А.О.Захаров, доктор исторических наук, институт востоковедения РАН

          Институт востоковедения РАН, Москва, 107031, ул. Рождественка, д. 12;

          Московский государственный психолого-педагогический университет,

          Москва, 127051, ул. Сретенка, д. 29

          E-mail: Zakharov_anton@mail.ru;

          http://ivran.ru/persons/AntonZaharov; https://mgppu.ru/people/140/738

          https://orcid.org/0000-0002-3654-9551

          В русскоязычной гуманитарной, включая философию, научной среде очень популярно понятие антропологического кризиса, выражение которого её представители находят практически во всех сферах жизни, в том числе медицине, образовании, самосознании. Особым проявлением такого кризиса считается изменение биологической природы человека, возможность которого открывают современная генная инженерия и медицина. Однако анализ конкретных рассуждений (дискурса) об антропологическом кризисе выявляет их несостоятельность.

          В англоязычной традиции кризис антропологии означает кризис соответствующей научной дисциплины. Но в русскоязычной среде под антропологическим кризисом скрывается обычное экзистенциальное переживание, поиски смысла жизни, страх перед техническим прогрессом, то есть либо универсальные психологические явления, либо нежелание признать собственную отсталость и триумф машинной цивилизации.

          Киборгизация, которую представляют угрозой человеческой природе, в действительности только совершенствует её. Переход в «Матрицу» давно идёт и представляется крайне желанным для большинства людей – недаром придумано столько способов обходить заблокированные интернет-ресурсы.

          Научное познание не имеет альтернативы в качестве единственного разумного, материалистического и достоверного способа объяснения действительности, ибо именно наука обеспечивает технический и социальный прогресс. Машинный перевод вытесняет сегодня классические многолетние программы подготовки специалистов. Объём и скорость распространения информации не угрожают человеку, поскольку, во-первых, нет необходимости в овладении всей информацией, а во-вторых, существуют фильтры, в том числе сетевые, которые отсеивают данные, не интересные конкретному пользователю. Разговоры об антропологическом кризисе представляют собой разновидность научного мифа, ярлыка для сокрытия вполне прогрессивных явлений научно-технического и социального развития человечества.

          В третьем номере «Вопросов философии» за 2022 г. ведущие учёные России и Белоруссии вновь обратились к проблематике антропологического кризиса, столь популярного в русскоязычной научной среде: по запросу «антропологический кризис» в РИНЦ на 07.04.2022 зафиксировано 10 435 публикаций [Колядко; Пружинин; Сабанчеев; Терёхин]. «Антропологический кризис» фигурирует в названиях диссертаций [Шляпникова 1997; Сильнова 2002; Проховник 2006]. Между тем поисковый запрос “anthropological crisis” в Google даёт ссылки исключительно на аннотации русскоязычных статей. Ничего не знает о данном кризисе и крупнейший книжный каталог мира Worldcat.org . Тем самым можно предположить, что антропологический кризис представляет собой прежде всего (а возможно, и исключительно) российское явление, разновидность научного мифа, удобного повода для рассуждений на любые темы – от памяти [Сабанчеев 2022] и биоэтики [Камалиева 2018] до педагогики [Рыбаков, Степанов 2021], литературы [Крохина 2020] и экономики [Ломако 2019].

          Акад. В.С.Степин отнёс к проявлениям антропологического кризиса «опасности изменения генофонда человечества», «возрастающее давление на человека стрессовых нагрузок» и «современные тенденции к переконструированию биологической основы человека» [Степин 2011, 95-96]. Но можно ли считать все эти явления признаками кризиса? И что это за кризис? Перелом, переворот в природе человека? А нужно ли так трястись над биологически очень несовершенным существом, подверженным бесконечным болезням и панике, столь явным в эпоху пандемии ковид-19 [Соколова 2021]?

          Изменение генофонда происходило на протяжении тысячелетий и представляет собой естественный процесс, хотя современная генная инженерия способна радикально изменить саму природу человека в ближайшем будущем – как современная медицина радикально изменила демографическую структуру общества, почти избавив человечество от детской смертности и множества эпидемий.

