём актуализации в любой их взаимной пропорции, при любом раскладе их значений, иными словами, величин вкладов в общее дело, лишь бы их сложение обеспечивало указанный прирост.

          Поэтому чем больше сумма эффективностей вкладов среды и труда, тем больше прибыль. Рост социальной прибыли следует за увеличением экономической прибыли и, в конечном счёте, за увеличением величин её слагаемых — воплощения в жизнь потенциалов среды и труда.

          ЛИДЕР ГОНКИ     При этом наиболее динамичным в данном тандеме является труд.

          Ибо, во-первых, его потенциал способен расти и растёт с куда большей скоростью, чем потенциал среды, в особенности природной, которая в этом плане вообще весьма консервативна. А во-вторых, в нормальных условиях, то есть без внешних катастрофический влияний, потенциал труда способен только расти, тогда как потенциал среды может ещё и падать — например, вследствие истощения почв или недр, ухудшения климатических условий и тому подобное. Поэтому из истории экономик видно, что относительная величина экономической прибыли, соотнесённая с затратами на её получение, увеличивается главным образом благодаря росту производительности труда, который — рост — происходит вслед за специализацией работников, усовершенствованиями техники и технологий и тому подобным.

          При этом абсолютная или валовая величина прибыли может возрастать и при неизменной и даже падающей производительности труда, — например, за счёт большего количества прилагаемых трудовых усилий. Это может происходить, понятное дело, лишь в том случае, когда вышеописанная сумма потенциалов среды и труда обеспечивает именно прибыль, а не убыток. Следовательно, повысить объём прибыли можно не только интенсивным, но и экстенсивным путём, то есть не только лучше, но и просто больше трудясь. Но в исторической перспективе безусловен приоритет первого способа — повышения производительности труда.

          ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПРИБЫЛИ И ЕЁ ИСТОЧНИКОВ     Из рассказанного видно также, что экономическая прибыль весьма дифференцирована, то есть распадается внутри себя на множество подвидов. Её разделение можно произвести по самым разным основаниям и на разных уровнях.

          Во-первых, экономическая прибыль может быть получена либо в процессе добычи, либо в процессе производстве товаров. Во-вторых, прибыль обязана своим появлением актуализации как и средового, так и трудового потенциала. И, наконец, в-третьих, сами данные потенциалы далеко не однородны по составляющим их факторам. Например, средовой потенциал определяется плодородием почв, лёгкостью их обработки, обилием полезных ископаемых, близостью к местам потребления, сбыта, переработки и тому подобным, а трудовой потенциал определяется качеством орудий труда, мастерством работника, уровнем специализации и другими факторами. В связи с чем имеют место особые прибыли от мастерства, от специализации, от плодородия и так далее. У каждой из этих видов прибыли имеется свой источник.

          В свою очередь, данные источники тоже подразделяются на два основных класса: естественные и искусственные, нерукотворные и рукотворные, то есть

1) возникающие и существующие сами по себе и

2) обязанные своим происхождением и бытиём человеку, его физическому и/или интеллектуальному труду, а также являющиеся собственно трудом.

          К числу первых принадлежат: плодородие почв, мягкость климата, богатство недр и тому подобное. К числу вторых относятся: техника, технологии, внесённые в природную среду улучшения, труд и прочее.

          ГРАДАЦИИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПРИБЫЛИ     Ранее я рассматривал прибыль с точки зрения способов и источников её получения. Однако напомню, что экономическую прибыль мы определили ранее как превышение количества произведённых благ над числом благ, потребных для физиологического восстановления труженика. Эту прибыль я назову «первичной экономической прибылью».

          Теперь посмотрим на всё на это с позиции затрат, так как в реальности имеется ещё целый ряд объективно необходимых затрат производителя, без которых существование данной первичной экономической прибыли является проблематичным.

          Во-первых, это затраты, необходимые для поддержания видового воспроизводства людей, то есть биологического восстановления вида «хомо сапиенс». Соответственно, требуются расходы на содержание семьи труженика для того, чтобы род человеческий не прервался в первом же поколении. Учёт этих необходимых затрат даёт нам уже не первичную экономическую прибыль, а, за их минусованием, прибыль, так сказать, второго порядка.

          Во-вторых, прогресс общественного производства, повышающий экономическую прибыль, в известной своей части сводится к прогрессу участвующего в нём, в производстве, труда. Точнее, каждый уровень производства всегда требует особого качества занятых в нём работников, то есть степени их развитости, соответствующей образованности, обученности, трудовой культуры и прочих навыков и умений. И всё это тоже берётся не из воздуха и достаются не задарма, а является результатом приложения личных и общественных усилий для обучения и воспитания такого работника. Следовательно, и в этой части тоже требуется дополнительное восстановление рабочей силы, носящее социальный характер. С учётом данного обстоятельства, то есть после минусования указанных расходов, мы имеем уже экономическую прибыль третьего порядка.

          Наконец, есть ещё и такой момент, что люди в своих запросах на потребление и, соответственно, в затратах на приобретение благ для этого потребления ориентируются отнюдь не только на указанные объективные нужды, но и на свои субъективные представления о них, о нуждах, навеянные окружающей социальной средой. У каждого общественного слоя имеются свои ментальные установки, системы ценностей и статусные стандарты потребления, ниже которых опускаться — себя не уважать. Без этих показателей социального статуса индивид будет испытывать определённый психический дискомфорт. Данный фактор, конечно, имеет уже не совсем экономическую природу и не может быть отнесён в теории к числу влияющих на экономическую прибыль, но на практике он, безусловно, существенно сказывается на её понимании и на массовом потребительском поведении. Ему можно условно присвоить номерной знак четыре.

