А.Хоцей

          В № 16 "Марксиста" была помещена заметка под сходным названием. На неё пришёл отклик от В.Поплавского, который мы и публикуем с некоторой стилистической правкой.

          "На мой взгляд, проблема стоимости "мозгов академика" в заметке ограничена и выхолощена до примитивизма. Конечно, если сконцентрироваться только на попытке хоть как-то заинтересовать рабочих азбукой, то данный текст ещё можно понять и принять, но если текст этот отражает именно глубокое убеждение самой редакции, то я считаю такое понимание проблемы стоимости неправомерно упрощённым и даже вредным для прогресса, цивилизации и вообще самой коммунистической идеи (выражаясь высокопарно).

          Если я и разделяю негодование редакции по поводу явных передёргиваний практически всех экономических публицистов в вопросе об акционерной форме собственности — форме явно эксплуататорской, капиталистической — то я никогда не нападал бы на эту позицию и не критиковал её с точки зрения противопоставления умственного и физического труда, а значит, и фактического натравливания рабочих на всякую интеллигенцию: "Мы тут вкалываем, а вы только думаете и охмуряете".

          Я, конечно, не собираюсь ни поучать, ни доказывать "по Марксу": редакция, надеюсь, отлично и сама это всё знает. Но тем более странно, когда, принимая это всё как факт, редакция вдруг пишет, что умственный труд имеет ценность, цену, но не стоимость. Ведь в элементарное определение труда Маркс включал трату не только физической, но также ещё и нервной энергии в определённый промежуток времени. Если согласно методологии редакции измерять труд (физический), как спидометром скорость, то это будет второе после Маркса открытие в области теории стоимости, открытие, которое стоит запатентовать. Но, думаю, его вряд ли кто постарается использовать, кроме, разве что, нашей номенклатуры. Она ведь всю жизнь строила своё плановое хозяйство, формально придерживаясь подобных же принципов.

          Ну, а фразу "новая стоимость является в историческом плане величиной практически постоянной" я принимаю только как относящуюся к нации в целом, работающей, например, год и создающей эту стоимость. Но ведь текст статьи можно понять и так, что вообще все работники, независимо от вида их труда и разницы в их квалификации, всегда создают совершенно равные стоимости. (Здесь можно лишь утверждать, что они могут работать одно и то же время — но сие будет уже совсем другое дело). В подобных утверждениях содержится отличное теоретическое обоснование для ОФТ (В.Поплавский имеет в виду "Объединённый Фронт Трудящихся", организацию, созданную, как считал весь тогдашний прогрессивный неформалитет, партаппаратчиками специально для удушения антитоталитарного направления в перестройке. — Сост.): "Даёшь уравниловку!" — ведь все работают поровну, восьмичасовой рабочий день, создавая равные, как кажется редакции, стоимости. А где же тогда искать место оценкам сложного общественно полезного труда?

          На мой взгляд, труд, его квалификация, сложность, затраты энергии измеряются чувственно, измеряются ощущениями, сравнениями отдельных личностей, то есть такими сравнениями, в которых и происходит его, если можно так выразиться, общественная тарификация и классификация.

          Редакция утверждает, что умственный труд нельзя непосредственно потребить. Но чтение книги, просмотр фильма, слушание новостей — разве всё это не потребление?

          Значит, по-Вашему, уважаемая редакция, идея становится ценностью лишь тогда, когда воплощается в материальной вещи? Да, действительно, любая идея — ничто без конкретного воплощения. Но ведь и ботинки тоже — ничто, если их никто не хочет носить. Без потребления все вещи — ничто, даже если при их изготовлении и пролито много пота.

          И последнее. Откуда, вообще, берётся цена идеи? От расчётной прибыли, от реализации? Нет — это, скорее, не цена идеи, а её полезный эффект, который рассчитывается и используется при принятии решения о полезности идей и при торгах о купле-продаже идей. И вот здесь как раз в полной мере обнаруживается правильность мысли Маркса о том, что наука — это бесплатная служанка капитала, потому как из всех видов человеческой деятельности наука эксплуатируется наиболее сильно. В самом деле: идея всегда покупается за сумму намного меньшую, чем от неё пользы человечеству и дохода производителю."

          Итак, прежде чем ответить на все сделанные В.Поплавским замечания, стоит, наверное, ещё раз прояснить тематику заметки по поводу "мозгов академика". Как выяснилось из переписки, некоторым читателям показалось, что в нашей заметке критиковалась будто бы сама акционерная система. Но это не так. В статье критиковалась именно методика защиты Г.Х.Поповым акционерной системы. То есть нами рассматривались лишь сами аргументы московского мэра как таковые. Вот и В.Поплавский не совсем справедливо упрекает нас в том, что мы выступили против акционерной системы с позиций противопоставления умственного и физического труда. Но как же ещё нам следовало поступать, если Г.Х.Попов защищает акционерную систему путём отождествления обоих этих видов труда? Естественно, что мы обратились к рассмотрению проблемы правомерности такого отождествления и постарались показать, что уважаемый профессор кое в чём передёргивает. Гавриил, ты не прав! Именно это мы и хотели сообщить данной заметкой, а вовсе не обрушиться в очередной раз на акционерную систему.

          Какие же свежие мысли предложил нам Г.Х.Попов? Во-первых, он призвал население к пересмотру "проблемы роли прошлого труда в созидании новой стоимости". До сих пор как-то считалось, что прошлый труд в создании новой стоимости не участвует. И проблемы, стали быть, нет. Но вот сегодня в связи с намечающимся переходом к рынку возникла потребность кое-что оправдать, отчего и появилась вышеуказанная "проблема". Кстати, "обнаружил" её не только наш профессор, но также ещё и новый столп современной экономической мысли, академик С.С.Шаталин. Вот что он сообщил нам в "Комсомольской правде" от 11 сентября с.г.:

          "Почему нужно считать, что если я нанимаю десять работников, то я их обязательно эксплуатирую? Пусть я сейчас и не работаю, но ведь раньше-то я работал и зарабатывал деньги. Овеществлённый труд, заработанный мной раньше, теперь соединяется с живым трудом, который я нанимаю. Там труд, и здесь труд".

