Интересный и сложный вопрос, затрагивающий очень многие аспекты политэкономии. Прежде всего, попробуем выяснить соотношение пролетариата и наёмных работников. Исторически пролетариат вызрел из класса наёмных работников. В № 5 мы уже постарались дать тут некоторую классификацию. Но поставленный нашим читателем вопрос высвечивает новую грань проблемы. Он переносит акцент с понятия "работник" на определение "наёмный". То, что пролетарий есть особый представитель работников, сомнения не вызывает. Пролетариат — это класс именно промышленных работников, в отличие от работников мануфактурных и прочих. Но каково его отношение к найму? Наём — это особый способ соединения работника со средствами производства. В журнале "Марксист" уже неоднократно отмечалось, что способ соединения работника со средствами производства не важен для определения формации. Однако, быть может, он важен для определения самого работника, его классовой принадлежности? То есть что важнее: характер тех средств производства, с которыми соединяется работник, или же характер самого того способа, которым этот работник соединяется со средствами производства? Редакции кажется, что тут важно и то, и другое.

          Понятия "рабочий" вообще, "крестьянин" вообще и т.п. определяются, видимо, по характеру средств производства, по характеру процесса производства, в котором заняты данные работники. Крестьянин — хоть на своём поле, хоть на помещичьем — везде крестьянин. Разумеется, изменение средств производства вызывает изменение самой сущности работника. Это один из общих критериев для терминологического различения разных типов трудящихся. Однако есть критерии и более частные, уже для внутреннего различения рабочих вообще и крестьян вообще. Эти более частные критерии определяются характером соединения работника со средствами производства. Они, видимо, носят достаточно второстепенный характер, поскольку наём, кабала, рабовладение (крепостничество) и т.п. существовали во все времена. То есть можно констатировать, пожалуй, что сущность работника зависит от характера средств производства, а вот дополнительные его определения — ещё и от способа его соединения с этими средствами. То есть от того, наёмный ли это работник, раб или ещё кто. Конечно, определённому типу работника больше подходит тоже вполне определённый тип его соединения со средствами производства. Например, рабочего, видимо, довольно сложно использовать в качестве раба, хотя в истории иногда встречалось и такое: на петровских заводах. Впрочем, развитие средств производства естественным образом вытесняет наиболее примитивные формы соединения, тяготея в сторону непосредственной связи работника с этими средствами.

          Все виды соединения работников со средствами производства можно классификационно объединить в два больших типа. Первый тип — это соединение хозяйское, второй — соединение нехозяйское. При соединении первого типа работник всегда связан со своими собственными, с принадлежащими ему средствами производства и соединение его с ними, таким образом, вполне естественно. При втором же типе соединения работник связан уже именно с чужими средствами производства, и понятно, что соединение его с ними может быть обеспечено только каким-то внешним насилием. Формы этого насилия могут быть самыми разнообразными, но это уже новые аспекты классификации разных видов соединения работника со средствами производства. Пока же остановимся на двух вышеупомянутых основных типах.

          В принципе, различение всевозможных работников требует какой-то терминологической определённости. Увы, наша терминология в этой области ещё не устоялась и слабо отработана. Мы применяем те или иные названия так, как это взбредёт нам в голову, по симпатии. А тут, вообще-то, надо бы быть построже. Ведь ясно, что по крайней мере в содержательном смысле здесь есть весьма существенные различия между работниками — различия, вытекающие в первую очередь именно из самого характера той отрасли, в которой эти работники заняты. В промышленности заняты, например, рабочие, в земледелии — крестьяне. Затем каждая такая группа подразделяется ещё и по характеру используемых средств производства: рабочие, например, подразделяются на ремесленных, мануфактурных, промышленных (или фабричных) — а ныне уже появился и новый слой рабочих: в связи с автоматизацией и т.п. Так вот, одним из определений пролетариата является то, что это именно фабричные работники.

          Однако эта градация ещё явно недостаточна: ведь есть резкие различия в социальном плане между теми фабричными работниками, которые пашут на эксплуататора, и теми работниками, которые трудятся на себя, являясь владельцами средств производства. Это уже не только чисто экономическое, но ещё и социальное качество. Нам в редакции кажется, что для пролетариата характерна именно работа на эксплуататора. То есть пролетариат — это класс промышленных работников, отчуждённых от распоряжения средствами производства, от собственности на них.