          Впрочем, всё это касается лишь обязательности тех или иных расходов человека. Все перечисленные виды затрат индивида различаются между собой только своей величиной, а не сущностью. Содержательно все они сводятся в конечном счёте к расходованию физических сил людей. Просто в одном случае этот расход сил требуется в большем размере, а в другом случае — в меньшем.

          АБСОЛЮТНОСТЬ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПРИБЫЛИ     Напоследок отмечу такой момент, что рассматриваемый вид прибыли представляет собой собственно Прибыль с большой буквы. Это вид прибыли представляет из себя реальный, абсолютный прирост богатства того или иного человека, общества и человечества в целом, но не такой прирост богатства, где богатство прибывает лишь относительно. Я имею в виду, что прибыль одного товародержателя может достигаться за счёт убытка у другого товародержателя при том, что общий, совокупный объём богатства всех остаётся неизменным или даже уменьшается. Как принято говорить в узких кругах, в первом случае происходит игра с положительной суммой, а во втором случае — с отрицательной суммой.

          Ну и подчеркну ещё то, что среда и труд, взятые в плане их эффективности, являются единственными источниками экономической прибыли. А труд, рассматриваемый как процесс, как работа, как деятельность, но не как результат — это единственный способ извлечения экономической прибыли. Других методов получения прибыли нет и быть не может. Поэтому всяческие соотношения спроса и предложения товаров, которым мы уделили столько внимания выше, не имеют к экономической прибыли никакого отношения. Равно как и способы влияния производителей на них в качестве методов получения прибыли. Всё сие связано с получением уже не экономической, а социальной прибыли.

          СОЦИАЛЬНАЯ ПРИБЫЛЬ И ЕЁ ГЛАВНЫЕ РАЗНОВИДНОСТИ     Социальная прибыль, в отличие от экономической, возникает не в процессе трудового воздействия человека на окружающую среду, то есть не является «продуктом» добычи и производства. Социальная прибыль вообще не имеет отношения к труду: ни как к источнику прибыли, ни как к способу обогащения. Основным её источником и главным способом получения выступает распределение товаров между членами общества, то есть чисто социальный феномен. Отчего я и именую такую прибыль «социальной».

          Очевидно, что понимаемая таким образом социальная прибыль не может не паразитировать, а потому и паразитирует на экономической прибыли. Ведь распределять можно лишь то, что прежде было добыто или произведено. Следовательно, всякая социальная прибыль есть перераспределённая экономическая прибыль. И обратным образом в любом социуме какая-либо, а нередко подавляющая доля общественного богатства обязательно тем или иным способом распределяется между его членами. Отчего соответствующая часть экономической прибыли приобретает социальный характер. Тем не менее распределение благ — это не их добыча или производство. И, соответственно, получаемый по итогам такого распределения прирост богатств — это не тот же прирост, который продуцируется в производстве, даже если эти приросты натурально совпадают по всем статьям: величине, ассортименту и так далее. В том случае, когда получение экономической прибыли опосредуется её распределением, это неизбежно придаёт оной прибыли социальный характер.

          Таким образом, в данном случае связанность прироста богатства с распределением благ задаёт видовую определённость социальной прибыли. Но больше об этой определённости сообщить нечего, так как все попытки дальнейшей конкретизации социальной прибыли требуют обращений уже к более частным разновидностям данной прибыли, или, другими словами, к особенностям соответствующих типов распределений. И вот на них в первую очередь и основываются подвиды социальной прибыли. Которых «пруд пруди»: ведь распределение распределению рознь. Различать любые распределения можно по их объектам, по субъектам, по порядкам, по характерам и по другим основаниям.

          Для нас же в данном исследовании самым важным является различие процессов распределения по тому, что именно распределяется. Причём различение видов распределения следует производить не в натурально-качественном или в каком-либо ином подобном смысле, а опять-таки в отношении к производству. И в этом плане можно обнаружить распределения, с одной стороны, условий, предметов, средств и орудий труда, а при рабском или наёмном труде ещё и самих тружеников или их рабочей силы, то есть почти всего того, что выше мы брали раздельно, как разные источники экономической прибыли, а с другой стороны, можно обнаружить распределения собственно произведённых благ, в том числе и в виде тех же орудий труда, сырья и далее по списку. Первый подвид распределения предшествует производству благ, конкретному его циклу, а второй подвид распределения происходит по завершении производства. Поэтому социальная прибыль распадается по данному основанию:

а) на порождаемую присвоением источников благ и

б) на возникающую в процессе дележа произведённых благ.

          Рассмотрим: что же эти подвиды собой представляют?

          РЕНТА     Начнём с присвоения источников прибыли. Оно, разумеется, имеет собственные подварианты, определяемые различиями присвоения,

а) объектов, то есть собственно источников прибыли, а именно: среды и труда. Или, конкретнее: земли, воды, недр, места, здания, станка, технологии, труженика, рабочей силы и так далее.

б) субъектов: индивида, группы индивидов, общества, человечества,

в) степенью прав собственника: полной или неполной, — например, только владением, только пользованием, только распоряжением и так далее.

