Позавчера в Казани после долгого перерыва возобновил деятельность так называемый "Дискуссионный клуб". Вот видеозапись его нового заседания:
Организаторы "Дискуссионного клуба"
предложили для данного заседания следующую
Привожу примерное изложение мыслей А.С.Хоцея:
"Революции, то есть переходы власти от менее прогрессивных слоёв общества к более прогрессивным, почти никогда не добиваются прочных побед с первой попытки. Например, во Франции устойчивой демократии добилась только пятая по счёту республика. С третьей или даже с четвёртой попытки устойчивая демократия появилась и в Англии. Так что Россия в данном плане не исключение, у неё пока тоже имели место две революции: в
К сожалению, А.С.Хоцей так нигде и не
объяснил, почему имеет место такая странная,
на первый взгляд, ситуация: у свергателей
самодержавия, у новых демократических
властителей вполне хватает силы на то, чтобы
победить мощных, столетия существовавших и
постоянно тренировавшихся в успешном
подавлении, в приложении профессионального
насилия старых правителей, но когда эти
старые правители как силовые субъекты, как
соперники в плане обладания властью исчезают,
сходят с политической сцены, то у победителей
силы неожиданно кончаются,
По крайней мере этих сил Сие кажущееся странным положение дел объясняется, конечно, очень просто проявлением всего лишь двух очевидных закономерностей. Первая закономерность: человек, дабы не прослыть шутом гороховым, должен быть последовательным в словах и в действиях. То есть, например, сегодня должен действовать именно так, как пообещал вчера. Вторая закономерность: для того чтобы победить силача, проще всего не накачивать у себя силу, ещё бо́льшую, нежели у этого силача, а всего лишь до предела ослабить силача. Тогда его можно свалить и без приложения особой силы. Именно по указанному пути и идут первые и ещё очень слабые революционеры. То есть они ни в коем случае не пытаются устроить прямой силовой конфликт с представителями старых правящих структур ибо в этом силовом конфликте поражение первых революционеров предрешено, неизбежно. Нет, вместо силового поединка с представителями старых правящих структур первые революционеры разворачивают масштабную чисто словесную пропаганду. На какую тему? Естественно, на тему неприемлемости и полной неэффективности насилия. А также на тему, напротив, большой пользы, дееспособности ненасилия. Кроме того, указывая на огромные и часто даже системные провалы в результатах управленческой деятельности старых властителей (а управленческая деятельность проводится, как известно, в основном за счёт всевозможных ограничений, удержаний от неправильных с точки зрения управленца шагов), первые революционеры пропагандируют также и ликвидацию большинства прежних ограничений (среди которых наряду с ещё нужными, вполне своевременными имеют место действительно очень вредные, отжившие). То есть первые революционеры воспевают различные свободы: слова, печати, собраний. На щит также поднимается плюрализм мнений и впрямь крайне полезный в определённых ситуациях.
Упомянутая пропаганда ненасилия не только
надолго
Общеизвестно и то, что перестройка
Под эту же сурдинку борьбы с прежними
ограничениями самые крайние революционеры
иной раз пытаются ликвидировать даже
моральные запреты я имею в виду акции
общества "Долой стыд" или вызывающие выступления
Теруань де Мерикур
Кроме того, поскольку революционеры являются
сторонниками демократии, противостоящей
свергаемому самодержавию, то они, разумеется,
воспевают, а иной раз и почти
обожествляют ожидаемого носителя новой
власти
Мало этого, для верности, для максимальной
подстраховки, для стопроцентного ухода от
наказания (вполне, понятно, возможного и
даже неминуемого в случае поражения) первые
революционеры стремятся ликвидировать ещё и
рефлексы подчинения прежним властителям
(называемые также дисциплиной) рефлексы
подчинения как у народных масс (и в
результате дворники перестают подметать
засыпанные шелухой от семечек мостовые и
дворы, извозчики прекращают ездить по улицам,
ставшим неблагополучными, а во всех головах
воцаряется и переползает на быт разруха), так
и у тех людей, из коих состоит аппарат
профессионального насилия (или, как его ещё
принято называть, "государство"). То есть
рефлексы подчинения у, как отмечалось, солдат,
у матросов, у офицеров, у полицейских
Соответственно, распропагандированные
революционерами солдаты и матросы
отказываются от выполнения уставных
требований и включаются в митинговую и в
печатную активность, расправляются с
офицерами (причём далеко не всегда, увы, с
заслуживающими расправы), учреждают полковые
комитеты и советы солдатских депутатов,
останавливают коллег, насылаемых на
революционеров, братаются с противником на
фронтах Данными противодисциплинарными мерами революционеры стремятся, повторяю, либо ослабить специализирующиеся на насилии структуры, либо в идеале вообще парализовать их.