          С.С.Шаталин удивлённо округляет глазки. И не понять: то ли он держит читателя за дурачка, то ли сам путается в простейших вещах. Ну хорошо, давайте предположим, что некий человек когда-то раньше работал и заработал миллион. (Это, конечно, крайне сомнительно, что человек своим трудом может создать такую стоимость: очевидно, что тут каким-то образом сказывается система, позволяющая определённым людям становиться миллионерами — в их пользу, скорее всего, происходит перераспределение прибавочной стоимости, отнятой у рабочих. Не распространяясь уж и о том, что С.С.Шаталин, безусловно, имел в виду не уникальные, а именно массовые случаи, при которых данное "я заработал" на поверку оказывается обычной капиталистической эксплуатацией. Впрочем, оставим эти придирки.) Итак, примем как данность наличие овеществлённого прошлого труда в собственности предпринимателя.

          Этот труд в виде машин и т.п. соединяется с трудом рабочего. И что же? А то, что на произведённую продукцию переносится, во-первых, часть стоимости машин — в той мере, в какой они были израсходованы, изношены в процессе их эксплуатации, а во-вторых, новая стоимость, созданная рабочими. Что касается первой составляющей общей стоимости, то есть прошлого труда, то последний ничего нового не создаёт. Неработающий владелец овеществленного прошлого труда может, конечно, потреблять этот свой прошлый труд в течение всей оставшейся жизни — но лишь расходуя свои накопления, а не увеличивая их. Рост же капитала идёт именно за счёт использования второй составляющей общей стоимости, то есть за счёт неэквивалентного отъёма живого труда рабочего. И только. Ведь вряд ли кто из предпринимателей согласится просто так соединять свой старый овеществлённый труд с трудом новым и живым, согласится хлопотать и рисковать с организацией производства без расчёта на извлечение прибыли. Проесть накопления можно ведь и просто так, без хлопот. Поэтому, если С.С.Шаталин нанимает десять работников, то он, несомненно, примитивно лукавит, уверяя нас, будто у него нет затаённой цели, оправдывающей эту операцию.

          А вот Г.Х.Попов, как истинный византиец, дурит публику, конечно, уже не столь топорно, как простодушный русский академик. Г.Х.Попов пишет уже не о всяком прошлом труде, а исключительно о труде умственном, который, дескать, весьма специфичен. В том смысле, что он-то, мол, всё-таки создаёт новую стоимость, причём не просто в ходе своего функционирования, но даже и как накопленный, овеществлённый в знаниях. Понятно, что умственный труд сам по себе, без посредства труда физического, не может быть овеществлён ни в чём ином, кроме как в особом переустройстве мозга трудящегося, в создании своего рода банка данных и т.п. в этом мозгу.

          Таким образом, перед нами обнаруживаются две проблемы. Первая — создаёт ли умственный труд вообще какую-либо стоимость? И вторая — создаёт ли новую стоимость прошлый умственный труд, овеществлённый в знаниях? Что касается физического труда, то с ним сразу ясно, что он создаёт стоимость только как живой, а как овеществлённый, как прошлый — нет; что он лишь переносит часть или же вообще всю старую стоимость станка, сырья и проч. на продукцию. Обычный капитал (представленный средствами производства) приносит процент не сам по себе, что-то там порождая собственной своей природой, а лишь в силу особых общественных отношений, которые только и делают овеществлённый труд капиталом. Эти отношения принуждают рабочего пахать на капиталиста, собственника прошлого труда, овеществлённого в виде средств производства, и отдавать ему часть своего нового труда даром. Новая стоимость вообще рождается только в процессе живого труда, а прибавочная стоимость, процент на капитал и проч. — при капиталистической эксплуатации этого труда (как, впрочем, и при всех других видах эксплуатации, но в виде, однако, уже не процента на капитал, а в виде дани, оброка и т.п.).

          Г.Х.Попов предположил первоначально (если разложить его аргументы на подразумеваемые составляющие), что умственный живой труд создаёт стоимость точно так же, как и труд физический; а затем ещё и то, что прошлый умственный труд способен приносить проценты, независимо даже, видимо, от приведения какого-либо труда в действие. Проценты эти, судя по всему, ткутся из воздуха. Достаточно просто обладать знаниями — и процветание обеспечено.

          Нелепость этого последнего предположения очевидна. Достаточно представить себе мысль профессора в чистом её виде. Само по себе обладание знаниями ничего ведь не создаёт. Способность к труду вовсе не есть ещё сам труд. Потенция — это вовсе не актуальное бытие. Дабы что-то появилось, необходимо всё-таки что-то конкретное сделать. То же самое наблюдается и при физическом труде. Капиталист покупает рабочую силу, способность к труду, но потребительной ценностью для него эта рабочая сила становится только в процессе производства, в процессе её использования, и только в нём она создаёт новую стоимость. Знания же являются всего лишь одной из нескольких составляющих способности к труду, рабочей силы.

          Наш профессор немножко схитрил, утверждая, что изобретения и проч. приносят проценты. Потому что на самом-то деле изобретения приносят проценты вовсе не как овеществлённый умственный труд. Патент сам по себе не есть капитал. У патента есть цена, его можно продать — но и только. И лишь реализация изобретения, лишь его материализация приносит дивиденды, то есть долю в прибыли тех, кто использует изобретение на производстве. Таким образом, если в заметке в № 16 мы сосредоточились всего лишь на трёх моментах: на роли прошлого труда в создании стоимости (и выяснили, что роль эта начисто отсутствует), на роли тут умственного труда вообще, а также на том, как формируется цена изобретений, книг и т.п., то тем самым мы, как теперь оказывается, далеко ещё не исчерпали весь тот комплекс проблем и заблуждений, которые содержатся в рассуждениях Г.Х.Попова. Возражения В.Поплавского дают нам повод вернуться к этой теме и постараться наверстать упущенное.