          Но нам пока важны не эти и не им подобные нюансы, а то, что любое присвоение любых источников прибыли осуществляется:

1) как присвоение вообще, то есть то, что присвоение возможно лишь при признании его обществом, обеспечиваясь и законодательно, и фактически; следовательно, данный процесс неизбежно носит социальный характер, равно как и связанная с ним прибыль;

2) как присвоение именно источников прибыли, что и определяет распределение соответствующих частей экономической прибыли между отдельными собственниками.

          Право собственности на тот или иной источник порождает и право на его «продукты», обусловливает их присвоение собственником такого источника. Произведённая часть экономической прибыли достаётся в этой ситуации собственнику именно по праву собственности на её источник и только по этому праву — без какой-либо привязки к тому, что её, прибыли, появление обеспечено ещё и приложением труда. Сам собственник может даже не касаться принадлежащих ему орудий туда и не обрабатывать свой участок среды, предоставив это дело кому-то другому. Сие ничего в распределительном порядке не меняет. Право на часть экономической прибыли всё равно остаётся за собственником, и она, прибыль, по данному праву отходит к нему.

          Данная часть экономической прибыли, отчуждаемая в пользу собственника источника прибыли, называется рентой. И это разновидность именно социальной прибыли. Поскольку она, повторяю, существует лишь в той степени, в какой имеется узаконенное присвоение её источников. Приобретатель данной части прибыли обязан её получением не просто потенциалу конкретного источника, но ещё и своей монополии на этот источник, признанной обществом. А в случае отдельного общества — человечеством. Так обстоит дело даже тогда, когда собственником всех источников прибыли является сам труженик, то есть когда вся экономическая прибыль достаётся ему целиком, а те или иные её рентные части зримо не отличаются друг от друга. Тем не менее и в этом случае части прибыли имеют на деле социальный характер, ибо достаются данному труженику лишь в силу его собственнических прав на их источники, включая и его самого как трудящуюся личность.

          Ну а уж когда собственники земли, зданий, станков и прочих источников, хоть в одном лице, хоть порознь, и труженики как хозяева своей рабочей силы — это разные субъекты, то различность и отдельность разных рентных частей экономической прибыли вообще очевидны. Тут труженику явно достаётся лишь её чисто трудовая часть, то есть исключительно трудовая рента, а собственникам — всё прочее в виде земельного налога, в виде арендной платы, в виде лицензии на разработку, в виде отчислений владельцу патента и тому подобных рент.

          Таким образом, средовой и трудовой подвиды экономической прибыли, а также их разновидности в состоянии существовать не только в симбиозе, как слагаемые одной суммы, но и в отрыве друг от друга. Это их, подвидов экономической прибыли, отдельное существование, конечно, не абсолютно (ибо без труда, как известно, не выловить и рыбку из пруда), а имеет место лишь в плане различности получающих их, подвидов экономической прибыли, субъектов.

          Теперь займёмся нюансами.

          РЕНТА И КВАЗИРЕНТА     Как часть экономической прибыли рента, разумеется, является ею, прибылью, лишь постольку, поскольку эта прибыль имеется в наличии. Причём является не абстрактно, а таким образом, что конкретная рента извлекается именно от конкретного источника данной части экономической прибыли. При этом некоторые источники, — например, месторождения полезных ископаемых — носят невозобновляемый характер. Соответственно, и извлекаемая из них экономическая прибыль, а потому и рента, со временем уменьшаются. Кроме этого, возможен также вариант хищнической эксплуатации — вплоть до полного износа — ряда возобновляемых источников прибыли. Например, земли, лЕса, рыбных и охотничьих угодий и тому подобного. В таком случае потенциал среды и, соответственно, величина ренты также постепенно уменьшаются. Тем не менее во всех этих случаях присутствует как экономическая прибыль, так и рента. Последняя тут исчезает лишь с полным исчезновением первой. Союз их нерушим, как СССР, до самого их (советских социалистических республик) совместного конца.

          Но в реальности встречаются и такие особые источники, которые могут приносить прибыль их хозяину даже при отсутствии экономической прибыли. Хотя, оговорюсь, это является не обязательным. К таким особенным источникам прибыли относится, во-первых, собственно труд: хоть рабский, хоть каторжный, хоть просто наёмный. То есть это такой источник, который связан с присвоением производителем либо самих людей, либо их рабочей силы. В этом случае собственник раба или рабочей силы может иметь доход даже при такой совокупной актуализации потенциалов среды и труда, которая не обеспечивает не то что расширенного, но и простого воспроизводства труженика. Каким же образом можно получать подобный доход? За счёт всё той же хищнической эксплуатации указанных выше источников прибыли. Однако позволительно ли с научной точки зрения именовать такой доход «рентой»? В том случае, когда имеет место присвоение фактической экономической прибыли, извлекаемой с помощью данных особых источников, точнее, получение благ, которые рассматриваемые источники продуцируют сверх того их объёма, что необходим для восстановления труженика, то это точно рента.

