А.Хоцей

          Привет, Лида и Лёвка.

          Прежде всего, благодарю Вас за тот труд, который Вы затратили, перепечатав для меня отзыв И.Б.Петрова. Что же касается самого отзыва, то это — нечто.

          Я, конечно, и не рассчитывал на какие-либо откровения, но действительность намного превзошла все мои ожидания. В связи с чем я и вынужден писать данный текст. Предназначенный, естественно, не для самого И.Б.Петрова, ибо я прекрасно понимаю, что его лично нисколько не интересует моё мнение о его рецензии, равно как и я не испытываю никакого желания вступать с ним в полемику: это очевидно бесполезное занятие. В то же время мне не безразлична ваша позиция. В особенности, в связи с тем, что вы моих книг не читали и составляете себе представление о них со слов данного товарища. Я просто поражаюсь тому, что тебе, Лида, как ты выразилась в телефонном разговоре, моя работа стала тебе понятнее после его разъяснений. Ты что, пошутила, что ли?

          Короче, я опасаюсь, что И.Б.Петров основательно запудрил вам мозги, отчего и считаю своим долгом дать вам хотя бы некоторые разъяснения по поводу его "критики" моего сочинения. В полной мере ответить на все его "замечания" я, конечно, не берусь: на всякий чих не наздравствуешься.

          Прежде всего должен отметить, конечно, то ли недобросовестность, то ли неопытность моего рецензента. То, что он написал, никак нельзя назвать рецензией, а тем более такой, которая претендует на звание критической. Нормальный рецензент обязан выявить концепцию разбираемого им автора и критиковать (если появляется такое желание) именно её основания. И.Б.Петров же предложил всего лишь бессистемные заметки по ходу чтения, представляющие собой просто какое-то собрание придирок к произвольно выдранным им из моего текста фразам. Но и то бы ладно, если бы его "рецензия" представляла собой хотя бы критику каких-то частных моментов моей концепции. Пусть бы он даже не удосужился показать мне (и прочим планировавшимся читателям) ошибочность моих общих позиций, — я был бы благодарен ему уже за то, что он раскрыл мне глаза хотя бы на какие-то мои частные ошибки. Ну пусть бы он взял какие-нибудь две-три темы, которые кажутся ему у меня наиболее сомнительными, и подробно разжевал мне, неучу, в чём я конкретно заблуждаюсь. Но ведь он и этого не сделал, а просто проскакал галопом по Европам — и всё впустую. Вся его "критика" ограничилась лишь претензиями такого сорта, которые вовсе не являются критикой моих позиций.

          Во-первых, пятьдесят процентов замечаний И.Б.Петрова представляют собою простые восклицания типа: "Ну и дурак же этот Хоцей! Смотрите, что за чушь он несёт!" После чего следует цитата и заключение: "С этим не хочется даже и спорить". Чем рецензент и удовлетворяется. Видимо, полагая, что его личное мнение настолько ценно, что не требует никаких подкреплений аргументами.

          Во-вторых, ещё процентов тридцать реплик автора сводится к указанию на то, что мои взгляды не соответствуют общепринятым. Здесь И.Б.Петров апеллирует уже не к собственному авторитету, а к авторитету других авторов, мнения которых ему ближе и привычнее. Опять же не приводя никаких реальных аргументов в пользу ошибочности моих концепций. Он как-то не отдаёт себе отчёта в том, что любая более-менее новая концепция просто обязана быть не соответствующей каким-то старым взглядам. Странно выглядела бы, например, критика теорий Эйнштейна, сводящаяся исключительно к указаниям на то, что эти теории не соответствуют теориям Ньютона.

          Наконец, в противоположность сему, в-третьих, последние двадцать процентов претензий носят такой характер, что написанное мной старо, давно известно, и я, мол, с одной стороны, не уважаю читателя, впаривая ему банальности, а с другой — жулик и прохвост, потому как всю дорогу умалчиваю о подлинных авторах высказываемых мною мыслей, не давая ссылок и т.п. Не касаясь того вопроса, стоило ли мне теоретическое сочинение превращать в историографическое, замечу, что и данные претензии направлены вовсе не против моей концепции, а лишь против моей манеры изложения материала.

          Вот всё, что касается "положительного" содержания отзыва (откровенную ругань я, естественно, вообще опускаю). Де-факто И.Б.Петров своим опусом лишь показал, что ему не нравятся ни мои взгляды, ни моя манера письма, ни я лично. Реальной же критики в его сочинении, увы, нет.

          Зато в нём в изобилии встречаются передержки, подтасовки и простые непонимания обсуждаемых мною вопросов. Чтобы не быть столь же голословным, как сам И.Б.Петров, приведу ряд примеров. Разумеется, я, как отмечалось, не буду останавливаться на каждом его замечании, а возьму лишь те, что, с одной стороны, хоть как-то осмысленны, а с другой — не требуют обширных специальных разъяснений. Так что если я какую-то реплику оппонента пропускаю, то из этого не следует, что я с ней согласен или не в силах возразить. Кроме того, к сожалению, присланный вами текст явно не упорядочен, как положено, и начинается почему-то сразу с комментариев по поводу седьмой части, — так что не обессудьте, что я тоже буду отвечать на реплики "рецензента" в том же "скачущем" порядке.

          Итак, он не согласен с тем положением, что "методология познания объекта должна отвечать его природе", то есть с тем, что "лишь разобравшись с общим, можно правильно истолковать и идентифицировать частное" (эта мысль, кстати, почему-то приписывается им Ленину, хотя подобные соображения высказывал ещё Платон). Данное своё несогласие И.Б.Петров (в дальнейшем для краткости — ИБП) аргументировал тем, что, дескать, что за нелепость: "если мы заранее чётко представляем себе предмет, то зачем тогда исследование" и его методология? Тут оппонент продемонстрировал непонимание двух простых обстоятельств.