          Опасения В.С.Степина касательно «постчеловека» понятны, однако если рассмотреть поведение современных людей, то выяснится, что переход к машинному типу существования, переход в «Матрицу», используя удобный образ одноименного фильма, уже фактически происходит: достаточно вспомнить привязанность людей к смартфонам, виртуальным сетям и многочисленным голосовым помощникам вроде «о'кей, Гугл» и Алисы. Люди уже по существу большую часть времени проводят в «машине» (и я набираю эти строки тоже отнюдь не на бумаге). Техногенная цивилизация, которая привела к якобы антропологическому кризису, в действительности обеспечила человеку небывалый доступ к информации, фантастические возможности машинного перевода, невиданный доселе уровень комфорта и безопасности в целом.

          Опасения главного редактора «Вопросов философии» Б.И.Пружинина [2022, 86], следующего С.С.Аверинцеву, об угрозе «человеческому в человеке» и о неспособности общества и индивида ответить на вопрос о возможных последствиях изменения видовой природы человека под влиянием генной инженерии не столь обоснованы, как может показаться на первый взгляд.

          Во-первых, человек сейчас слит с машинами при помощи орудий-посредников – смартфонов, компьютеров, наушников, очков 3D. Следующий этап – киборгизация, то есть помещение части этих инструментов внутрь, например, в виде чипов. Биологический автор этих строк уже давно живёт с искусственными хрусталиками и сухожилием в руке, и нет сомнений, что имейся возможность внедрить программы со знанием множества языков, их приветствовали бы многие – хотя бы потому, что сие избавит их от необходимости запоминать уйму слов и оборотов чужой речи, а также письменных знаков.

          За киборгизацией последует полное превращение человека биологического в человека-машину. И это будет вовсе не кризис, а выход за пределы ограниченной органической формы, которая хочет есть, спать и отдыхать гораздо больше, чем имеется ресурсов.

          Понятно, что многие люди настроены консервативно, и подобные рассуждения их пугают. Однако альтернативы киборгизации попросту нет: те, кто пойдут на совершенствование, то есть на радикальную трансформацию своей биологической природы, получат колоссальные преимущества: за счёт лучшего зрения, выносливости, памяти, знаний... Это можно сравнить с успехами колясочников в беге, когда они обгоняют обычных бегунов: колесо быстрее ног, и это объективный факт. Сторонники сохранения традиционного биологического вида и генофонда человечества просто проиграют конкуренцию людям-машинам.

          Все достижения генной инженерии, равно как и в целом развитие техногенной цивилизации представляют собой результат научных исследований. В этом смысле наука остаётся главной производительной силой общества по меньшей мере с начала научно-технической революции. Поэтому рассуждения о кризисе научной рациональности, отказ от признания научного знания доминантным и основополагающим средством рационального познания мира оказываются не более чем попыткой запутать читателей.

          Никакой серьёзной альтернативы у научного познания попросту нет, ведь только оно обеспечивает восьмимиллиардное население планеты Земля современными продуктами питания, средствами коммуникаций, лекарствами и знанием о действительных процессах на нашей планете и за её пределами. Призыв отказаться от науки в пользу любой иной картины мира, в первую очередь религиозной, по сути означает лозунг возврата в пещеры.

          Психологические проблемы самоидентификации в постоянно меняющемся мире никак не означают некоего особого кризиса: экзистенциальные проблемы волновали людей на протяжении всей истории, на что указывают как поиски бессмертия Гильгамешем, так и «быть или не быть» Шекспира, «тварь я дрожащая или право имею» Достоевского и философия Сартра и Камю. Возросшая скорость изменений общества обычно трактуется как усложнение приспособления к нему, но это едва ли верно: в условиях почти полного исчезновения биологических факторов естественного отбора люди стали воспринимать болезненно даже самые незначительные изменения своего состояния; отсюда все разговоры об оскорблении чувств и растущая нетерпимость к любым иным мнениям – ибо они нарушают зону комфорта, главную ценность современного общества.

          Рост объёма и скорости информационных потоков, будучи объективным фактором, вовсе не свидетельствует об антропологическом кризисе (ср. [Бороноева 2013; Желнин 2015; Эриксен 2003]). Способы эффективно управлять информационными потоками сегодня хорошо известны. К ним относятся настройки интерфейсов популярных интернет-ресурсов, в частности Ютьюба и ныне запрещённого в России Фейсбука, позволяющие получать лишь нужную и/или интересную информацию; международные и российские базы данных научной периодики – Web of Science, Scopus, РИНЦ, – которые дают возможность искать требуемые сведения по ключевым словам.