          Но если никакой прибыли нет, а имеет место лишь выжимание соков из подневольных тружеников, то как сие называть? Конечно, с точки зрения хозяина этих тружеников, рассматривающего их просто как «инструментум вокале», как источники прибыли, данный доход собственника, безусловно, есть рента. Ибо для хозяина ситуация в принципе идентична той, где им вычерпываются месторождения или истощаются иные природные ресурсы. Однако в теоретическом плане экономической прибыли, то есть абсолютного прироста богатства, в таком варианте извлечения прибыли нет, так как произведённое количество благ не покрывает затрат на восстановление тружеников. Эти затраты насильственно урезаются производителем «ниже плинтуса». А прирост богатства хозяина происходит тут за счёт убыли ресурсов у его рабов или у наёмных работников. Отчего получаемая в итоге прибыль производителя нельзя называть «рентой» в полном смысле данного термина.

          Помимо этого, некоторые источники прибыли вообще не обладают производительным потенциалом, то есть, в отличие от труда, в принципе не могут давать экономическую прибыль. Тем не менее такие источники способны приносить их хозяевам доход, который также достаётся им, хозяевам, лишь за счёт убыли у кого-то другого. Таковы, например, раскрученные бренды, правообладатели которых имеют с них повышенную маржу. Понятно, что при таком получении дохода никакого реального увеличения богатства человечества не происходит, а осуществляется лишь перераспределение имеющегося богатства.

          В обоих указанных вариантах, как можно видеть, собственник получает доход в результате использования присвоенных источников прибыли, но в случае с раскрученными брендами эти источники приносят относительную, а не абсолютную прибыль. Тогда как для ренты требуется, чтобы она была частью абсолютной прибыли, то есть имела в наличие и тот, и другой отличительные признаки. Поэтому подобную «одностороннюю» прибыль, возникающую только в результате «присвоения» источников прибыли, но не в результате повышения совокупного дохода от их использования, уместнее считать, если можно так выразиться, «квазирентой», ненастоящей, извращённой формой рентной прибыли, пограничной между собственно рентой и ультрасоциальной прибылью, о которой речь пойдёт несколько ниже.

          ПРОБЛЕМА СПРАВЕДЛИВОСТИ     Следующий наш вопрос — о справедливости ренты. Но не о том, справедлива ли она в том виде, в каком обычно наблюдается на практике. Нет, по этому поводу вопросов не возникает: какая уж тут справедливость! Источники прибыли повсеместно захвачены и захватываются отдельными индивидами и их группами без малейшей оглядки на справедливость.

          Однако нашей проблемой является справедливость распределения рентных доходов в теоретическом плане. То есть каким такое распределение должно быть для того, чтобы являться справедливым?

          В этом смысле важно вышеупомянутое деление источников экономической прибыли (и, соответственно, получаемой от них ренты) на естественные и на рукотворные, потому что они требуют в данном отношении разных теоретических подходов. Например, справедливым распределением естественных источников прибыли является делёж поровну между претендентами: либо самих источников, посчитанных по их эффективности, либо продуцируемого ими прироста богатства, что, понятно, технически осуществить куда легче. Условным примером чего является, например, распределение доходов от добычи и от продажи нефти в современной Норвегии. Где почти все средства от продажи нефти поступают в её, Норвегии, государственный пенсионный фонд.

          Однако для рукотворных, искусственных источников прибыли такая чистая уравниловка уже не подходит. То есть в случае искусственных источников прибыли требуется уже дополнительный учёт участия каждого претендента в создании конкретного источника, иными словами, учёт затрат каждого конкретного индивида, которому источник и обязан своим возникновением и существованием. При этом со счетов также не следует сбрасывать и вклад среды.

          По сути, в этом варианте для соблюдения справедливости распределения источников прибыли необходимо делить:

— поровну ту часть произведённой прибыли, которая «порождена» конкретным рукотворным источником, но как производное от его естественной части;

— как трудовую ренту ту часть прибыли, которая исчисляется по трудовому вкладу каждого участника в процессы генезиса и функционирования данного источника прибыли.

          Понятно, что указанный справедливый делёж предполагает отсутствие частного и группового (а в масштабах всего человечества даже пообщественного) присвоения соответствующих источников прибыли. Поэтому вышеприведённый пример Норвегии как отдельного социума является лишь условно справедливым, то есть является справедливым только в рамках самой Норвегии. А не в рамках всего населения планеты.

          СКРИПАЧ НУЖЕН. НО В КАЧЕСТВЕ ПИАНИСТА     Наконец, рента во всех её видах носит внеформационный характер, то есть встречается при любом общественном строе. Примером может служить ростовщический процент в его исторических формах. Рента порождается не особенностями тех или иных классовых порядков, а лишь присвоением отдельными индивидами и их группами источников прибыли, каковое — присвоение — практикуется издревле и повсеместно, пусть и радикально различаясь в разные эпохи и в разных регионах объектно, субъектно и по полномочиям. Но все эти различия носят непринципиальный характер. Присвоение источников прибыли является и остаётся присвоением со всеми его отмеченными последствиями как в виде простейшего приоритетного пользования производителем, так и де-юре частной собственности. А также в форме государственной, то есть бюрократической собственности, имевшей место например, в Древнем Египте и в СССР. Или же даже в облике общественной собственности — как в современной Норвегии в отношении богатств её недр.