          Во-первых, это непонимание того, что чёткое представление об объекте исследования вовсе не тождественно знанию его сущности. Формирование представления связано с выделением объекта из окружающей действительности, с отличением его от всего прочего, а вовсе не с изучением данного выделенного. Чтобы что-то изучать, надо это что-то прежде вычленить из Мира, мысленно поставить перед собой в виде отдельного особого объекта познания. Как бы мы могли, например, изучать человека, если бы не имели о нём чёткого представления, если бы представление о нём сливалось у нас с представлением о других животных или о растениях? Чтобы исследовать человека как именно человека, надо прежде именно чётко понять то, что он собою представляет в отличие от всего того множества объектов, которые людьми не являются. Но главное даже не это.

          Главное, во-вторых, это то, о чём идёт речь у меня, то бишь то положение, что грамотное познание частного требует прежде всего познания общего. Что сие значит? То, что если бы, допустим, перед нами стояла задача изучить такой объект, как берёза, то начать данное изучение мы должны были бы логически, как минимум, с выяснения того, что такое дерево вообще. Лишь выяснив данный вопрос, мы могли бы перейти к изучению таких особенных деревьев, как берёзы. Подчёркиваю: речь идёт именно о теоретическом, логическом (которым я и занимаюсь в работе), а не практическом изучении. Практическое изучение, разумеется, носит конкретный характер. В ходе его исследуются как раз прежде всего многие конкретные берёзы, на базе чего путём обобщения формируется представление о берёзе вообще, а далее (при дополнительном изучении клёнов, дубов и пр.) — и о дереве вообще. Но в теоретическом рассмотрении вопроса всё происходит с точностью до наоборот. Тут мысль движется от общего к частному, по пути дедукции, а не индукции.

          Конкретно, например, я — в случае, к которому относится выдвигаемое мною требование — ставлю перед собой задачу исследовать генезис буржуазного строя. Как это правильно сделать? Естественно, прежде поняв, что такое генезис вообще как феномен. Лишь установив то, как происходит любой процесс генезиса, можно грамотно исследовать то, каким образом данное общее содержание реализуется в конкретной частной форме генезиса именно буржуазного строя. Это всё азы научной методологии. Более того, пояснения по сему поводу для не очень грамотного читателя содержатся в первой части моего сочинения. Ещё более того, вся эта часть полностью является применением данного метода (движения от общего к частному). Я тут, предположительно отнеся общество к классу вещей, исследую, что такое вещь вообще, — с тем, чтобы опереться в дальнейшем на данное общее знание при исследовании конкретной особой вещи: общества.

          При этом нетрудно понять, что исследование общего вовсе не идентично исследованию частного. Представление о дереве вообще вовсе не тождественно представлению о конкретном дереве — берёзе. Знания о дереве вообще, во-первых, полезны при изучении берёзы, а во-вторых, сами по себе вырабатываются вовсе не её изучением, а изучением множества иных деревьев — каких-нибудь клёнов, лип и ясеней. Представление о том, что такое генезис, можно выработать не только на примере генезиса конкретно буржуазного строя, но и на примере многих других генезисов — как именно некое общее представление о том, каков он, феномен генезиса, где бы и когда бы мы его ни встретили. С этим общим представлением мы получаем и методологические ориентиры в отношении конкретного генезиса буржуазного строя. Так что ИБП напрасно иронизирует на тот счёт, что, дескать, нельзя плавать, не войдя в воду, глупо пытаться составить себе представление об объекте до того, как начнёшь его изучать. ИБП просто не желает понимать, что речь у меня идёт именно о выработке общего представления перед тем, как приступить к исследованию конкретной формы реализации этого общего. Хотя ИБП мог бы, слегка поднатужившись, просечь эту нехитрую премудрость. Как ввиду того, что я постоянно применяю этот способ с самого начала своего сочинения (не потому, что данный способ нравится лично мне, а потому, что это вообще способ всякого теоретического, то есть логического, дедуктивного познания), так и хотя бы потому, что я, собственно, делаю в рамках реализации провозглашённой методологии.

          А делаю я тут как раз то, что стараюсь составить себе именно общее представление о том, что такое генезис. Последующий мой текст являет собой не что иное, как разбирательство с понятиями "генезис", "развитие", "становление" и пр., то есть с их значениями, или, другими словами, с тем, что представляют собой те объекты, которые этими словами называются. Ведь если я собираюсь исследовать генезис буржуазного строя, то должен, как отмечалось, знать, что такое генезис вообще и, следовательно, что отличает генезис от развития, становления и прочих процессов. Вот эти различия данных процессов и, соответственно, значения слов "генезис", "развитие" и др. я и устанавливаю. Нарываясь, однако, на упрёки со стороны ИБП, что я при этом игнорирую-де диалектику, занимаюсь никому не нужной словесной игрой, а также и на то поучение, что "между генезисом и развитием нет и не может быть принципиального различия", то бишь это-де одно и то же. При чём здесь диалектика? Почему ИБП так раздражает моё нормальное для учёного стремление избежать синонимии и омонимии терминов, то есть стремление придать каждому слову именно и только его конкретное значение, я не понимаю.