          Итак, какие же ещё вопросы, по дополнительному размышлению, мы обнаруживаем у Г.Х.Попова?

          Первый — всё тот же: об отношении умственного труда к созданию стоимости. Мы его вроде бы уже затронули, но, как оказалось, совершенно недостаточно. Дело в том, что в своих примерах Г.Х.Попов сосредоточился, в основном, на труде учёных, изобретателей и писателей. И мы, соответственно, пошли за ним вослед. Но это было неправильно. Потому что есть ещё и совершенно иные виды умственного труда, со своей спецификой и своим отношением к созданию стоимости. Профессор начал с того, что засвидетельствовал факт роста удельного веса информтруда и проч., а затем объявил, что этот труд и знания вообще приносят процент — точно так же, как и изобретения, книги и т.п. Но это было неправомерное сопоставление. Труд учёных, изобретателей и писателей — весьма особый труд, который нельзя отождествлять с массовым умственным трудом специалистов, например, по обслуживанию ЭВМ и другой современной техники. В первом случае мы имеем прежде всего творчество, а потом уже труд, а во втором — прежде всего труд, и лишь потом уже творчество. Вот почему мы, с лёгкой руки Г.Х.Попова, рассмотрев в качестве примеров умственного труда труд учёных и писателей, попали впросак.

          Труд учёных, писателей, художников, изобретателей и проч. есть не столько труд, сколько творчество, а следовательно, решающую роль играет здесь именно талант, момент индивидуальности. Поэтому данный труд нельзя привести к какому-либо общему знаменателю, как мы это и отмечали в № 16. Смешно считать, что картина Леонардо обладает лишь той стоимостью, которая суммировалась из стоимости красок, холста и физического труда художника, вложенного в её создание. Продукты труда творческих работников оцениваются вовсе не по собственно физическому труду. Ценность их в этом смысле иррациональна. Она есть ценность индивидуального таланта. Один писатель может корпеть над романом десять лет, пролить Ниагару пота, а другой — написать аналогичную по объёму книгу за месяц. По физическому ли труду будут сравниваться эти произведения и формироваться их цена? Ясно, что нет. Поэтому-то мы и писали, что данный труд не создаёт стоимости, но вот талант — тот имеет вполне реальную цену, наподобие того, как имеет цену и приносит дифференциальную ренту не имеющая стоимости, различающаяся по своему плодородию земля. Доля потраченной нервной и физической энергии тут не определяет цены продукции. Эта цена определяется извне, равно как и цена земли. Коротко всё это уже разъяснялось в № 16.

          Здесь нужно дополнительно отметить ещё одно обстоятельство. Дело в том, что творческий умственный труд уже сам по себе очень неоднороден — в силу неоднородности самих человеческих потребностей. Один вид творческого умственного труда обслуживает удовлетворение материальных потребностей, другой — духовных, психических. Ввиду этого первый вид умственного труда — типа труда учёных и изобретателей — может быть воплощён в материальные формы, может иметь отдачу в виде повышения производительности труда и проч., вследствие чего от него может быть сосчитана экономическая выгода, исходя из которой он и оплачивается (процент за внедрение). Однако чем фундаментальнее наука, тем сложнее обнаружить эту непосредственную связь труда учёных с доходом, — то есть тем произвольное будет оценка этого труда. Правда, здесь тоже можно обнаружить некую опосредствованную линию выхода на конкретную экономику.

          Другой же вид умственного труда, — типа труда писателей и художников, — который обслуживает духовные потребности людей, вообще не может быть оценён таким образом. Он принципиально не переводится в экономические категории, на язык материальных благ. Однако "не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать". А если не рукопись, то право на её публикацию. Здесь происходит примерно то же самое, что имеет место в землевладении. Частная собственность писателя на его собственную продукцию при спросе на неё со стороны публики приносит прибыль. Это нечто вроде абсолютной ренты. Писатель тут выступает как монополист данной продукции, отчего и цена на эту продукцию может быть выше той, которая за вычетом всех остальных издержек на производство книги, гарантировала бы среднюю норму прибыли владельцу средств производства. Этот разница между нормой монопольной прибыли и средней её нормой на обычном конкурентном рынке и есть доля писателя. Разумеется, писатель получает её лишь в том случае, если его рукопись публикуется и если есть такая вещь, как капиталистическое производство с его средней нормой прибыли. Цена труда писателя есть процент от прибыли при издании его книг; эта цена формируется именно таким обходным манером и никоим образом не привязана, как отмечалось, к собственно энергетическим и нервным затратам автора. Монополия же в данном случае обеспечивается таким механизмом, как авторское право.

          Итак, у нас имеются два вида творческого труда, которые стоимость как таковую не создают и не по стоимости ценятся. Но это — совершенно особые случаи. Нельзя ставить с ними "в один ряд", как это предлагает сделать Г.Х.Попов, другие виды умственного труда и, тем более, даже не живого, а овеществлённого в знаниях. Проценты от внедрения или издания появляются как проценты от именно внедрения и именно издания, а не возникают из воздуха, то есть из простого наличия идей или рукописей. Ведь здесь прежде всего необходим сам процесс живого физического труда, создающего материальные блага (те же книги, в том числе) с их стоимостью, основанной на этом физическом труде, и приносящего среднюю прибыль. А оплата писателя и проч. есть, повторяем, лишь сверхприбыль, обеспеченная монополией. Процент автора вытекает тут именно из этой монополии, из его частной собственности на идею, открытие, произведение, а вовсе не из некоего его прошлого труда, якобы создающего новые стоимости. Никаких новых стоимостей данным прошлым умственным трудом тут не создаётся по сути дела ещё и потому, что такой умственный труд создаёт вовсе не стоимости, а ценности, а также и потому, что любой прошлый труд вообще к созданию стоимостей отношения не имеет по самой своей природе. Новые стоимости создаёт только живой труд. Давайте вспомним фразу Г.Х.Попова: процент по акциям

          "...можно рассматривать (в связи с растущей ролью умственного труда. — Ред.) в качестве одного из видов дохода от таких результатов прошлого труда, как знания, навыки. Процент по акциям встаёт в один ряд с оплатой учёных степеней, изобретений, переиздаваемых книг и т.п."