          Едва ли можно увидеть в скорости информационных потоков угрозу человеческой природе, особенно если считать ею творческую, преобразовательную деятельность. (Да и игровая природа человека, замеченная Й.Хейзингой, от разнообразия игр только выигрывает.) Возражения наподобие неспособности овладеть современным объёмом информации несостоятельны уже в силу того, что всем объёмом информации конкретной эпохи не владел ни один человек с начала общественного разделения труда; тем более это верно для современного индустриального общества. Для обработки больших данных используются (супер)компьютеры. Так что антропологический кризис из-за роста объёма информации не более чем миф.

          Таким же мифотворчеством от науки выглядит попытка связать антропологический кризис с «производством рисков» в постулированном Ульрихом Беком «обществе рисков» и свести его (кризис) к «разорванности бытия» [Ломако 2019, 72; Beck 2015; 2016].

          Во-первых, бытие по определению не может быть разорванным: бытие есть то, что есть. Во-вторых, риски в экономике существовали во все времена, достаточно вспомнить об угрозе голода в первобытном и аграрном коллективах или о кризисах перепроизводства при капитализме XIX в. Выделять производство рисков в особую ступень общественного развития после индустриальной и постиндустриальной (в действительности той же индустриальной, при которой промышленными становятся все три сектора производства, включая и сельское хозяйство, и сферу услуг) попросту бессмысленно, так как это выделение происходит с нарушением правила единого критерия для любой классификации.

          Представление, что антропологический кризис «отражается в потере человеком смысла жизни, ощущения гармонии с природой, нечёткостью представлений о своём месте в обществе, в мире и универсуме в целом» [Звонок 2021, 6; см. также: Король 2021; Сугробова и др. 2020] столь же надуманно.

          Об утрате смысла жизни говорили ещё Экклезиаст и древние философы Греции и Китая. Нечёткость представлений о своём месте в обществе, в мире и во Вселенной свойственна, по-видимому, абсолютному большинству людей: разве знание о бесконечности мироздания мешает отдельному индивиду считать себя его центром, особенно если в руках оного сосредоточена необъятная власть? Разве крестьяне осознавали себя частью класса «крестьянство»? Разве объективное положение пролетариата, сегодня скрываемое под наименованием «прекариат», меняется из-за того, что отдельные пролетарии считают себя представителями среднего класса?

          Если нечёткость представлений о собственном месте в мире и утрата смысла жизни суть признаки антропологического кризиса, то люди живут в нём практически постоянно, и тем самым мы ничего не узнаём о специфике данного явления. Более того, оно оказывается банальным незнанием и бестолковостью – коль скоро человек не может найти себе осмысленное занятие.

          Рассуждения о кризисе культуры вообще (обзор концепций см.: [Сугробова и др. 2020; Алексина 2011]) и раскрытие антропологического кризиса как отставания духовно-нравственного развития человечества от научно-технического прогресса [Иноземцев 2000], отмеченное ещё писателями-фантастами, в частности Станиславом Лемом в «Гласе Господа», строятся на чересчур размытых и недостаточно конкретных основаниях.

          В первую очередь не ясно, что считается критерием духовно-нравственного развития. Высокая нравственность хороша как понятие, но что ею обозначать на практике? Воздержание от преступных действий вследствие страха и/или по убеждению? Сохранение жизни каждому индивиду сегодня считается высшей ценностью, между тем только современная медицина обеспечивает выполнение этой нормы – в отличие от прежних столетий ужасающе высокой детской и женской смертности. Однако в бездуховности принято упрекать именно современную цивилизацию. На деле она – наиболее гуманна и духовна из всех существовавших в человеческой истории.

          Для подобного заключения имеются и иные основания. Например, информация сегодня доступна гораздо большему числу людей – в отличие от периодов, когда доступ к ней резко ранжировался социально. Свобода совести позволяет сосуществовать самым разным мировоззренческим установкам – в отличие от неравноправия негосударственных религий в традиционных обществах, да и в современных государствах, где имеется официальное вероисповедание.

          Таким образом, антропологический кризис представляется вымышленным, надуманным понятием, не схватывающим ключевые черты современности, а затрудняющим её понимание. Наука, равно как и любые другие сферы жизни, не свободна от мифотворчества, и "антропологический кризис" – один из мифов русскоязычного гуманитарного дискурса.

          © 2022 г.