И в итоге революционеры, более-менее успешно
реализовавшие все перечисленные меры (то бишь
выпустившие на радостях из тюрем всех заключённых
как якобы сплошь "жертв деспотизма", отменившие
смертную казнь и вообще прежнее уголовное
уложение, а также подчинение рядовых
командирам и музыкантов дирижёру,
объявившие "Царство Разума"
Да потому, разумеется, что общество, с подачи
самих же революционеров всё больше и больше
теряющее правовые и моральные рамки, идёт
вразнос и постепенно деградирует. Поскольку
не может существовать без полезных для своего
воспроизводства ограничений и без насилия,
без
Ведь на самом деле ограничения, то есть
несвободы, и насилие для общества в целом
крайне полезны ибо насилие или
угроза применить его поддерживают очень
многие запреты и вообще устроения,
принципиально важные для существования и для
нормального функционирования общества. Типа
всё той же дисциплины, то есть рефлексов
Мало того, слабо ещё цивилизованные, отсталые общества для своего нормального существования требуют не просто насилия, но именно профессионального, то бишь, к сожалению, особо жёсткого насилия. Однако революционеры применить сие вполне благотворное насилие уже, увы, не могут. Поскольку по рукам и по ногам связаны всеми своими ранее произносимыми словами, всеми предшествующими клятвами верности свободе и ненасилию. Ещё раз: быстро и радикально поменять рассказы о пользе ненасилия и свободы на заявления о необходимости насилия и несвободы победившим революционерам никак нельзя. Ведь всё их лидерство основано на доверии и на поддержке со стороны распропагандированных масс. Значит, если победившие революционеры окажутся пустыми болтунами или что того хуже предателями провозглашавшихся совсем ещё недавно идеалов как руководства для общества к действию, то доверие публики к перевёртышам и, соответственно, их лидерство исчезнут мгновенно и бесследно. Поэтому-то заложники прежних принципиально несбыточных, "розовоочковых" обещаний и вынуждены либо бессильно биться в путах этих несбыточных обещаний, либо беспомощно уходить в отставку (как сие сделал, например, наш Гавриил Попов, первый мэр Москвы), либо, не дожидаясь беды, сматываться за границу. Тем более что у горе-революционеров начинает гореть под ногами земля. Сие горение выражается в следующем. Народ, распущенный лестью (например, напоминаю, про его якобы равенство богу) и сказочными посулами революционеров, перестаёт нормально трудиться и в лучшем случае постоянно митингует. В чуть худшем же варианте хода событий он просто бездельничает.
В ещё худшем варианте хода событий всё
бо́льшая и бо́льшая часть населения
вынужденно криминализируется, то есть переходит
к совершению разного рода преступлений
как правило, чисто для самопрокорма.
Оставшаяся же
Но Ибо поделать с данным голодным бунтом ничего нельзя. Ведь его силовое подавление станет наглядным, очевидным предательством идеалов революции. То есть, по идее, её крахом. А хлеб элементарно кончился и новый в нужном количестве не производится бездельничающим по большей части населением. Если уж в сложившихся условиях кто и проявляет экономическую активность, так это исключительно спекулянты с которыми поначалу тоже ничего нельзя поделать, хотя они возбуждают дополнительное недовольство населения.
Для сохранения платёжеспособности несчастного
населения революционеры выбирают наименее
насильственное средство: печатание дополнительных
дензнаков. В первое время это позволяет вытянуть
из всё ещё Но, к сожалению, включение печатного станка на повышенные обороты приводит к тому, что вскорости страну охватывает гиперинфляция, а регионы, потерявшие доверие к бессильному и жульничающему с дензнаками центру, организуют на своих границах кордоны против вывоза жизненно важных благ, выменянных на пустые бумажки.
Потеря доверия к центральной валюте приводит
также и к введению регионами местных обменных
знаков. А видя, какой многосторонний бардак
нарастает в метрополии, провинциалы начинают
всерьёз подумывать о своём административном
или даже о полном политическом обособлении.