          Со своей стороны, ИБП не понимает сущности теоретической работы и вообще научного познания, то есть того, что в ходе их человек занимается анализом и синтезом, абстрагированием и идеализацией. Поясню примером. Общеизвестно, что законы природы устанавливаются учёными в лабораторных условиях, а не в "суматохе буден". Всякое явление учёные стараются изучать в чистом виде, по максимуму устраняя при проведении соответствующих экспериментов все посторонние изучаемому явлению влияющие факторы. Вот и я, ставя себе целью создание теории общества, то бишь познание его в чистом виде, стараюсь хотя бы мысленно (ибо практически это сделать невозможно) представить себе его в идеале, вне всяких посторонних обстоятельств, влияний и пр. Ту роль, которую в практическом эксперименте выполняет стерилизация, устранение посторонних примесей и помех, в теоретическом анализе играют идеализация, абстрагирование от случайностей. У ИБП это нормальное требование чистоты "умственного эксперимента", конечно, вызывает негодование. Не потому, что он над данной проблемой крепко подумал, а просто потому, что у него после чтения моих книг вообще вызывает негодование всё, что начинается на букву "Х".

          При этом не следует принимать приём идеализации за отрыв от практики, как это делает ИБП. Таким способом мы лишь устанавливаем закономерности объекта в чистом виде. Иначе их просто и не установить. Однако установление закономерного поведения объекта, взятого в чистом виде, есть лишь именно выявление "управляющих" им законов. Выработка теоретического знания об идеальном объекте (например, точке, идеальном газе, идеальном обществе и т.п.) — это отнюдь не признание того, что в мире реально существуют такие объекты (точки, идеальные газы и общества). Отсюда никак не следует, что мы тем самым и любой конкретный объект должны рассматривать так, будто он — идеален. При анализе реальности знание её закономерностей является лишь основой, которая, безусловно, должна быть дополнена и знанием всех тех обстоятельств, которые искажают идеальную картину (то есть знанием того, как именно они её искажают). И у меня целый раздел, который ИБП деликатно замолчал, посвящён выяснению таких обстоятельств и их значения. Однако, повторяю, для того чтобы понимать реальность во всей её красе и искажениях идеала, надо прежде составить себе представление о самом идеале, о "норме". Всякая теория идеальна, ибо описывает некую логическую "норму". Хотя всякая реальность в той или иной степени "патологична". ИБП же, видимо, не знает о таком характере соотношения теории и реальности и поэтому бичует моё стремление исследовать прежде всего норму, а не множественные патологии (хотя, повторяю, я не избегаю и последнего).

          Хуже того, ИБП дерзает даже упрекать меня за то, что я считаю нужным изучать лишь закономерное и отказываюсь в рамках теоретической работы (в рамках теории) учитывать всякого рода случайности. Это уже чистый анекдот. Мне даже не верится, что мой оппонент настолько невежественен, что не знает о том, что известно ещё со времён Аристотеля, — что не бывает наук о случайных событиях и, в особенности, теорий случайных событий. Все науки изучают только закономерности, а теории представляют собою не что иное, как своды законов, описывающих эти закономерности (в том числе — и теория вероятности, и даже теория самой случайности вообще, то есть теория, схватывающая в своём содержании то общее, повторяющееся, закономерное, что обнаруживается во всех случайных событиях при их сравнении между собой в качестве именно случайных). Мне кажется, что ИБП просто настолько страстно желает побить меня камнями, что в полемическом запале теряет всякое чувство реальности.

          Исключительно желанием хоть как-то уязвить меня вызваны и нападки ИБП на используемый мной термин "обществоведение". Я, разумеется, не стал бы о такой мелочи и заикаться (чем бы дитя ни тешилось!), если бы с удивлением не обнаружил далее, что сам ИБП преспокойненько вовсю пользуется термином "обществознание". Интересно, чем это термин "обществоведение" хуже термина "обществознание"? Ведь ведать и значит — знать.

          Также неведомо мне, в чём заключается "чудовищная антинаучность и нелепость" простенького соображения о том, что историки больше нацелены на собирание фактов, а обществоведы (или "обществознанцы"?) — на создание теорий общества. Это очевидный факт и момент обычной специализации в научной деятельности. Ещё же больше меня удивляет то, что, по мнению ИБП, именно из этого соображения у меня "вытекает, во-первых, то, что становление и развитие общества происходят по разным законам", а во-вторых, распадение мирового исторического процесса "на несколько обществ-процессов" (? — что-то тут явно напутано при перепечатывании). Утверждение о том, что в теоретическом (и только в теоретическом!) плане мировой исторический процесс не представляет собой одного целого у меня вытекает вовсе не из разделения труда между историками и обществоведами (как такой вывод вообще можно себе представить, обладая хотя бы малейшими навыками логического мышления?), а из многостраничного предшествующего анализа многогранности данного процесса. О различии же между становлением и развитием я вообще толкую ещё с первой части.

          Дальше ИБП опять тычет меня носом в "глупость" моего "лабораторного" подхода к изучению генезиса буржуазного строя. Дескать, давно доказано (и только я, мол, об этом не знаю), что на самом деле оный развивался вовсе не в лабораторных условиях. Как будто бы я сам многократно не указываю на данное обстоятельство, как будто бы я сам не уделяю исследованию значений искажающих чистое развитие факторов сотни страниц и не критикую, в свою очередь, тех учёных, которые, строя свои теории, некритически принимают "нелабораторный, грязный" ход событий за "чистый", закономерный, теоретический (то есть которые как раз якобы что-то там "доказали"). Повторяю, все такие реплики ИБП равноценны тому, как если бы он взялся упрекать физиков-химиков за их представление об идеальном газе, (а математиков — за идею точки), коля им глаза тем, что идеальных газов (и точек) в природе не существует. Столь наивными придирками он просто демонстрирует полное непонимание сущности теоретизирования и только.