          Очень хорошо видно, что наш профессор путает здесь божий дар с яичницей. Проценты, связанные с монополией — с оплатой высококвалифицированной рабочей силы, обладатель которой никаких процентов не получает вообще, а к тому же и оплачивается вовсе не за какой-то прошлый труд, а за самый что ни на есть настоящий. Это писатель может создать одну-единственную книгу и ничего больше не делать, отчего и появляется видимость, что он получает дивиденды от прошлого труда (хотя дело тут просто в его монопольном положении), а вот учёный со степенью, которому платят за эту степень (а не тот учёный, который, как и писатель, живёт на проценты, запатентовав какое-то открытие, изобретение), обязательно должен трудиться, чтобы ему платили. Платят-то ему ведь как раз за его живой труд, учитывая в такой повышенной оплате повышенную же и квалификацию. Конечно, эта квалификация не берётся сама собой из ничего — она есть результат учёбы, прошлого умственного труда, закристаллизованного в знаниях. Этот труд повышает стоимость самой рабочей силы — что представляет собой вполне обычный процесс. Но ведь оплата более квалифицированной рабочей силы по повышенному тарифу вовсе не является каким-то процентом на прошлый труд, что обнаруживается в том простом факте, что сам по себе этот прошлый труд никаких процентов не приносит: оплачивается только живой труд.

          Вообще, это давно уже известно, что в стоимость любой рабсилы, в том числе и рабсилы простого производителя, входят расходы на его образование. Кстати, равным образом в эту стоимость входят и расходы на воспитание, на содержание семьи, на прокормление данной рабсилы от поры младенчества до работоспособного возраста. Всё это есть прошлый труд родителей, да и самого работника. Ведь каждый рабочий восстанавливает себя ежедневно, опираясь при этом на свой труд предшествующего дня, овеществляя его в своём физическом существовании. Г.Х.Попов с его подходом должен был бы и здесь утверждать, что зарплата рабочего есть процент на его прошлый труд. Но, конечно, никакого процента тут нет, а есть лишь простая оплата этого прошлого труда. Как труд, овеществлённый в средствах производства, при их использовании переносится на продукцию, никакой новой стоимости при этом не создавая, так и труд, овеществлённый в рабочей силе, при её использовании переносится на ту же продукцию. И эта переносимая стоимость учитывается в оплате данной рабсилы. Это всё обычные амортизационные отчисления, а вовсе никакой не процент. И этот процесс оплаты рабочего идентичен процессу оплаты учёного со степенью. Высокая зарплата просто компенсирует тут прошлые расходы.

          Правда, здесь есть один маленький нюанс. Дело в том, что если в физическом труде физическая энергия потребляется начисто, отчего и требуется её восстановление, на которое идёт зарплата, то при умственном труде знания в процессе их потребления не уничтожаются, не расходуются, а, напротив, даже упрочиваются и растут. В силу этого, средства, потраченные на приобретение образования, могут окупиться через высокую зарплату — при всём при том, что стоимость данной рабсилы не уменьшится на величину её зарплаты, а возрастёт. Это, конечно, касается и любого рабочего, обретающего опыт и навыки. Такое своеобразное обстоятельство можно было бы, как кажется, рассматривать в качестве некоего прироста стоимости на прошлый труд, но сие, конечно, одна лишь видимость. Потому как этот прирост осуществляется не сам по себе, не в процессе бездействия рабочей силы, а, напротив, лишь в процессе её функционирования, и является результатом тренировки, то есть нового умственного труда. Без этого труда, как известно, знания и навыки утрачиваются, не воссоздаются, равно как и растраченная физическая энергия без пищи и отдыха. Возрастание стоимости рабсилы есть не процент на прошлый труд, а итог нового труда, создающего новую стоимость. То есть это побочный результат умственного труда, касающийся совершенствования уже самой рабсилы. Квалификация, точно так же, как и мышечная сила, растёт от тренировки. Работая, человек повышает стоимость своей рабсилы.

          Но вернёмся к нашим баранам. Нам теперь уже ясно, что оплата учёных степеней и процент от внедрения изобретений и т.п. — это принципиально разные вещи. Теперь нам ясно также, что ни то, ни другое не является к тому же и процентами на прошлый труд, что этот прошлый труд нигде не создаёт новую стоимость, а лишь переносится в качестве старой стоимости на продукцию, создаваемую новым трудом. Этот же новый труд восстанавливает и даже увеличивает стоимость рабсилы, тренируя и развивая её производительные навыки.

          Теперь осталось высказаться по вопросу об отношении умственного труда вообще к созданию стоимости. Мы видим, что ответа "вообще" тут не существует. Потому что умственный труд весьма разнороден. Часть его по своей природе приближена к творчеству, часть же — к физическому труду. В этом отражается противоречивый характер умственного труда, выраженный в самом отличии умственной деятельности, сопряжённой с творчеством, от рутинного умственного труда. Выше мы рассмотрели то, как относится к созданию стоимости творческий труд. Но ведь есть ещё и такие виды умственного труда, которые достаточно схожи с физическим трудом и по своему процессу, и по результатам. Пример с обучением, повышающим стоимость рабсилы, мы уже приводили. Надо заметить, что это один из основных каналов участия умственного труда в создании стоимости. Но в то же время у такого умственного труда есть и некоторые особенности, которые стоит рассмотреть тоже особо.