          В связи с этим встаёт вопрос о ракурсе, в котором рента может быть затронута в данных лекциях. Раз эта рента не рыночная, то есть получаемая не на рынке, не благодаря его законам прибыль, то рассматривать её в рамках исследования рыночного распределения благ вроде бы нет нужды. Достаточно отметить лишь то, что:

а) при господстве буржуазии и тем самым при доминировании института частной собственности положение ренты куда более прочно, чем при господстве бюрократов, и она намного больше распространена;

б) получение ренты в рыночных условиях, безусловно, как-то приноравливается к этим условиям, принимая специфические формы, но при сохранении прежнего сущностного содержания хотя бы в части процедур определения её величины;

в) рынок добавляет к традиционным — типа трудового права, применения простого насилия и пр. — способам присвоения источников прибыли ещё и их куплю-продажу. И со временем даже превращает куплю в главный способ присвоения.

          С другой стороны, буржуазная формация есть более высокий этап в развитии общества, чем формация бюрократическая. Соответственно, буржуазное общество устроено куда более сложно, чем бюрократическое, во всех своих частях и фрагментах. К тому же оно ещё и ускоренно усложняется по ходу дела, в том числе и в плане развития института ренты. В чём же именно усложняется этот институт? В самом существенном аспекте — в качественном изменении старых и в появлении множества новых особых источников экономической и квазиэкономической прибыли. А это, в свою очередь, ведёт к появлению столь же специфических способов присвоения этих источников — типа патентной системы, особых форм ренты и прочих последствий. Повторяю, что это всё плоды развития общества, а не эпифеномены именно рыночного обмена. Ибо если рынок даже отомрёт, то они останутся. Поэтому писать о них при исследовании рыночного распределения прибыли незачем, но при исследовании соответствующего сложного общества — необходимо. Качественное развитие ренты вообще нельзя оставить без внимания. И мы это развитие без внимания не оставим. Не плачь, старушка! Однако разбор всех перипетий ренты будет дан не в этой лекции. Здесь рассказанного о ренте пока вполне достаточно.

          «БЕЛЫЙ ПЕРЕДЕЛ» И МИНИСОЦИАЛЬНАЯ ПРИБЫЛЬ     Обратимся теперь к тому случаю, когда прибыль возникает в процессе дележа произведённого. Теоретически в данном варианте также возможен справедливый раздел прибыли — хотя на практике, как можно видеть, преобладает несправедливый. Этот вариант справедливости представляет собой распределение прибыли между участниками по их вкладу в коллективные «закрома». При этом каждому претенденту должна доставаться лишь соответствующая его заслугам доля совокупной экономической прибыли. И совершенно не обязательно, чтобы доля, получаемая участником данного мероприятия, была той самой частью прибыли, к производству которой он приложил руки лично, — но она должна быть количественно равна произведённой под его контролем части прибыли (как тот же объём благ).

          Поэтому социальный характер указанной прибыли заключается лишь в том, что её получение конечным обладателям чисто технически опосредовано промежуточным распределением долей совокупной прибыли между участниками её формирования. В данном варианте отсутствует какая-либо сверхэкономическая добавка по результатам процесса распределения. Таким образом, данный вид прибыли наименее социальный из всех возможных социальных прибылей. Она подобна только справедливо (в данном случае — поровну) распределённой естественной ренте. При этом искусственная рента, как вторая часть указанной ренты, сама является разновидностью распределения по вкладу. Следовательно, распределение произведённой прибыли по трудовому вкладу лишь формально выглядит социальной прибылью. Это как бы «социальная прибыль лайт», «миниприбыль». Причём минимальным у данного вида прибыли является именно её социальность, а не собственно величина прибыли, которая — величина — способна быть любой. Может, имеет смысл назвать её «минисоциоприбыль»?

          ТАЙНА ВКЛАДА НЕ ГАРАНТИРОВАНА     Теперь зададимся вот каким вопросом: а что из себя представляет «трудовой вклад» участника формирования прибыли? Прежде всего, несмотря на такое имя, трудовой вклад — это не только затраты труда, то есть физических и психических сил конкретного труженика. Распределение прибыли между прибылепроизводителями по труду, понимаемое как распределение только по затратам сил труженика, является несправедливым распределением. Потому что в таком случае не учитывается, с одной стороны, эффективность труда конкретного человека, которая зачастую никак не соотносится с его физиологическими издержками, поскольку в этом процессе огромные роли играют мастерство, смекалка, производственная дисциплинированность и прочие личные качества труженика. Наиболее въедливым читателям напомню, что техническая и технологическая оснащённость работников имеют отношение к их трудовым вкладам лишь в той мере, в какой сами эти техника и технологии порождены данными трудовыми вкладами. Таким образом, можно констатировать, что трудовой вклад труженика в «коллективные закрома» определяется не столько затратами его сил, сколько результатами его труда, конечным выхлопом, итогом его деятельности.

          С другой стороны, вторым важным обстоятельством в понимании того, что такое «трудовой вклад», является ещё и необходимость для общества труда работника. (О чём подробнее будет рассказано ниже).

          Соответственно, по этим двум главным параметрам и исчисляется величина трудового вклада работника в процесс производства прибыли. Соответственно, на эту исчисленную величину, в свою очередь, и должно ориентироваться справедливое распределение произведённой прибыли.

          ДРУГИЕ ДЕТАЛИ     Для лучшего понимания и усвоения материала проясню ещё раз соотношение трудового вклада и ренты. Рента, как описано выше, бывает двух видов: основывающаяся на праве собственности (1) нерукотворных и (2) рукотворных источников прибыли.