          Безосновательно утверждение ИБП, "что разницу между орудиями" мной якобы "придуманной бюрократической формации и периодом генезиса капитализма" мне "установить так и не удаётся", а также и фраза о моей-де "неспособности выделить этапы становления капиталистической формации". Умеющий читать — да читает. Нелепа реплика о том, будто "начальные стадии генезиса капитализма... не связаны с появлением качественно новой технологической базы". С одной стороны, ИБП, похоже, не различает генезис капитализма и генезис буржуазного строя, а с другой — не улавливает отличий именно технологических баз бюрократического ("феодального") и буржуазного типа. Хотя я и разобрал всё это подробнейшим образом. Похоже, оппонента просто смущает и возмущает то обстоятельство, что моё этапирование исторического процесса не совпадает с тем, которое он считает единственно правильным. Далее, крайне спорно (мягко выражаясь) утверждение, что я никак не доказываю тот тезис, что лишь промышленные капиталисты в составе буржуа оказываются способны к эффективной политической самоорганизации и к организации под своим началом всего общества. Достаточно внимательно прочитать мою работу, чтобы понять, что это не так. Правда, боюсь, что ИБП понимает под доказательствами не логические аргументы, исходящие из обобщённой практики и сущности объекта (например, дураку должно быть ясно, что сотням тысяч мелких разобщённых производителей уже чисто технически гораздо труднее договориться между собой и сорганизоваться, чем десятку-другому крупных промышленников), а приведение как можно большего числа конкретных фактов. Но, коли это действительно так, то всё дело опять-таки упирается в вопросы эпистемологии и теории доказательства, которые я тут разжёвывать не имею ни времени, ни желания.

          Скучно читать наивные реплики ИБП о том, что именно идеология марксизма виновата во всех бедах нашей Родины последних ста лет. А уж тем более то, что я, дескать, именно стыдясь сего якобы факта, отрекаюсь от марксизма. Я от марксизма вовсе не отрекаюсь (хотя и критикую его по отдельным важным пунктам), а указанную версию объяснения наших бед критикую в восьмой части как всем её (данной части) содержанием, так и специально. Впрочем, ИБП, само собой, всё сие попросту не воспринимает.

          Можно лишь пожать плечами и в ответ на то утверждение ИБП, будто я не выявляю качественную специфику бюрократического и буржуазного строев. Первой проблеме у меня посвящена вся пятая часть, а второй, конечно, специально будет посвящена только девятая. Однако и в седьмой части на сей счёт написано достаточно, чтобы имеющий уши да услышал. Вся проблема в том, что ИБП слышит лишь то, что хочет услышать. Он убеждён, что единственно верна только признаваемая лично им теория общественных формаций, и абсолютно не собирается вникать в чужие аргументы. Впрочем, я полагаю даже, что основным движущим мотивом моего рецензента вообще является не догматизм и не желание защитить "истину" в том виде, как он её понимает, а лишь элементарная ненависть ко мне, которой насквозь пропитано всё его сочинение. На деле ИБП наплевать на науку. Он просто старается по максимуму прищучить меня, не брезгуя при этом никакими средствами.

          Далее ИБП отметил, что я "с ног на голову поставил все вопросы управления и собственности" (позднее он ещё раз повторил это обвинение), не понимая того, что я вёл речь вовсе не о соотношении управления и собственности (то бишь наёмных менеджеров и хозяев), а о соотношении власти и собственности (политического и экономического господства). Управление и власть — это далеко не одно и то же, отчего менеджеры и властвующие управленцы вступают с собственниками средств производства в весьма непохожие отношения. Однако ИБП с его постоянной подменой бюрократов простыми чиновниками (и даже менеджерами) никак не может (или не хочет) понять того, что разговор у меня идёт совсем не о том, о чём желает беседовать он, отчего и удивляется тому, что мои соображения не совпадают с его (точнее, с соображениями тех советских авторов, к которым он меня всю дорогу отсылает). Мой оппонент вообще полностью игнорирует мою трактовку бюрократии, то ли делая вид, что он её не понимает, то ли действительно не понимая (что, на мой взгляд, просто удивительно, ибо я излагаю её довольно часто и весьма подробно). Кстати, ниже (то есть, фактически, "выше" — при разборе первой книги третьего тома: ведь у вас при перепечатывании всё оказалось перевёрнуто) и сам ИБП отметил то, что у меня управленцы и бюрократия не тождественны, совершенно, однако, не принимая эту нетождественность во внимание и продолжая при критике моих соображений отождествлять их как ни в чём ни бывало. Хотя очевидно, что если желаешь опровергнуть рассуждения оппонента, то необходимо прежде всего хотя бы понять их смысл, а не сотрясать воздух зря, оспаривая что-то совсем другое. К сожалению, ИБП не придерживается этого простейшего правила научной полемики.

          Аналогично, то ли небрежность прочтения рецензентом моего текста, то ли его упорное нежелание понять прочитанное показывает и его претензия ко мне о том, что я не пишу о процессе появления наёмных рабочих. Во-первых, я, конечно, об этом пишу. ИБП прав лишь в том, что я пишу об этом вскользь и на порядок меньше, чем о появлении буржуазии. Однако сие вряд ли можно ставить мне в вину. Тут оппонент должен был бы не ругать меня за невнимание к рабочим, а подвергнуть критике вообще всю мою концепцию. Ибо в её рамках, во-вторых, моё поведение вполне логично. Мне ведь и нет надобности при исследовании генезиса буржуазного строя писать о генезисе рабочего класса. Я неоднократно высказываю и разъясняю в своём сочинении ту мысль, что конкретное устройство любой общественной системы определяется прежде всего интересами господствующего класса. При буржуазном строе в роли такого класса выступает буржуазия, а вовсе не рабочие. Отчего мне для понимания данного строя нет никакой надобности в исследовании характера рабочего класса. Все свои силы я сосредоточиваю на изучении именно генезиса и сущности буржуа. Кстати, если бы мой оппонент был чуточку повнимательнее, то он смог бы заметить, что то же самое я делаю и в отношении бюрократической формации. Там я также вовсе не занимаюсь исследованием крестьянства, а анализирую только характер и интересы бюрократии, выводя из оных все основные особенности данного строя. Это моя общая методология, основания которой ИБП вовсе не опровергает и даже не затрагивает (видимо, не просекая, что тут к чему), но позволяет себе, тем не менее, ругать меня за то, что, строго придерживаясь её логики, я не делаю то, что в её рамках делать совершенно не требуется.