          Прежде всего, наверное, нужно более точно представить себе, что же такое умственный труд. Если строго придерживаться определения, то это труд ума, шевеление мозгами. Так ведь, наверное? Плодом подобного шевеления, по-видимому, может быть только идея, новая для данного конкретного мозга. Механическое же использование знаний и навыков умственным трудом, пожалуй, уже не является. Поскольку здесь нет никакого творческого результата, нет продукции, а есть одни лишь, положим, чисто технические расчёты, которые можно поручить и машине. Измерить стоимость, созданную таким трудом, несложно: она также будет исходить из растраты физических и нервных сил трудящегося. Понятно, что в стоимость конечной продукции будет включена и стоимость, созданная некогда прошлым трудом работника и воплощённая в нём самом. Только это будет не вновь созданная, а перенесённая прошлая стоимость. Её доля в стоимости рабсилы и её продукции постоянно растёт в связи с ростом доли квалифицированного труда — аналогично тому, как растёт вообще доля перенесённой стоимости, доля прошлого труда в любой продукции современного производства (в полном соответствии с законом снижения нормы средней прибыли).

          Такой технический труд, в котором механически используются приобретённые знания, то есть труд, лишённый творчества, по сути, ничем не отличается от самого примитивного физического труда, а тем более, от труда квалифицированного токаря. Здесь человек везде в той или иной мере использует свои мозги как техническое средство, то есть чисто механически. Таким образом, не объём используемых знаний определяет характер умственного труда как такового, а акты творчества. Иначе любая ЭВМ может быть признана творчески мыслящей. Инженер, производящий технические расчёты по уже известным формулам, и инженер, создающий оригинальный проект — принципиально отличны. Конечно, обоих их мы привычно считаем работниками умственного труда, ориентируясь на то, что в обоих случаях инструментом труда является мозг, — но ведь способы его использования и конечная продукция различаются тут кардинально. В первом случае мозг используется как машина, как чисто физический орган, приспособленный для определённых механических операций, а во втором случае мы имеем собственно мышление, творческое мышление — на которое не способна пока никакая машина. И чем больше умственный труд превращается в мышление, в творческий процесс, тем меньше можно измерять его продукцию в стоимостном выражении.

          Если взглянуть с этих позиций на процесс обучения, то видно, что технической стороной, "машиной", в этом процессе является педагог. Он выполняет известные технические операции, передавая учащимся определённый свод знаний. Это тот труд, который имеет вполне определённую меру и который поэтому создаёт стоимость, выраженную в повышении стоимости рабсилы учащихся. При этом талантливый учитель добивается, естественно, большего эффекта, чем учитель средний, но вычислить здесь разницу между ними достоверно нельзя — как, впрочем, и везде, где в дело вмешивается творчество.

          Полностью же творческой стороной в процессе обучения всегда являются сами учащиеся, ибо их труд состоит в мышлении, в овладении новыми для них идеями. Конечные результаты их труда всегда бывают весьма различными, и потому потребительная ценность каждого выпускника, формально равная и рассчитанная исходя из труда учителя, в реальности достаточно вариативна. Правда, различия человеческих интеллектов не достигают в массе своей больших величин. То есть всегда есть некие средние ориентиры, по которым и оценивается учительская квалификация. В процессе потребления обнаруживается, однако, реальная потребительная ценность той или иной рабсилы. Подчеркнём, впрочем, что и здесь творческий умственный труд учащегося не создаёт стоимости как стабильной величины, а всё зависит от степени таланта, от способностей. Точнее даже будет сформулировать так: средний труд по овладению знаниями создаёт среднюю стоимость рабсилы, по которой она и поступает на рынок труда. Но уже в использовании, в потреблении поступившей рабсилы обнаруживается различие в потребительной ценности этой рабсилы, различие, зависящее уже вовсе не от стоимости данного товара, не от вложенного количества труда. Цена такой рабсилы формируется не по стоимости, а по отдаче. И это вовсе даже не оплата учёных степеней (на которые обращают внимание больше здесь у нас, чем на Западе: там степеням не придают столь привычного для нас повышенного значения — разве что на начальном этапе, как некоему эталону, стандарту для ориентации на самых первых порах). Это оплата по таланту.

          Таким образом, можно подвести итог и признать, что умственный труд как творческий акт всё-таки тоже создаёт стоимость — в меру затраченных сил, — но продукция этого труда оценивается вовсе не по этой стоимости, а по таланту как монопольному явлению. Собственная стоимость той же картины тут не имеет значения. Неважно, во сколько она обошлась автору. Поэтому-то мы и говорим, что данный труд создаёт именно ценности, а вовсе не стоимости.

          С другой же стороны, как это уже отмечалось в № 16, продуктами такого умственного труда являются невещественные, необъектные феномены. Овеществиться любая идея может лишь через посредство физических усилий, действий, физического труда. И только благодаря этому физическому труду плоды умственного творческого труда, да и вообще умственной деятельности любого характера, могут стать потребительной ценностью для других, а не только для самого трудящегося. В чистом виде результат умственного труда есть лишь перестройка мозга труженика — и не более. А чтобы его идеи могли быть потреблены другими, они должны приобрести внешнюю мозгу материальную форму. И здесь не обойтись без посредства физического труда.

          Что это значит? Это значит, что сам по себе умственный труд не может создавать товаров. Тот продукт, который не имеет потребительной ценности для других — не есть товар, а следовательно, он не обладает и стоимостью. Без потребительной ценности для других не может быть стоимости, которая проявляется всегда именно в общественном отношении, в обмене. Конечно, продукция умственного труда во что-то обходится мыслителю: ему ведь как-никак нужно время, чтобы до чего-то додуматься, а в течение этого времени ему надо есть, жить, как-то поддерживать своё существование. Но себестоимость в данном случае ещё не есть меновая стоимость. Продукт умственного труда ещё должен пройти лоно физического труда, чтобы появиться на свет в удобной для покупателя, в удобной для потребления форме. А этот физический труд сообщает данному продукту ещё и свою собственную стоимость. И чем меньше будет у умственного труда его творческая составляющая, тем выше в стоимости конечной продукции будет доля физического труда.