          Первая, то есть рента, достающаяся собственникам естественных источников прибыли, к трудовому вкладу труженика и к распределению прибыли по данному критерию никакого отношения не имеет. В том числе и в той её части, которой она пролезла в рукотворные источники. Эту ренту в виде соответствующей части экономической прибыли надо просто вычленить из всей совокупности прибыли, вырезать и отложить в сторонку, а ещё лучше — поделить поровну. После этого процессу дележа — уже по трудовому вкладу участников — подлежит лишь остаток прибыли.

          Вторая же разновидность ренты, приходящаяся на долю собственников искусственных источников прибыли, причём в той мере, в какой они исключительно рукотворные, как уже отмечалось, производна от труда тех, кто «рукотворил» их. Отчего справедливое распределение прибыли в данном случае должно сводиться к дележу по трудовому вкладу, но только уже не непосредственного работника, а изготовителя-улучшателя данных источников. При этом такой делёж причитающейся части прибыли будет пролонгированным, растянутым во времени и воплотится в ту или иную часть прибыли в зависимости от соответствующих источников.

          Следующая проблема «бога-распределителя» или задача, стоящая перед системой распределения между претендентами на прибыль после её появления, — это учёт величины вклада каждого участника в процесс получения данной прибыли, то есть его дополнительных вложений. Связанных уже не с трудовым вкладом, а с индивидуальными накоплениями средств. Ведь у людей нередко возникают личные накопления, причём различные по величине. Они возникают как из-за разности притекающих к людям доходов, так и в силу разных масштабов потребления людей, то есть различной бережливости каждого из них. И эти различные по величине накопления тоже могут быть пущены в дело, то есть в производство для получения дополнительной прибыли. Причём теперь уже в качестве нетрудовых факторов и с соответствующими претензиями их хозяев на свою долю прибыли, которая тоже должна быть справедливо посчитана. Впрочем, данный доход существенно схож с искусственной рентой и, возможно, является лишь особой её разновидностью.

          В конечном итоге всё эти премудрости являются, по большому счёту, лишь техническими подробностями, вникать в которые «не наше собачье дело». Я задираю ногу на этот столб лишь по привычке задирать её на все столбы. Необходима, достаточна и важна лишь констатация того факта, что справедливое распределение произведённой прибыли — это распределение её в соответствии с тем вкладом, который внёс каждый участник в её получение. Таково принципиальное решение данного вопроса. И нас это вполне устраивает, поскольку весь разговор о справедливом дележе прибыли затеян мной не столько во имя справедливости, сколько с диаметрально противоположной целью. То есть дабы заключить, что всякое распределение между участниками дележа прибыли не по их вкладу в её получение — несправедливо.

          «ЧЁРНЫЙ ПЕРЕДЕЛ» И УЛЬТРАСОЦИАЛЬНАЯ ПРИБЫЛЬ     Итак, несправедливый делёж произведённых благ между претендентами на них, за вычетом, конечно же, той их, благ, части, которая является естественной рентой и у которой имеется своя справедливость-несправедливость — это такое их распределение, при котором блага делятся не по трудовым и по прочим вкладам каждого участника в их производство, а как-то иначе. Несправедливо, когда одни получают больше, чем заслуживают, а другие меньше, чем заслуживают, и тем самым первые обогащаются за счёт вторых.

          В таком случае прибыль оказывается относительной, а не абсолютной, то есть обязанной своим происхождением исключительно её распределению. Иными словами, не просто опосредованной, а прямо порождённой распределением. Такая прибыль, в отличие от миниприбыли (минисоциоприбыли), является социальной не только формально, но и содержательно. Это, так сказать, максисоциоприбыль или ультрасоциальная прибыль.

          ОТНОШЕНИЕ К ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПРИБЫЛИ     А как каждая из указанных разновидностей нерентной социальной прибыли относятся к экономической прибыли? По поводу мини- (минисоциоприбыли), которая лишь опосредована распределением совокупной прибыли, то есть является формой оной, это вопрос, понятно, риторический. Минисоциальная прибыль имеется только там, где налицо экономическая прибыль. Хотя понятно, что сама экономическая прибыль прекрасно может обойтись и без минисоциальной прибыли, и даже вообще без какой-либо другой социальной прибыли в том случае, когда отсутствует её распределение.

          Однако с максисоциальной прибылью дело обстоит сложнее. Данный вид прибыли в принципе нейтрален к экономической, то есть может существовать и независимо от её наличия, поскольку максисоциальная прибыль возникает при отъёме её одним участником у другого. Лишь бы было что отнимать вообще, даже если нет экономической прибыли. Вполне реальна ситуация, когда актуализация природно-трудового потенциала общества, то есть производство благ, обеспечивает лишь простое воспроизводство членов данного социума, а то и до этого не дотягивает вследствие катастроф, неурожаев и тому подобных катаклизмов, но тем не менее общественный продукт распределяется так, что одни члены общества роскошествуют, а другие получают меньше затраченного и нищенствуют. В истории человечества такое случалось достаточно часто, да и до сих пор случается.

          ИСТОЧНИК НЕРЕНТНОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ПРИБЫЛИ     Мы рассмотрели разновидности нерентной социальной прибыли. Теперь зададимся вопросом: а откуда, собственно, берётся связанная с дележом произведённого социальная прибыль?