          Аналогичный характер носит и претензия ИБП к тому, что я игнорирую многоукладность. То, что в конкретных обществах сосуществуют самые разные типы производств (натурально-крестьянское, буржуазное, капиталистическое) — это именно конкретный факт и не более того. Кого-то он, конечно, интересует, но не меня. Зачем о данном факте многоукладности писать тому, чьей задачей является исследование лишь сущностей каждого из этих типов производств (как оснований соответствующих формационных состояний обществ), а вовсе не тех или иных исторически обнаруживаемых вариантов их сосуществований? Я вообще многое опускаю за ненадобностью, отчего, конечно, сие можно ставить мне в вину. ИБП, например, далее ругает меня ещё и за то, что я игнорирую религию как двигатель прогресса. Однако прежде чем ругать меня за то, что я чего-то не делаю, следует сначала доказать, что в рамках решения моих задач мне было необходимо сделать это. Я делаю только то, что считаю относящимся именно к моей теме. Притыкать же всякое лыко в строку мне вовсе ни к чему. О той же многоукладности я, например, стал вести речь только в части, посвящённой СССР, ибо тут речь пошла именно о конкретике, а не о теории общества вообще.

          Впрочем, с этого места мы как раз переходим к восьмой части, касающейся феномена СССР. Тут автор рецензии, в частности, обвиняет меня в том, что я преувеличиваю отсталость российского аграрного сектора, аргументируя своё мнение тем, что "перед Октябрём 1917 года крестьянство уже обладало основной массой помещичьих земель". Как будто отсталость или прогрессивность земледелия определяется тем (и только тем), в чьих руках находится земля. Увы, показателями тут выступают совсем иные факторы: техническая оснащённость, урожайность, товарность производства и т.п., а вовсе не крестьянский или нет тип землевладения. Если уж на то пошло, то указанный факт перехода земель из рук помещиков в руки крестьян свидетельствует как раз в мою пользу: ведь мелкое крестьянское хозяйствование заведомо слабее и примитивнее крупного. Конечно, и помещичье землевладение никак не стоит отождествлять с крупным товарным хозяйством и прогрессивными земледельческими технологиями, но тут хотя бы есть возможность для нововведений, кооперации и пр., а в рамках нищих крестьянских хозяйств даже нет такой возможности. В том-то всё и дело, что в России начала XX века шло мельчание земельных наделов крестьян и их постепенная пауперизация.

          Странна претензия ИБП к моей фразе по поводу подоплёки исторических событий и их конкретного хода. ИБП как-то смешивает эту подоплеку, то есть то, что определяет события, их базис, — с самими событиями. Он что, не в состоянии отличить причину от следствия? Я освещаю в первом разделе восьмой части расклад социальных сил в российском обществе и прочие условия, определяющие направления его развития, именуя всё это подоплёкой, то есть базисом, определяющим ход событий. Затем же перехожу к рассмотрению самого данного хода, объясняя его ссылками как раз на характер описанных мною изначально определяющих факторов. Мой же оппонент предложил диаметрально противоположный ход исследования. Сначала описать события, а потом докапываться до их причин. Он, видимо, не понимает, что такая черновая работа должна быть именно черновой, предварительной, проделанной автором до "приступления" к теоретическому изложению. В последнем же необходимо идти от причин к следствиям, а не наоборот. Нельзя найти ни одной теории, которая носила бы не аксиоматический, не дедуктивный характер. Индуктивный путь исследования типичен не для теорий, а только для их выработки. Это опять-таки такие азы, которые просто стыдно пересказывать.

          Ещё один пример неадекватной реакции на критикуемый текст ИБП продемонстрировал своей претензией к моему замечанию о том, что рабочие стремились взять заводы под свой контроль в связи с попытками их хозяев закрыть эти заводы. В "опровержение" данного замечания оппонент указал на то, что само стремление капиталистов закрыть заводы, в свою очередь, вызвано требованиями повысить заработную плату. Я не понимаю: как одно опровергает другое? Во-первых, помимо требований рабочих повысить зарплату имелись и более существенные основания для закрытия заводов, которые я и подчёркиваю в первую очередь. Во-вторых, одно дело — требование повышения зарплаты, а другое — стремление взять заводы под полный контроль. Первое вовсе не является "пролетарским экстремизмом", а вот второе — является. Именно это второе я и объясняю как вынужденное. Совершенно не отрицая при этом, что поведение самих капиталистов тоже было вынужденным. Я ведь сторонник как раз детерминистичности, вынужденности поведения всех социальных сил, участвовавших в русской "революции". Наконец, в-третьих, требования повысить зарплату были выдвинуты рабочими в феврале-марте 1917 года, а практика захвата заводов рабочими стала реалией осени 1917 — зимы 1918 года. Тут капиталистами в их стремлении свернуть производство двигали уже даже вовсе не чисто экономические соображения, а прямая политическая конъюнктура. Ну а реплики рецензента "при чём здесь тогда анархия?" и о том, что я противоречу сам себе, я просто не понимаю. При чём здесь эти реплики? В чём именно я себе противоречу?

          Недоумение вызывает и претензия к использованию мною цитаты из Бердяева в качестве характеристики Ленина — дескать, я беру "у него оценку противника, якобы не имевшего никакой программы". Всякий, давший себе труд заглянуть в мой оригинальный текст, легко убедится, что я ссылаюсь совсем на иную оценку Бердяевым Ленина, а именно на ту, в которой Ленин объявляется интересующимся прежде всего завоеванием власти. Что же касается реплики Бердяева на тот счёт, что Ленин-де никогда не писал программ, то я и сам отметил, что это явное преувеличение.