Начавшийся развал страны, к которому, кстати, частенько прикладывают руку иноземные захватчики, сопровождается вызреванием на отделившихся, но ещё не завоёванных чужаками территориях новых отечественных установщиков порядка, не связанных розовоочковыми обещаниями (таковыми были, к примеру, бретонские шуаны и роялисты Вандеи во Франции, Ормон и О'Нейль в Ирландии времён Кромвеля, белые генералы в России). Какой же порядок наводят эти установщики? С одной стороны, тот, разумеется, который можно навести быстрее всего ведь наваливающиеся лавиной проблемы не терпят отлагательства. С другой стороны, все лидеры провинциальных активистов это, как правило, именно военные начальники, максимально жёстко и решительно настроенные. С третьей стороны, демократические нововведения повсеместно начинают даже безо всякой контрреволюционной пропаганды, то есть чисто на основании всеобщего каждодневного наблюдения ассоциироваться не с успехом, не со свободой, не с сытостью, а исключительно с голодом и с разрухой. У общества возникает состояние, которое называется "народ устал от политики". Все перечисленные условия вызывают к жизни именно военный порядок: он самый простой и быстроустанавливаемый, но, главное, он давно всем известен своей высокой эффективностью при борьбе с антиобщественными явлениями. Ну а военный порядок, то бишь единоначалие это по сути уже и есть самодержавие. Точнее, самодержавие является частным случаем военного порядка, поскольку охватывает собой именно целое общество.
Впрочем, достаточно часто будущие самодержцы
вызревают и из самих Для начала революционеры делают тут "открытие", что, мол, в "Царстве Разума", оказывается, далеко не все смогли перековаться, очиститься от скверны старорежимных установок. И что, дескать, не успокоившиеся и брызжущие ядом враги засылают в "Царство Разума" шпионов и диверсантов. В связи с чем возникает необходимость со всей революционной строгостью выявлять засланцев. И уже вскоре то, что декларировалось и начиналось как царство ненасилия, братства и свободы, заканчивается охотой на "врагов народа" и террором (якобинским или "красным").
Почти все первые революционеры очень похожи,
к сожалению, на религиозных фанатиков: те и
другие начинают с разговоров про братство и
про подставление щёк, но, придя к власти,
заканчивают стуком гильотины, гражданской
войной, Крестовыми походами, кострами
инквизиции, Комитетами общественного спасения
Кстати, и сама вышеупомянутая "усталость народа от политики", то бишь его безучастная негражданственность и испуганное холопство чисто автоматически, по принципу обратной связи вызывают к жизни именно единоличных вождей, кандидатов на роль нового самодержца. Кандидатов на данную роль поначалу насчитывается, как правило, очень много. Например, в нашей стране помимо большевиков это были, как известно, Корнилов, Деникин, Колчак, Юденич, Врангель, Каледин, Краснов, Унгерн, Петлюра, Скоропадский, Махно и ещё кучи более мелких атаманов и батек. И когда сии кандидаты выяснят между собой отношения, то у руля правления страной остаётся лишь один из них типа Цезаря или Бонапарта, расправившихся соответственно с Помпеем и с Баррасом.
Но, повторяю, данный свежеиспечённый диктатор
практически повсеместно воспринимается не как
душитель замечательной революции, не как
безжалостный враг, а именно как спаситель
нации. Например, если по недавней, по не
совсем забытой ещё традиции организуются
Вот, между прочим, не очень известный в нашей стране, но довольно показательный послереволюционный и в то же время уже продиктаторский стишок, принадлежащий перу некоего Джона Мильтона, классика английской литературы:
Cromwell, our chief of men, who through a cloud
And on the neck of crowned Fortune proud
And Worcester's laureate wreath; yet much remains
Threat'ning to bind our souls with secular chains: Что в перекладе на радянську мову выглядит примерно следующим образом:
Кромвель, наш вождь, кто сквозь тучи
Разумеется, через какое-то время все эти
поначалу вполне искренние славословия
кристаллизуются в официальные штампы типа
"отец отечества", "неустанный борец за
мир", "вождь всего прогрессивного
человечества", "лучший друг детей",
"великий кормчий" Ну, а сам свежеиспечённый самодержец типа Кромвеля, Наполеона, Троцкого или Путина не только силой возвращает стране самостоятельно отделившиеся или занятые внешними врагами провинции, но по инерции от разгона в военных победах даже прихватывает новые территории.