          Здесь важно усвоить то, что в чистом своём виде умственный труд стоимостей не создаёт, поскольку он не создаёт потребительных ценностей. Созидание последних — исключительный удел физического труда.

          В.Поплавский же, рассуждая о потреблении умственного труда, указывает нам как на примеры на потребление книг, фильмов, новостей. Но всё это есть, прежде всего, потребление вполне материальных ценностей, плодов физического труда типографов, киномехаников, дикторов и др. А умственный труд всё-таки непосредственно потребить нельзя. Не распространяясь уже о той маленькой тонкости, что непосредственно потреблять можно вообще лишь физический труд (например, труд парикмахера); к тому же по большей части люди потребляют лишь продукты труда, и потому умственный труд можно потребить только через внешнее его воплощение, в качестве какого-то продукта, а не сам по себе. Поскольку потребление человека тотально опосредствовано материальными, физическими процессами.

          Есть, пожалуй, лишь один-единственный случай, когда умственный труд непосредственно создаёт стоимость и потребительную ценность. Этот случай касается такого товара, как рабочая сила. Умственный труд непосредственно способствует совершенствованию самого человека, повышению его способностей, знаний, то есть повышению стоимости и ценности рабсилы этого человека. Причём, как отмечалось, стоимость повышается пропорционально вложенному труду, а ценность — пропорционально таланту, что в особенности касается работников творческого труда, при котором роль таланта выше всего.

          Пожалуй, на этом можно уже и закончить анализ маленькой цитаты из статьи Г.Х.Попова. Остаётся ещё только ответить на некоторые, оставшиеся не разобранными, замечания В.Поплавского.

          Прежде всего, надо отметить, что мы просто не понимаем обвинений нашего критика: каким это таким образом научное освещение проблемы стоимости умственного труда может натравливать рабочих на интеллигенцию? Что же, выходит, на производстве стоимости свет клином сошёлся? Есть ведь немало таких видов общественно полезного труда, которые стоимости не создают, являясь просто накладными расходами. Например, труд купцов. Если предположить, что их труд создаёт стоимость, то в абсурдности этого предположения можно легко убедиться, представив себе, что в обществе прекратилось производство, а остался один только купеческий обмен. Понятно, что в этом обществе объём стоимости сразу же перестанет прирастать. То есть стоимость растёт только в процессе производства, а не в сфере посреднических и прочих услуг. Конечно, некоторые услуги могут влиять на стоимость рабсилы, способствуя её воспроизводству, но всю сложность этой проблемы можно понять на примере того же парикмахера, стригущего и рабочих, и предпринимателей. Что же, в первом случае его труд создаёт стоимость, а во втором — нет? Но, тем не менее: разве труд этот для общества бесполезен?

          Сфера услуг и т.п. может иметь выход на прирост стоимости исключительно через удовлетворение потребностей рабсилы, производящей стоимость как таковую. Прирост этот воплощается в повышении качества тружеников, качества, требующего, естественно, нового, более совершенного — для современного данным труженикам исторического этапа — их необходимого воспроизводства. Этот прирост стоимости рабсилы оправдан только тогда, когда он ведёт к приросту производительности труда, — что, впрочем, есть вовсе не прирост стоимости, создаваемой производителями, а, напротив, сокращение её в силу сокращения объёма самого данного труда. Исторические тенденции таковы, что объём стоимости, воплощённый в самой рабсиле, всё время повышается; а вот объём стоимости, воплощённый в продукции — понижается. То есть всё большая и большая доля труда общества уходит на воспроизводство и на повышение качества современной рабочей силы, современного человека, и всё меньшая и меньшая — на производство материальных благ как таковых. И это происходит при всём при том, что живого труда в абсолютном его выражении на создание единицы продукции уходит всё меньше, а материальных благ — в силу повышающейся производительности труда — становится, тем не менее, всё больше.

          Тут мы опять имеем тот особый случай труда, который воплощается как стоимость в личности самого человека. И этот особый случай постепенно становится господствующим. Производство человека всё больше перевешивает производство других вещей.

          Понятно, что к повышению стоимости рабсилы труженика ведёт не простое развитие его привычки к хорошему обслуживанию — хотя, конечно, чисто субъективно это выглядит просто как рост потребностей рабочего, как повышение стоимости жизни для него. Но ведь для того чтобы подорожала его рабсила, нужен ещё и рост её потребительной ценности. Купля-продажа, установление новой цены не может быть односторонним актом. Следовательно, говорить как о создающем новую стоимость рабсилы можно лишь о таком труде сферы услуг и проч., который повышает её, рабсилы, потребительную ценность. Труд прачки, например, экономит силы слесаря и входит, тем самым, в стоимость их, сил, воспроизводства. Труд педагога повышает качество рабсилы, а следовательно, и её стоимость. Труд купца не столь обязателен для воспроизводства и совершенствования общества, он сказывается только на удовлетворении потребностей работника, а это лишь очень косвенным образом может привести (а может и не привести) к улучшению качества его, работника, труда. Например, работник этот захочет больше заработать и будет старательнее. Тем не менее, утверждать, что труд купца напрямую повышает объективную стоимость рабсилы, нельзя. Хотя труд этот и небесполезен.

          Поэтому не будем думать, что право на жизнь имеют только те работники, которые производят стоимость в любых её видах. И не будем считать, что сказать о ком-то, что он не создаёт стоимости, — значит, пригвоздить его к позорному столбу и натравить на него всех остальных. Агрессивный и некультурный человек, конечно, ищет повод броситься на окружающих, но при чём же здесь наука?

          Относительно "методологии редакции измерять труд, как спидометром скорость" позволим себе заметить, что есть разница между тем, в чём измеряется что-либо, в каких единицах, какой мерой — и чем именно оно измеряется, то есть каким прибором. Спидометр — это прибор, измеряющий скорость в единицах расстояния и времени. Мы же в заметке писали вовсе не о рынке как "приборе" измерения стоимости, а именно о самой мере этой стоимости, о труде. Причём упоминали и о его квалификации, и о его общественной полезности и т.п., в отсутствии чего нас почему-то вдруг упрекнул В.Поплавский. Разумеется, само измерение труда, затраченного на производство продукции, есть общественный процесс, и мы указали на те параметры, которые при этом учитываются, — а потому просто не понимаем, на чём основано недовольство оппонента.