          Неуместны претензии ИБП и к цитатам из учебника "История России" по поводу того, что к 50-м годам Советская Россия по существу во многом восстановила все институты Российской империи. Я могу понять, что у ИБП (равно как, впрочем, и у меня) вызывает эмоциональное неприятие государственническая и, если можно так выразиться, "патриотическая" позиция авторов указанного учебника. Однако эмоции к делу не пришьёшь. Как бы мы ни оценивали (кто положительно, а кто отрицательно) политику советской власти, но тот факт, что советская монархия на определённом этапе своего конституирования повторила в себе черты всех обычных монархий, и в том числе предшествующих российских, сам по себе всё равно остаётся фактом.

          Не заслуживает серьёзного ответа и сарказм ИБП в отношении моей сентенции о наивности попыток анализировать исторические события с позиций абстрактной экономической и социальной целесообразности. Это ж очевидно, что мало кто озабочен тем, чтобы всем было хорошо, то есть именно абстрактной экономической и социальной целесообразностью, всеобщим благополучием. Подавляющее большинство людей (и в том числе те, кто находится у руля власти и управления обществом) думает лишь о том, чтобы хорошо было им лично, и во имя достижения этой цели отмеченные люди готовы пожертвовать интересами всех остальных членов общества и даже интересами общества в целом. Не менее очевидно также то, что плоть истории состоит из действий людей, указанным образом направляемых. Однако отсюда вовсе не следует, что умом данных действий и, тем самым, хода истории в целом не понять, аршином общим не измерить. Как раз наоборот, ход истории только и становится понятен при учёте указанных обстоятельств. Что я и демонстрирую своими объяснениями причин индустриализации, коллективизации и пр. Ну а что касается утверждения ИБП о том, что моя концепция почерпнута мною из "без стыда" цитируемого мною учебника "История России", то сия реплика, скорее, характеризует его собственную "стыдливость", то есть, мягко выражаясь, способность выдавать неправду, не краснея.

          Нелепа и претензия ИБП к моей фразе:

          "вопрос об ответственности людей за исторические события вообще не имеет отношения к науке".

          Якобы зачем тогда проводили Нюрнбергский процесс. ИБП, похоже, путает науку с судопроизводством, цели учёных — с целями судей, а объяснение поступков людей — с их оправданием или осуждением. Соответственно, и меня он трактует по-своему. Будто бы я, отказываясь судить отдельных людей, перекладываю какую-то ответственность на классы. Да я вообще не берусь кого-либо судить, на кого-то возлагать какую-либо моральную или правовую ответственность. Я учёный, а не судья. Моё дело — ответить на вопрос: "Почему это произошло?", а не на вопрос: "Надо или не надо наказывать тех или иных участников исторического действа?" — хотя бы пригвождением их к позорному столбу истории. Именно на этом постороннем судопроизводству характере науки я настаиваю. Своим же неприятием данной моей позиции ИБП просто в очередной раз демонстрирует, что он — не учёный, а простой проповедник, то бишь агитатор и пропагандист.

          Далее мой рецензент слегка стесняется. Дескать, "оспаривать некоторые утверждения автора иногда как-то неловко". Вот уж истинная правда! Что касается меня, то я ощущаю эту неловкость в отношении реплик ИБП практически постоянно. Он же ощутил её конкретно лишь по поводу моего утверждения о том, что в февральских и октябрьских событиях 1917 года, а также в ходе гражданской войны 1918-1920 гг. никто не выдвигал лозунг "Догоним и перегоним Запад". Это моё конкретное утверждение, относящееся именно к указанным событиям, ИБП истолковал через пень-колоду, зачем-то указывая мне на то, что зато Пётр Первый, Хрущёв и Горбачёв такой лозунг выдвигали. Комментарии тут излишни. Налицо одна сплошная неловкость.

          Теперь, продвигаясь по высланному мне тексту, перехожу к первой книге третьего тома.

          Пропускаю пару страниц дешёвого (даже по стилю) хамства, поскольку на них ИБП ничего мне не предъявляет, кроме простых восклицаний о бессмысленности моих выводов, с которыми "спорить, это себя не уважать". Могу лишь порадоваться тому, что рецензент хотя бы себя, но уважает. Обращаюсь сразу к его критике моего описания отношения бюрократии к буржуазии. Тут ИБП ещё раз показывает уже упоминавшееся выше непонимание сути моей концепции бюрократии, предполагая будто речь у меня идёт о простых чиновниках. Вообще, он целиком и полностью находится в рамках веберовского представления о бюрократии и не желает принимать в расчёт никаких моих разъяснений о том, что мною бюрократия толкуется иначе, что я вкладываю в данное слово иное значение. При этом подчёркиваю, что я вовсе не требую, чтобы рецензент в своём личном словоупотреблении использовал слово "бюрократия" в том же значении, в каком его использую я. Это его право — придавать словам те значения, которые он считает нужным. Однако когда он критикует какие-то мои рассуждения, то он обязан стараться понять их, а это значит, что в данном случае ему просто необходимо понимать используемые мною термины именно в соответствии с теми значениями, которые в них вкладываю я. Если я, например, читаю Платона, то я не отождествляю для себя значение его термина "эйдос" со значением современного слова "идея". Если бы я делал так, то я просто не понял бы смысла рассуждений Платона. И начал бы наезжать на него, утверждая, что его речи бессмысленны, что Платон дурак и т.д. То есть показывая на деле, что дурак-то именно я сам с данными моими наездами. Вот эту-то ошибку частенько и допускает ИБП. Он никак не хочет вникать в то, что я написал, и в частности, в мой язык (в тех мизерных областях, в которых он по необходимости своеобычен). Соответственно, и в вышеуказанном случае ИБП в очередной раз отождествляет противостояние буржуазии и моей бюрократии (то есть власть имущих, самовластных управленцев, господствующего класса) с противостоянием буржуа и простых чиновников государственного управленческого аппарата — "менеджеров" на службе у этой же буржуазии. ИБП полностью и бесповоротно пребывает в рамках традиционного марксистского понимания государства и никак не желает выходить за их пределы даже для того хотя бы, чтобы понять, о чём это я там таком толкую, находясь за пределами этих рамок.