          Вспомним то отмеченное ещё в третьей лекции обстоятельство, что благополучие отдельных членов социума определяется не столько абсолютным богатством данного общества, сколько местами, занимаемыми членами социума в господствующей системе распределения благ. То есть тут величина богатства каждого человека зависит от того порядка дележа благ, который в социуме принят. Это происходит потому, что от порядка распределения богатства зависит, во-первых, справедливость или несправедливость самого дележа вообще, то есть наличие у членов общества либо мини-, либо ультрасоциальной прибыли, а во-вторых, в случае несправедливости таких порядков кто-то, какой-то общественный слой оказывается в итоге «в прибылях», а кто-то, соответственно, «в убытках». То бишь у кого-то отнимается, а кому-то даётся.

          Таким образом, нерентная социальная прибыль возникает в результате определённого порядка распределения всей совокупной произведённой прибыли. При этом в случае справедливого порядка дележа все участники получают минисоциальную прибыль, а в случае несправедливого — одни имеют максисоциальную прибыль, а другие недополучают даже минисоциальную её величину.

          ФОРМАЦИОННОСТЬ НЕРЕНТНОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ПРИБЫЛИ     Теперь хочу обратить внимание читателя ещё и на то, что там, где нерентная социальная прибыль задаётся определённым и неизбежно классовым порядком её распределения (а не простым присвоением её источников, как у ренты), она закономерно имеет формационный характер, равно как и соответствующий порядок её дележа. То есть при каждом общественном строе социальная прибыль извлекается своим особым образом.

          Например, бюрократы, то есть самовластные чиновники, отчуждают львиную долю произведённых обществом благ с помощью прямого насилия. Распределение богатства в бюрократических обществах осуществляется по критерию силы того или иного социального слоя и далее уже внутри слоя самих бюрократов в соответствии с их иерархией. В таком варианте распределения рождается именно ультрасоциальная бюрократическая прибыль, сильно превышающая по величине трудовой вклад бюрократов в её приобретение. Понятно, что данное приобретение благ происходит путём отъёма бюрократами части прибыли, положенной другим стратам общества по их трудовому вкладу в дело её производства.

          РЫНОЧНАЯ ПРИБЫЛЬ ВООБЩЕ     Особый порядок дележа произведённого общественного богатства присущ и буржуазии. Как уже неоднократно отмечалось, буржуазная система распределения благ осуществляется по законам рынка и происходит в форме обмена товарами. Это обусловлено товарным характером производства благ, то есть, с одной стороны, частным, а с другой стороны, узкоспециализированным видом данного процесса. В его рамках каждый производитель изготавливает продукцию, нужную не лично ему, а то, что, как ему кажется, необходимо другим. Поэтому по итогам лишь самого процесса созидания товара производитель ещё не знает, добыл ли он хоть какую-то прибыль. На этом этапе ему оказываются известными только собственные затраты: как общие, так и приходящиеся на единицу продукции, то есть себестоимость. Для выявления же прибыли товаропроизводителю необходимо ещё продать произведённый им продукт и купить потребный ему. Как говорится, обменять шило на мыло. В связи с чем в процесс распределения благ встревают уже меновые пропорции товаров, то есть цены. В нашем примере — шила и мыла. А цены на товары выставляются не «от фонаря», а определяются соотношением спроса на эти товары и их, товаров, предложения. То есть цены формируются также в процессе обмена, а не производства.

          В результате прибыль товаропроизводителя:

а) приобретает для него форму разницы между ценой и себестоимостью его товара и

б) обнаруживается им, товаропроизводителем, только по итогам обмена, приобретая тем самым социальный характер.

          РЫНОЧНАЯ УЛЬТРАСОЦИАЛЬНАЯ ПРИБЫЛЬ     В то же время указанная рыночная прибыль ещё совсем не обязательно будет ультрасоциальной прибылью. Ведь обмен товарами не всегда и не обязательно является обманом, несправедливым дележом благ. Рыночное распределение произведённых благ может быть и вполне справедливым, а соответствующая прибыль — минисоциальной. Однако не исключена и её максисоциальность, то есть получение дохода одними участниками обмена за счёт убытка у других участников обмена. Причём такой несправедливый делёж общественного богатства происходит не в рамках вульгарного жульничества, которое нас совершенно не интересует, ибо не имеет никакого отношения к общественному порядку, к легальным правилам игры, а в ходе нормальной купли-продажи товаров, благодаря присущим самому обмену закономерностям и открываемым ими возможностям. Рыночная ультрасоциальная прибыль — это прибыль, добываемая товародержателем с использованием «естественных», с точки зрения законов функционирования рынка, и законных в плане признания обществом данной системы обмена, рыночных способов перекачивания чужой экономической прибыли, а иногда и «убыли», в собственный карман.

          ЭКСПЛУАТАЦИЯ     Ну и, наконец, в рамках решаемых нами в данной лекции задач сделаю последнее важное разъяснение.

          Во всех тех случаях, когда богатство создаётся производителями путём личного вклада в этот процесс, любое распределение произведённой прибыли между претендентами на неё НЕ по их вкладам в общее дело является несправедливым. Такой делёж прибыли есть отчуждение труда, он является отъёмом богатства у тех, кто реально обеспечил его производство, в пользу тех, кто не приложил к этому никаких усилий. Вне зависимости от конкретного порядка и возможной оправданности данного распределения — это отчуждение и ничего более. В частности, несправедливым распределением богатства является в том числе и выделение обществом средств на содержание инвалидов и любых других членов социума, живущих на пособия и по каким-либо причинам не способных обеспечить своё воспроизводство собственными силами.