          Алексина 2011 – Алексина Т.А. Антропологический кризис и экологическая этика. Учебное пособие. М.: РУДН, 2011

          Бороноева 2013 – Бороноева Н.А. Антропологический кризис в контексте глобализации // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. 2013 № 5 С. 202–207.

          Желнин 2015 – Желнин А.И. Информационное измерение антропологического кризиса цивилизации // Информационное общество. 2015 № 6 С. 35–41.

          Звонок 2021 – Звонок А.А. Современная наука и образование: антропологический кризис // Вестник Луганского государственного педагогического университета. Серия 1 Педагогические науки. Образование. Т. 64 2021 № 2 С. 5–9.

          Иноземцев 2000 – Иноземцев В. Л. Современное постиндустриальное общество: природа, противоречия, перспективы. М.: Логос, 2000 304 с.

          Камалиева 2018 – Камалиева И.Р. Антропологический кризис в современной медицине // Философия и культура. 2018 № 5 С. 65–70. DOI: 10.7256/2454-0757.2018.5.26164 URL: https://nbpublish.com/library_read_article.php?id=26164.

          Колядко 2022 – Колядко И.Н. Антропологический кризис техногенной цивилизации: параметры и перспективы преодоления // Вопросы философии. 2022 Т. № 3 С. 76–80.

          Король 2021 – Король А.Д. Антропологический кризис в социальных реалиях XXI столетия // Философские науки. Т. 64 2021 № 5 С. 45–56.

          Крохина 2020 – Крохина Н.П. Антропологический кризис в рецепции отечественной литературы конца ХХ века // Ноосферные исследования. 2020 № 2 С. 78–83.

          Ломако 2019 – Ломако О.М. Антропологический кризис в обществе риска: философский анализ // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Философия. 2019 Т. 23 № 1 C. 66–73. doi: 10.22363/2313-2302-2019-23-1-66-73.

          Проховник 2006 – Проховник О.А. Культурно-антропологический кризис и новые задачи образования в эпоху постсовременности: диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. Ростов-на-Дону, 2006 107 с.

          Пружинин 2022 – Пружинин Б.И. Антропологический кризис как тема философии // Вопросы философии. 2022 Т. № 3 С. 86–92.

          Рыбаков, Степанов 2021 – Рыбаков С., Степанов И.И. Постмодернизм в педагогике как отражение фундаментального антропологического кризиса // Духовно-нравственное воспитание. 2021 № 4 С. 3–8.

          Сабанчеев 2022 – Сабанчеев Р. Феномен памяти в эпоху кризиса техногенной цивилизации // Вопросы философии. 2022 Т. № 3 С. 71–75.

          Сильнова 2002 – Сильнова Е.И. Философия образования (поиски выхода из антропологического кризиса): диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. Саратов, 2002 185 с.

          Соколова 2021 – Соколова С.Н. Антропологический кризис: безопасность человека и общества в период пандемии // Вестник Полесского государственного университета. СЕРИЯ общественных и гуманитарных наук. 2021 № 1 С. 74–80.

          Степин 2011 – Степин В.С. Цивилизация и культура. СПб: СПбГУП, 2011 408 с. (Классика гуманитарной мысли, вып. 3).

          Сугробова и др. 2020 – Сугробова Ю.Ю., Карпова И.Д., Дорофей Ю.О. Параметры антропологического кризиса и современного глобального поколения // Человек и культура. 2020 № 6 С. 22–34. DOI: 10.25136/2409-8744.2020.6.34308 URL: https://nbpublish.com/library_read_article.php?id=34308/.

          Терехин 2022 – Терёхин Е. Поиск новых типов научной рациональности в условиях антропологического кризиса: релятивистский подход // Вопросы философии. 2022 Т. № 3 С. 81–85.

          Шляпникова 1997 – Шляпникова М.Н. Экологическое сознание в условиях антропологического кризиса: диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. Волгоград, 1997 116 с.

          Эриксен 2003 – Эриксен Т.М. Тирания момента. Время в эпоху информации. М.: Весь мир, 2003

          Beck 2015 – Beck U. Weltrisikogesellschaft. Auf der Suche nach der verlorenen Sicherheit. Frankfurt/M: Suhrkamp Verlag, 2015

          Beck 2016 – Beck U. Risikogesellschaft. Auf dem Weg in eine andere Moderne. Frankfurt/M.: Suhrkamp Verlag, 2016