          Фраза "новая стоимость является в историческом плане величиной практически постоянной", возможно, действительно, не совсем удачна. Что мы тут имели в виду? Что валовой продукт в любую эпоху при задействовании в обществе равного числа людей, работающих в некоем среднем темпе, обходится в одно и то же количество труда, независимо от натуральных объёмов. Это, по сути, тавтология. Ясно, что равные затраты сил всегда равны по определению. Натуральные же воплощения этих затрат различаются сообразно производительности труда, связанной с техникой и трудовыми навыками. Сопоставимое по затратам несопоставимо по натуральным показателям. Если пересчитать блага одной эпохи в затратах на единицу продукции другой эпохи, то объёмы стоимости, выраженные в таких общих натуральных показателях, будут, естественно, разными. В этом-то, собственно, и обнаруживается факт нормального исторического роста производительности труда.

          Напоминаем, однако, что речь сейчас идёт именно о чистой новой стоимости, а не о стоимости годового продукта вообще, поскольку в последнем присутствует и перенесённая стоимость средств производства и рабсилы. В.Поплавский упрекает нас в том, что у нас, мол, получается, "что вообще все работники, независимо от вида их труда и разницы в их квалификации, всегда создают совершенно равные стоимости". Общие-то стоимости создаются разными работниками, конечно, неравные, но вот действительно новые стоимости тут, возможно, и в самом деле у всех работников совершенно равны. Конечно, квалифицированный работник создаёт большую стоимость, нежели неквалифицированный, но какова доля в этой стоимости воплощённого в рабсиле прошлого труда его учителей, потраченного на приобретение им квалификации и опыта? Не окажется ли за вычетом этой доли, что труд обоих работников — квалифицированного и неквалифицированного — создаёт совершенно равные новые стоимости при равенстве энергетических затрат?

          Тут ещё можно заметить, что работники отличаются друг от друга не только по своим объективным качествам (по квалификации и проч.), но ещё и по субъективным параметрам — по способностям чисто личного свойства. Но при сравнении разных эпох этот фактор вряд ли будет работать. Если уровень квалификации новой эпохи обычно всегда выше, чем старой, то уровень талантливости — это уже дело случая. Соотношение эпох в этом смысле может быть обратным.

          То есть мы подчёркиваем, что проблема сравнения созданных объёмов новых стоимостей куда сложнее, чем это кажется В.Поплавскому. И она не решается столь прямолинейно — одним лишь указанием на повышенную квалификацию рабсилы новой эпохи. При расширенном воспроизводстве рабочей силы (в качественном, стоимостном смысле, а не в смысле количественного прироста: последний показатель у нас признан как раз неизменным), которое обычно имеет место постоянно, а также при расширенном воспроизводстве материальных факторов производства происходит постоянное накопление стоимости. Что отчасти отражается в ежегодном приращении стоимости производимой продукции, которое идёт не только и не столько за счёт созидания новой стоимости, сколько за счёт перенесения стоимости прошлого труда. Точнее, валовая стоимость годовой продукции состоит всё больше и больше именно из перенесённой стоимости, а вот новая стоимость при равных затратах среднего труда, по-видимому, остаётся величиной постоянной. По крайней мере, похоже, что квалификация рабсилы как раз менее всего может отражаться на этой величине, ибо рост производительности труда связан в первую очередь не с квалификацией, а с техническими усовершенствованиями: квалификация ведь чаще всего лишь обслуживает более совершенную и производительную технику. Кроме того, прогресс в самих методах повышения квалификации относительно замедлен: для овладения равным числом единиц информации в разные эпохи нужны примерно равные усилия — сдвиги здесь не столь значительны в сравнении со сдвигами в производительности материальной сферы. Более того, известно, что, например, в эпоху цехов и ремесла приобрести квалификацию было гораздо труднее, чем в эпоху машинного производства, то есть стоимость рабсилы ремесленника была выше, чем стоимость рабсилы пролетария. Относительный рост производительности труда последнего следует, видимо, отнести на счёт появления новых, более совершенных средств производства. С течением времени происходит как раз снижение доли прошлого труда, перенесённого на продукцию со стоимости рабсилы — и замена её долей прошлого труда, переносимого с машин, да и долей нового труда вообще. Лишь в современную эпоху опять наметилась постоянная тенденция к росту доли прошлого труда, затраченного на развитие рабсилы.

          Любопытно было бы проследить, как влияет на производство новой стоимости основной политэкономический фактор — развитие средств производства. Ведёт ли это развитие к тому, что в разные эпохи при разной технике равные объёмы труда созидают разные объёмы стоимости? Или же эти объёмы равны независимо от пересчётов в натуральные единицы продукции и в каждой такой единице продукции просто сокращается доля живого труда в пользу прошлого? Впрочем, ответ тут очевиден: если бы внедрение новой техники не влекло за собой экономии затрат труда, а лишь повышало бы долю прошлого труда относительно доли труда нового, то внедрение потеряло бы смысл. Таким образом, равные объёмы труда всегда производят равные стоимости. Но при разной технической оснащённости — разные объёмы материальных благ. Ввиду чего одна и та же стандартная рабсила в разные технологические эпохи в пересчёте на натуральные показатели создаёт разные объёмы такой натурализованной стоимости. То есть здесь за труд, создающий стоимость, за средний общественно необходимый труд мы принимаем труд определённой эпохи, и уже в нём считаем блага всех эпох, при всём при том, что средняя производительность труда вообще — растёт.