          Теперь вернёмся к формам отчуждения. То есть к способам соединения отчуждённого работника со средствами производства. Это отчуждение может быть весьма разнообразным. Точнее — отчуждение всегда идентично самому себе, а вот соединение работника с чужими орудиями может быть весьма различным по своему характеру. Оно может осуществляться посредством как внеэкономического, так и экономического принуждения (найма). Естественно, что это содержательное отличие тоже должно как-то отразиться в терминологии. Но обязательно ли низводить термин "пролетариат" именно до этого классификационного уровня? Нам кажется, что лучше утвердить этот термин всё же именно на том уровне, который только что был описан в предыдущем абзаце. Что же касается более мелких классификационных подразделений промышленных работников, занятых трудом на эксплуататора, то их следовало бы назвать уже как-то иначе. С таким применением термина можно, конечно, не согласиться, но это не столь уж и важно. Важно чётко выделять именно содержательную сторону дела. А остальное, то есть взаимное понимание, в этом случае приложится само собой.

          Итак, редакция использует термин "пролетариат", определяя им работников промышленного типа, соединённых с не принадлежащими им средствами производства и, следовательно, эксплуатируемых. Способы соединения их со средствами производства (в том числе и посредством найма) тут не имеют значения: это дальнейшая детализация, касающаяся уже различных социальных подгрупп пролетариата. Мы же акцентируем внимание на рассмотрении деления пролетариата именно по этим двум центральным характеристикам — экономической и социальной. Каждая из данных характеристик имеет, понятно, свою собственную детализацию — но её мы уже опускаем. Итак: по нашему мнению, пролетариат может эксплуатироваться через систему отношений с владельцами средств производства как связанную с наймом, так и нет.

          Исходя из этого, попробуем теперь выяснить, носят ли отношения между бюрократией и пролетариатом форму купли-продажи рабочей силы. Если взглянуть на это дело со стороны пролетариата, с точки зрения целесообразности стимуляции его к труду при помощи найма, то теоретически пролетариат вполне может продавать бюрократии свою рабсилу. Однако у пролетариата её можно и отнять — при помощи кнута надсмотрщика. Впрочем, чем совершеннее средства производства и чем выше требования к качеству труда и знаниям работника, тем неэффективнее окажется подобный способ стимуляции работника. Более того, сегодня уже ясно, что даже чисто капиталистическое принуждение — и то вынуждено дополняться какими-то элементами заинтересовывания работников в развитии производства, какими-то элементами приобщения к распоряжению им. Именно это, к примеру, усиленно пытаются внедрять сегодня в Японии и т.д. Но, тем не менее, вполне возможно и непосредственное насилие. Просто оно менее эффективно в сравнении со своими более прогрессивными — то есть замаскированными — формами.

          А вот если посмотреть на эту же проблему способов соединения и стимулирования работника уже с точки зрения бюрократии, то картина будет совершенно иной. Из всех способов соединения рабочего со средствами производства для бюрократии — просто по духу и образу её собственной жизни, далёкой от экономики и сплошь политизированной, то есть основанной на насилии — гораздо ближе и понятнее именно внеэкономическое принуждение: через ГУЛАГи и прочие террористические системы эксплуатации. Зачем бюрократии использовать такой способ соединения работника со средством производства, как наём? Ведь здесь ей просто поперёк горла будут вставать такие необходимые для любого вообще акта купли-продажи товара (в том числе и такого товара, как рабочая сила) условия, как политическое равноправие и полная экономическая обособленность продавца и покупателя. Иначе вся "торговля" будет таковой только по названию, только формально. А реально здесь будет иметь место одно лишь замаскированное принуждение. В состоянии ли бюрократия встать с рабочими на одну доску, уравняться с ними в правах? Нет. Это противно её природе. И не столько природе её сознания и идеологии, сколько именно её политэкономическому существу. Бюрократия ведь тем и жива, что политические привилегии ей обеспечивает само законодательство. Поэтому, если в обществе вдруг удастся обеспечить гражданское равенство как условие полноценного и подлинного рынка рабочей силы, то тем самым бюрократия ослабнет и может исчезнуть. Так что покуда бюрократия есть — реального свободного рынка нет и не будет.