          Ты, Лида, утверждала в последнем телефонном разговоре, что ИБП, мол, внимательно прочитал все тома моего сочинения. Ну никак не могу я в это поверить. У меня тут простой выбор: или допустить, что он читал меня очень небрежно и выборочно, или же признать его попросту нечестным человеком. Ну как, например, я могу иначе истолковать такую его реплику, будто я рассматриваю отличие западных монархий от восточных деспотий только по линии их силы и слабости, дескать, сосредоточиваясь на этом мелком обстоятельстве, на "внешних проявлениях", и упуская из виду то, что имеется в их глубинах. Ведь я, в отличие от тебя, прекрасно знаю, что теме отличий Запада от Востока у меня посвящены десятки, если не сотни страниц, на которых я рассматриваю данные отличия в самых различных аспектах. Не заметить сего даже при поверхностном прочтении моего текста просто невозможно. Значит, ИБП или попросту этих страниц не читал, или же элементарно непорядочен как критик.

          Не знаю также чем — то ли небрежностью, то ли непорядочностью, — следует объяснять и такое утверждение ИБП, будто "тезис об отсутствии частной собственности на землю в добуржуазных формациях... бездоказательно и даже без упоминаний о нём Хоцеем отбрасывается. О "сращенности" производителя с землёй в эти эпохи тоже ничего не говорится!" Может быть, это вы с Лёвкой при перепечатке до неузнаваемости исказили текст ИБП? Ибо такая беспардонная ложь просто не лезет ни в какие ворота. Указанный тезис, как раз напротив, выступает у меня одним из основных в процессе критики советского марксизма — как во втором, так и в третьем томах. Равно как и указание на сращенность примитивного земледельца с землёй.

          Странно выглядит и такое суждение ИБП:

          "Утверждение о некоем произвольном договоре между феодалом и крестьянином, ни на чём не основанном в правовом отношении, является просто ошибочным и надуманным. Автор (то есть я — А.Х.) не знает такую прописную истину, как "обычное право"".

          Я-то как раз и толкую не о чём ином, как об особенностях именно обычного права германцев, то бишь о том, что оное никак не регулировало тех отношений, которые стали складываться между ними (то есть между простыми аллодистами и магнатами) после завоевания новых земель — в отличие, например, от традиционного права древнейших восточных народов в момент образования у оных государств. На Востоке феодалы, в основном, вообще ни о чём не договаривались с земледельцем, ибо их отношения регулировались традицией, то есть обычным правом, тогда как на Западе в массовом порядке имело место заключение как раз индивидуальных договоров о переходе в личную зависимость. Это общеизвестный факт.

          Наивна претензия ИБП и к моей реплике о том, что в управленческом аппарате не может быть демократии. Всякий управленческий аппарат, разумеется, структурирован иерархически — с безусловным подчинением нижних этажей высшим. Иначе он просто не эффективен, то есть не может исполнять управленческих функций и не является, таким образом, аппаратом управления. Нет такого аппарата, в котором подчинённые выбирали бы себе начальника и тем самым диктовали ему свою волю. Такая выборность, то есть демократия, характерна вовсе не для аппарата, а для общества в целом (естественно, только демократического, а не любого). Причём подчёркиваю, что это вопрос принципа, то бишь теоретического понимания сущности аппарата, а вовсе не утверждение о том, что всякий конкретный обнаруживаемый в истории аппарат отвечал данному принципиальному идеалу в деталях. Всякий аппарат стремится к воплощению на практике данного принципа, но не каждый достигает идеала. Так что ссылки на то, что кто-то там до поры до времени позволял себе не соглашаться с мнением Сталина, ни о чём не говорят. Мне надоело это повторять, но ИБП и тут не понимает, что между реальностью и теорией нет и не может быть полного соответствия. Теория — это вовсе не зеркальное отражение реальности, а выявление в ней чего-то сущностного. Теория общества или аппарата может быть только одна и едина по своему содержанию. Реальность же множественна и в этой своей множественности тотально разнообразна. В частности, все общества или все аппараты чем-то различаются между собой. Поэтому даже чисто технически (не распространяясь уже о сущности теоретизирования) нет и не может быть такой теории, которая прямиком отражала бы любую описываемую ею реальность во всех её уникальных особенностях и искажениях "нормы", то есть идеализированного теоретического представления о ней. (Не сомневаюсь, что данные мои пояснения ИБП в очередной раз с восторгом истолковал бы как мой идеализм).

          Ничего, кроме хмыканья, не вызывает у меня и реплика ИБП о том, что "пресловутый структурный метод Хоцея совершенно неприменим к реальному историческому процессу, так как делает его статичным". Само собой. Ведь всякая методология, как мною уже указывалось и что отвергается ИБП, должна соответствовать изучаемому объекту. Структурно может изучаться только то, что имеет структуру — то бишь, например, общество в его устойчивом состоянии, в котором оно постоянно воспроизводится. Для объяснения же исторического развития, перехода от формации к формации, надо обращаться к другим факторам — к причинам данного развития. Иной объект — иная и методология. Указанная реплика имела бы смысл лишь в тех случаях, если бы я претендовал на применение структурно-функционального подхода там, где он неприменим, или если бы общество не являлось устойчиво существующим объектом, или же если бы оно не обладало структурой. А так я просто не улавливаю: в чём заключается негативизм приведённой претензии (кроме, разумеется, враждебности тона её автора)?