Революционеры второй и последующих очередей, как правило, более успешны, нежели самые первые. Почему? Да потому, что последующие революционеры, как правило, более опытны и, соответственно, более прозорливы. Кроме того, они более многочисленны (ибо прогрессивные силы со временем растут), лучше организованы и, соответственно, более сильны. А потому для них уже нет особой нужды добиваться предварительной дезорганизации общества и максимального ослабления аппарата профессионального насилия, покорного свергаемому тирану.
В связи с чем вторые и последующие
революционеры изначально выдвигают
Иногда против приведённой версии причин контрреволюции выдвигается следующее возражение: на самом деле всё, мол, объясняется не бессилием революционеров, в ловушку которого они сами себя загоняют, а преждевременностью тех экономических реформ, которые революционеры начинают проводить.
Но если реформы революционеров в итоге
Или дело обстоит так, что сперва старые порядки оказываются отжившими, но потом своевременность к ним возвращается?
Похоже, в этой версии хода событий нельзя
обойтись без ссылок на
Впрочем, в текстах А.С.Хоцея можно найти, похоже,
следующую версию объяснения контрреволюционных
событий: всё дело, мол, в разнице уровней
Во время первых революций в обществе численно доминируют отсталые деревенские жители. Но самодержец и его политэкономические антагонисты например, буржуа живут в городе с населением, напоминаю, небольшим относительно общего населения страны. Соответственно, в этом городе, малом по численности населения, но зато забежавшем далеко вперёд по части прогресса, происходит свержение самодержца революционерами. И затем установление ими новых, прогрессивных порядков. Своевременных для города, но чрезмерно передовых и потому неприемлемых для деревни, то есть для всего остального доминирующего по численности общества.
Стало быть, через
К сожалению, эта внешне вполне логичная версия
не даёт ответа на важнейший, на принципиальный
вопрос: а по какой причине прежние проверенные
веками доминирования властители, силовые
чемпионы страны, старые порядки которых к тому
же совершенно адекватны, своевременны для
подавляющей доли
То бишь в версии А.С.Хоцея не учитывается тот
основополагающий факт, что экономические порядки
меняются не по желанию кого попало, не в
соответствии с благим намерением
Так что прежде чем проводить реформы тем
более, несвоевременные, как выясняется в итоге,
нужно для начала Вот, соответственно, и встаёт вопрос: а по какой причине старые и очень сильные властители уступают жизненно важную для себя власть новым и явно не отличающимся силой (что доказывается всеми последующими событиями) претендентам? Моя версия хода событий даёт вполне внятный и непротиворечивый ответ на этот, судя по всему, не самый бросающийся в глаза вопрос. В то время как изложенные чуть выше конкурирующие версии нормального ответа, увы, не дают.
Итак, контрреволюции происходят в основном
потому, что преждевременно поднявшиеся на борьбу
с самодержавием революционеры ради достижения в
своём предприятии успеха
Эта плачевная ситуация в конце концов при
почти единодушной поддержке ибо
разворот и отход от принципиально
недостижимых идеалов благотворен и даже
спасителен для начавшего разваливаться
общества вызывает к жизни, к
появлению, к самоорганизации множество
новых системных
Ну, а что касается той общественной системы,
которую устанавливают сии новые насильники, то
она самым естественным образом оказывается
старой, возвращённой, всем давно известной,
понятной, привычной и потому реальной
для применения. То есть
Выше описана именно самая распространённая причина контрреволюций.
Намного реже в истории встречаются такие
причины контрреволюций, как либо масштабное
внешнее разрушение прогрессивно устроенного
общества в результате природной катастрофы
или вследствие его безжалостного завоевания,
либо деградация внутренней среды общества
Последнее имело место, например, в Древнем Риме, где перед гибелью республики произошло массовое обезземеливание граждан в силу работы обычного рыночного механизма. То есть в силу нормальной, ничем не ограниченной рыночной конкуренции. Последняя повлекла за собой массовую гибель сначала мелких вилл, а затем и исчезновение средних вилл. Оставшиеся же немногочисленные крупные виллы, разделившие земельные угодья Италии между собой, уже не нуждались в рынке том самом, что и привёл к их появлению. Повторяю: рынок Италии сначала массово обезземелил мелких собственников, проигравших конкуренцию, а затем схлопнулся в результате собственной нормальной работы, укрупняющей победителей в конкуренции до самого предела, до превращения в монополистов. Которые являются, понятно, убийцами самой породившей их конкуренции. |