          Но из данной категории иждивенцев следует исключить, разумеется, детей и стариков, содержание которых обществом надо рассматривать как взаимозачёт между трудоспособными и нетрудоспособными гражданами. Детям социум даёт блага как бы в долг, получая отдачу от них, от детей, позже. Со стариками же дело обстоит обратным образом: сначала в период их трудоспособности общество получает от них блага в долг, а потом эти блага возвращает. Содержание же недееспособных граждан трудоспособного возраста есть проявление милосердия, гуманности и прочих положительных качеств людей, которые ценятся социумом не меньше, а то и больше, чем справедливость, и которые — положительные качества — обязательны для всякого цивилизованного общества. Попутно отмечу, что применять в данном случае для этих явлений название «социальная справедливость» — неправильно. Ибо социальная справедливость не всегда милосердна, гуманна и так далее.

          Таким образом, резюмирую предыдущие рассуждения. Во-первых, несправедливость — это отличительный признак подавляющего большинства возможных и тем более актуальных — на большинстве из них «клейма негде ставить» — систем распределения благ и получаемой в результате данного процесса социальной прибыли, которая представляет из себя ультрасоциальную прибыль. Всё рассказанное верно и для убытка.

          Во-вторых, любые порядки распределения богатства могут различаться и, как правило, различаются по субъекту распределения, то есть по тому, кто непосредственно распределяет блага между членами социума, или хотя бы по тому, кто устанавливает и поддерживает ту или иную систему распределения общественных богатств. Ведь совсем не обязательно, чтобы «вживую» имелся некто распределяющий. Этот процесс может осуществляться и автоматически, посредством соответствующих социальных механизмов, в результате многочисленных и разнообразных взаимодействий множеств людей, как это происходит на том же рынке. В таком случае для поддержания механизма распределения необходим конечный «надзиратель», в лице которого могут выступать, по крайней мере, в теории, как сами производители-труженики: либо лично, либо через контролируемое ими государство, так и кто-то иной. В первом случае распределение общественного богатства между членами социума может и должно происходить только добровольно, и, следовательно, априори справедливо. Любые несправедливости в данном процессе будут добровольными пожертвованиями, благотворительностью, в том числе и в виде государственной распределительной политики и прочих любезностей. Во втором же случае закономерен (в особенности при несправедливом порядке распределения) принудительный характер дележа общественного богатства.

          Таким образом, распределение прибыли может быть ещё и добровольным либо принудительным, или, выражаясь грубее, ненасильственным или насильственным. Следовательно, мы имеем на руках уже четыре варианта дележа общественного богатства:

— ненасильственно-справедливый,

— принудительно-справедливый,

— добровольно-несправедливый

— насильственно-несправедливый.

          Наконец, в-третьих, в последнем, в насильственно-несправедливом варианте распределения важно ещё и то, в чью пользу идёт делёж общественного богатства. Если тот, кто осуществляет процесс такого дележа, распределяет общественное богатство в пользу третьих лиц, то это лишь его насилие над остальными членами общества и только. Но если распределяющий субъект насильственно отобранное богатство присваивает, то это уже совершенно иной коленкор. А сие обычно именно так и происходит. Если распределяющий имеет силу отнять блага у других и поделить их, блага, по своему усмотрению, то на черта ему сдался кто-то третий? Вот такой вариант насильственного присвоения львиной доли общественного богатства и называется эксплуатацией.

          Таким образом, несправедливый делёж произведённой прибыли, а также искусственной ренты — это ещё не эксплуатация одних членов социума другими, а лишь её обязательный элемент. Равно как и принудительное распределение общественного богатства в пользу третьих лиц, хотя без насилия эксплуататоры тоже не обходятся. А вот когда к этим двум цветочкам добавляется ещё и ягодка присвоения благ самим насильником-распределителем или демиургом соответствующего порядка, то тогда налицо эксплуататорская система распределения богатства, произведённого всем обществом. В этом случае прибыль является эксплуататорской ультрасоциальной прибылью. Или эксплуататорской искусственной рентой.

          А как в этом плане обстоит дело с естественной рентой? Она никоим образом не носит эксплуататорского характера. Сколь бы та или иная её, естественной ренты, конкретная разновидность ни была несправедливой и насильственной в плане присвоения источников или собственно поступающих от них долей экономической прибыли, это не делает её именно эксплуататорской. Для определения всех этих казусов отъёма существуют другие термины: «воровство», «мошенничество», «грабёж» и тому подобные слова (мало ли душевных слов!), но никак не «эксплуатация». Потому что никакого присвоения чужого труда или его продуктов в данном случае не может быть из-за отсутствия их, продуктов труда, в нерукотворных источниках.

          Впрочем, все наши рассуждения происходили, так сказать, в общем плане. Эти рассуждения необходимы при первичном уяснении сути явления, законном для ренты с её внеформационной пропиской. Нам же требуется ответ на более конкретный и несколько иной вопрос: какой характер носит рыночное распределение произведённого богатства: справедливый или несправедливый? Или, что то же самое, мини- или максисоциальный характер? Добровольный или принудительный? Эксплуататорский или нет?

          Ждите ответа... Ждите ответа... Ждите ответа...