          Иные реплики ИБП просто откровенно сеют сомнения в его интеллектуальных способностях. Так, он как будто бы не отличает непосредственного управления производством (то есть, например, прямого определения, когда, где, что и кому сеять) от обеспечения условий этого производства, то есть от исполнения функций строительства оросительных систем, дорог, защиты производителей от грабителей и т.п. Он видит какое-то противоречие между моими утверждениями о том, что примитивное производство само по себе не нуждается в непосредственном управлении, и о том, что оно нуждается в защите, поддержке и прочем обеспечении условий его нормального функционирования. Неужто же различие между руководством и защитой так трудно уловимо? Ну а что касается роли бюрократии в ряде древневосточных государств, которую я якобы неправильно объясняю, да к тому же ещё и скрываю от читателя то, о каких именно государствах идёт речь, то вторая претензия опять же показывает, что ИБП меня просто не читал, а первая — что и то, что он прочитал, он не понял. Конечно, если его удовлетворяют примитивные объяснения на уровне пятого класса средней школы, то вольному воля. Однако ИБП всё-таки следовало бы разобраться с тем, каким образом природные факторы требуют управления производством со стороны бюрократии не только в Древнем Египте, но и в СССР, и в современной КНДР — раз уж он ставит все эти государства в один ряд.

          Вообще, я уже просто устал перечислять все глупости моего рецензента. А ведь мной наспех пролистана пока только половина его текста. Поэтому буду далее ещё менее подробен, указывая только на вопиющие нелепости. К их числу, например, принадлежит непонимание ИБП различия между функциональной зависимостью, то есть функцией в, если можно так выразиться, математическом смысле, и функциональностью частей целого. Функциональная зависимость существует там, где изменения параметров одного объекта влекут за собой изменения параметров другого. Например, изменения орудий труда ведут к изменениям в организации производства, а последнее — к изменениям структуры общества. Функциональность же частей выражается в том, что каждая из них выполняет в целом свою функцию. Например, в обществе кто-то управляет, кто-то растит хлеб, кто-то учит детей уму-разуму. Не надо путать эти два смысла слова "функциональность", что ИБП как раз и делает — например, зачем-то предлагая мне марксову идею о том, что предприниматель и рабочий являются функциями капитала и как-то смешивая сие с моим функционально-частьевым подходом к познанию общества.

          Откровенной ложью (прости, Лида, за резкость, но тут уже иначе не напишешь) является тезис о том, что "структурно-функциональный Хоцей" "не хочет видеть" классово-социального раскола общества, на который прямо "указывают коммунисты". Я уж и не знаю, в какой степени должно быть рассеянным внимание моего якобы "внимательного" критика, чтобы он не заметил не то что того, что в соответствующем месте (которым и вызвана указанная "критика") я как раз подчёркиваю парсоновско-марксистский дуализм своей позиции (то есть учёт мною как функционального, так и классового подхода), но и вообще духа всего моего сочинения. Я же всю дорогу только и толкую о классах, классовом расслоении, классовых интересах и т.п. Данная претензия ИБП просто необъяснима. Будем считать, что он просто не в меру увлёкся "критикой".

          В высшей мере странна и придирка ИБП к моей реплике о том, что формации принадлежат к классу состояний. В особенности в связи с тем, что из дальнейшего контекста видно, что ИБП каким-то невероятным образом смешивает класс состояний с социальными классами. Неужели же он не понимает, что термин "класс" имеет как минимум два значения: частное, политэкономическое и общее, гносеологическое? В первом смысле мы говорим о классах рабочих, крестьян, капиталистов и пр., а во втором — о классах объектов, сходных между собой по какому-то признаку. Например, все "человеки" определяются как класс людей, все слова — как класс слов и т.п. В том числе имеется и такой класс объектов познания, как класс состояний, в состав которого входят, например, твёрдое, жидкое и газообразное состояния. Впрочем, последние состояния характерны только для скоплений вещей: сами же вещи по их состояниям различаются иначе. Например, состояниями человека как биоособи являются юность, молодость, зрелость, старость. Состояниями общества — те этапы, которые оно проходит при своём развитии, то есть именно формационные состояния. Феодальное общество, капиталистическое общество и т.п. — это всё не что иное, как особые состояния обществ на разных стадиях их развития. Споткнуться об отнесение формаций к классу состояний, а тем более, попытаться покуражиться над таким отнесением может только человек, не имеющий никакого философского образования.

          Передёргивает ИБП также и в том случае, когда относит мою фразу о распаде общества к переходному периоду от формации к формации. На деле же она относится у меня к периоду политической революции. Именно в период прямого военного столкновения враждующих классов общество объявляется мною исчезающим как единый устойчиво сущий организм. А вовсе не в период перехода от одной формации к другой, который тянется веками. Здесь, как и во многих прочих местах, мой критик демонстрирует давно известный жульнический способ дискредитации оппонента: приписывание ему явной чуши с последующим обвинением его в идиотизме.

          Ну и так далее. Сил моих больше нет на то, чтобы разбирать все те нелепицы и напраслину, которые вываливает на мою бедную голову "так называемый" (пользуясь постоянным рефреном ИБП) рецензент. Право же, всякий непредвзятый читатель в состоянии и сам, ознакомившись с моим сочинением, понять, что его отзыв на редкость поверхностен и недобросовестен, если не выразиться грубее — от чего я, конечно, воздержусь, но чего сей автор, вне всякого сомнения, вполне заслуживает.

          Бывайте здоровы.

          Александр

          6-7 января 2003 г.