          Это ведь только очень поверхностному наблюдателю может показаться, что современные наши рабочие нанимаются на государственные (бюрократические) предприятия, свободно продавая им свою рабочую силу. Потому что реально в этой "продаже" доминирует элемент именно внеэкономического принуждения. Поскольку работодатель, "покупатель" рабсилы тут монопольно законом устанавливает её цену, условия работы и все прочие обстоятельства её использования. От собственно рынка рабсилы тут остаются лишь рожки да ножки.

          Поэтому, по-видимому, уже по самому своему классовому характеру бюрократия не может строить свои взаимоотношения с производителями по-капиталистически. Её господство отрицает господство рынка, равенство покупателя и продавца, отчего рыночные отношения найма неизбежно искажаются, оставаясь наймом лишь по форме, но не по содержанию. И это не распространяясь уже об элементах откровенного принуждения, которые всегда дополняют взаимоотношения бюрократии и рабочих. Следовательно, правильно, наверное, будет утверждать, что бюрократия вовсе не покупает рабочую силу пролетариев. У нас наличествует псевдорынок.
          Впрочем, теперь рабочих гонит в кабалу уже не одна только палка надсмотрщика. С тех пор, как появились общественные по характеру средства производства и всеобщая зависимость от них и их владельцев (см. № 2), простой голод заставляет неимущих трудящихся отдавать свой труд эксплуататору. Но в нашей стране рабочие отдают свой труд бюрократии с такими мизерными элементами торга (понуждаемые к тому же угрозой уголовного преследования за нежелание работать на грабительских условиях), что данный акт "найма" просто невозможно назвать собственно куплей-продажей рабочей силы и наймом как таковым.

          Это обстоятельство, как нам кажется, надо особо подчеркнуть, потому что сегодня довольно часты аргументы и ссылки на факт найма (псевдонайма), как на якобы свидетельство господства у нас капиталистических отношений. На этом основании утверждается, например, что в нашем обществе доминируют товарно-денежные отношения, а характер эксплуатации является буржуазным. Как видим, сие далеко не так. И с той точки зрения, что собственно найма мы не имеем, а имеем лишь маскирующееся под него бюрократическое принуждение. И оттого также, что, вообще, наём не есть исключительно буржуазный, капиталистический способ эксплуатации. Применять его могут не только капиталисты. Да и сами капиталисты, пока средства производства не развились настолько, чтобы обеспечить зависимость всех членов общества от хозяев средств производства, как известно, тоже не гнушались использовать рабский труд — например, на плантациях хлопка или же в работных домах.

          Наконец, вся видимость найма у нас зиждется именно на наличии собственности бюрократии на средства производства. А последнее ведь вовсе не обязательно. Ибо обычно бюрократия живёт просто с налогов. Она может преспокойно раздать фабрики и заводы рабочим, а земли — крестьянам, но сегодня, конечно, не делает этого чисто по политическим опасениям (а также из боязни потерять кое-какой доступ к "чёрной" ренте — см. №№ 6-7). (В данные публикации материал о "чёрной" ренте не включён. — Сост.) Но, тем не менее, политэкономически это вполне возможно. И тогда общество будет эксплуатироваться типично по-бюрократически — через взимание налогов. Разумеется, объёмы налогов бюрократия будет устанавливать сама, благодаря своей власти в обществе. К этому она сейчас и старается перейти. Но и сегодня безраздельное обладание госаппаратом средствами производства не порождает ещё настоящего найма и настоящих буржуазных отношений. Не порождает, во-первых, в силу полной зарегулированности отношений с рабсилой через тарифы, КЗОТы и т.п. А во-вторых, в силу того, что прибавочная стоимость отчуждается у рабочих не только и не столько в процессе "купли" их труда, сколько через различные налоги, и прежде всего — косвенные: с оборота, с прибыли и проч. Бюджет государства и, соответственно, оплата самих чиновников формируется ведь именно отсюда. Так что даже и сам псевдонаём оказывается далеко не основной формой эксплуатации и взаимоотношений эксплуататоров и производителей. Отчуждение прибавочной стоимости происходит не столько в процессе производства, при расчётах с рабочими, сколько в процессе покупки трудящимися продуктов по госценам (налог с оборота) и т.п.

          Таким образом, формой соединения работника со средствами производства, находящимися в руках бюрократии, является псевдонаём, сдобренный изрядной дозой обычной принудиловки. А центр тяжести эксплуатации, отчуждения прибавочной стоимости у производителей лежит даже вообще за пределами этого акта псевдонайма.