          Подчёркиваем, однако, что это связано прежде всего с внедрением новых средств производства. Развитие новых видов труда и рост квалификации совсем не обязательно должны вести к какой-либо экономии труда: затраты на обучение могут и превышать чисто исчисленную отдачу от экономии трудовых затрат на производство. Правда, чисто исчислить её не всегда возможно, поскольку обучение обычно преследует цель приспособления рабсилы к новой, более производительной технике, а не просто развивает её способности сами по себе. Поэтому отдача от обучения смешивается с отдачей от использования этой новой техники. И последняя может многократно перекрывать все расходы на обучение, делая эти расходы выгодными, независимо уже от рентабельности обучения, гипотетически взятого само по себе. Ведь взятое само по себе, взятое абстрактно, — обучение не существует. И потому нельзя сравнивать квалификации, например, токаря и ремесленника, изготавливающих одинаковые изделия. Здесь возможно сравнение лишь по производительности, по затратам на обучение, но тем не менее квалификации производителей тут совершенно различны качественно и не поддаются сравнению по сложности и т.п. Тут имеются разные технологии — более производительная и менее производительная — но степень сложности самого труда в менее производительном случае может быть даже выше, чем в более производительном случае. Ибо более высокая производительность достигается совсем не обязательно за счёт усложнения труда. Таким образом, труд рабочего на конвейере, во-первых, качественно отличен от труда ремесленника и не может быть представлен как некое усложнение-упрощение его. А во-вторых, если перевести сравнение в плоскость абстрактной сложности (то есть сравнивать квалификации не конкретно, а по каким-то параметрам, характеризующим сложность вообще — допустим, по числу операций и т.п.), то можно легко убедиться, что труд ремесленника был куда сложнее труда современного производителя. Так что различие эффективности среднего труда разных эпох обусловлено различиями технологий, а не качества рабсилы.

          Знаменательно, кстати, что революции в технологиях являются результатами как раз умственного творческого труда, то есть такого труда, который создаёт не стоимости как таковые, а именно ценности — и тем не менее отдача от такого труда многократно превышает действительные вложения сил. Когда эта разница между затратами энергии учёного и плодами его труда реализуется в средствах производства, то происходит скачок в экономии труда: затраты на изготовление новой техники оказываются существенно более низкими, чем материальная отдача от этой новой техники.

          Далее В.Поплавский, полемизируя с нашим замечанием о том, что идея есть ничто без конкретного воплощения, написал, что и ботинки суть ничто, если их никто не хочет носить. Этим своим аргументом наш оппонент ещё раз подтверждает ту мысль, что вещь не может иметь стоимости, не имея потребительной ценности. Однако всякое сравнение в той или иной степени хромает. Продукция умственного труда всё-таки отличается от ботинок и вообще любой продукции физического труда тем, что плохие ботинки не имеют потребительной ценности лишь потому, что их не хотят носить, хотя и могут, а вот идею посторонние субъекты не могут потребить, даже если и хотят. И они не могут потребить её до тех пор, пока она не будет преобразована физическим трудом в нечто, доступное потреблению. То есть в случае с ботинками имеется отсутствие потребительной ценности по субъективным причинам, а в случае с идеей — по объективным: здесь стоимости нет принципиально, а не только в силу переменчивых внешних обстоятельств. Для того чтобы у данных ботинок появилась стоимость, с ними не надо ничего делать — достаточно каприза моды. (Мы, конечно, ведём речь о доброкачественных изделиях — равно как и о доброкачественных идеях.)

          "И последнее. Откуда, вообще, берётся цена идеи?" — задаётся вопросом В.Поплавский, и тут же указывает, что идея всегда продаётся на капиталистическом рынке по цене гораздо более низкой, чем величина её полезной отдачи, выраженной в стоимости. Истинно так. Мы как раз и писали о том, что цена эта формируется как расчётный эффект минус средняя прибыль (как минимум) реализатора. Но доход производителя — вопреки мнению нашего оппонента — совсем не обязательно должен быть выше дохода автора идеи. Производитель заинтересован в получении средней прибыли, а вовсе не в том, чтобы надуть творца и непременно получить больше, чем он. Оговорка В.Поплавского на сей счёт довольно характерна и отражает наш сегодняшний менталитет.

          Данное стремление урвать непременно больше других — оно из области стимулов советского обывателя, которым в первую очередь движет зависть к ближнему и жажда обставить этого ближнего любыми средствами, пусть хотя бы и с объективным ущербом для себя. Это черта как раз нашей советской, чисто феодальной идеологии, в которой преувеличенное значение имеет личное соперничество, иерархия положений на социальной лестнице, а не собственно материальный фактор. Нормальное же капиталистическое общество нацелено прежде всего на личное благосостояние, а не на место в какой-либо иерархии. Поэтому соперничество здесь постепенно вытесняется сотрудничеством как более экономически выгодным образом действий. "Пусть мой сосед извлечёт больше меня пользы из нашей с ним кооперации — лишь бы мне от этой кооперации было хорошо", — вот идеология западного цивилизованного человека, который через личное переходит к общественному, то есть к социалистическому идеалу, отталкиваясь от заботы о личном благосостоянии, которое всё больше и больше зависит от общественного сотрудничества. У нас же, увы, пока господствует иное: пусть мне будет плохо — лишь бы соседу стало ещё хуже. Это идеология, сориентированная не на материальные блага, а на место в обществе: выше соседа любой ценой.

          Что интересно, именно эту идеологию принимают за движущий стимул прогресса наши демсоюзовцы и вообще большинство наших сторонников буржуазного строя. И даже, как это было видно выше, А.Б.Разлацкий (один из авторов "Марксиста" № 17. — Сост.) в определённом аспекте. Вот насколько глубоко проникли феодальные ценности и представления в нашу подкорку. У нас даже самые ярые апологеты капитализма и противники тоталитаризма (то есть феодального строя) не способны освободиться от феодальных традиций мышления и потому обосновывают свою точку зрения в пользу частной собственности и проч. чисто по-феодальному. С чем мы их и поздравляем.