А.О.Захаров, доктор исторических наук, институт востоковедения РАН

          Сегодня ключевая проблема науки истории — выживание. Выживание как специфической познавательной деятельности, научной и полезной обществу. Отказ от общих теорий исторического процесса и тем более от материализма привёл историков не столько к плюрализму мнений, сколько к обессмысливанию занятий историей. История как наука развивалась в первую очередь как осмысление практического опыта, как ответ на вопрос, почему произошло так, а не иначе. Геродот пытался понять, как маленькая Греция одолела огромную Персидскую державу, а Гизо, Тьерри и Минье — почему произошла Великая Французская революция. История как наука смогла выявить множество фактов и сделать значительное количество эмпирических обобщений, дав тем самым материал для построения научных теорий общественно-исторического процесса.

          Но в последнее время возобладали совершенно ненаучные концепции «множественности истины» и исторического плюрализма. Плюрализм как требование множественности точек зрения сам по себе представляет лишь одну из них и тем самым нарушает собственное требование. Истина не может быть ничем иным, кроме себя самой. Практика недвусмысленно опровергает мнение, будто может быть несколько «истин» относительно одного и того же явления. Попробуйте, например, при уплате кредита в банке заявить, что 1.000.000 рублей — то же самое, что 2.000.000 рублей. Если фантазёры и спекулянты с пеной у рта доказывают, что 2 × 2 ≠ 4, то пусть занимаются этим в налоговой инспекции.

          Здесь нужно сделать пояснение. Если люди не знают, почему нечто происходит, то ищут объяснение, предлагая несколько решений — гипотез. Проверка этих гипотез может оказаться долгой, и до установления правильной гипотезы другие с ней конкурируют. Вполне возможно длительное заблуждение, как в случае с многовековым господством геоцентрической модели мира или креационизмом. Последний популярен до сих пор, но совершенно ненаучен, ибо бездоказательно постулирует бытие Творца ¹. К сожалению, богословие (теологию) в Российской Федерации назначили наукой, забыв о том, что богословие, во-первых, не имеет достоверно и проверяемо существующего предмета, во-вторых, не способно к прогнозированию — в отличие от любой нормальной науки: физики, химии, биологии, географии, математики...

          Именно благодаря теории гравитации удалось рассчитать вторую космическую скорость и на её основе предсказать поведение конструируемых космических аппаратов относительно орбиты Земли. Роль химической промышленности в современной жизни колоссальна: внешний корпус компьютеров и клавиатура сделаны из полимеров. Техника безопасности при использовании моющих и чистящих средств основана на изучении воздействия щелочей и кислот на живые ткани. Биология давно установила, что появление инвазивных видов способно привести к экологической катастрофе. География позволяет прогнозировать дальнейшее опустынивание, движение литосферных плит и пути товаров и армий. Рассчитать платежеспособность или бюджет не получится без математики.

          И это подводит людей к базовой проблеме исторической науки — что может прогнозировать эта дисциплина? Традиционно историки открещивались от любых прогнозов, оставляя их футурологам, социологам и политологам. Но дисциплина, не способная к прогнозам, не является наукой. Ибо научное знание по своей сути есть система представлений, объясняющая устройство и функционирование какой-либо стороны действительности (разумеется, на основании многократной и воспроизводимой проверки этой системы на практике).

          Конечно, историки не могут предсказывать события прошлого — они, события, уже произошли и не изменятся независимо от наших представлений о них. Предсказание, точнее, обоснованный прогноз, всегда направлено в будущее, а не в прошлое. Рассуждение в сослагательном наклонении "если бы Александра II не взорвали народовольцы, Россия стала бы конституционной монархией уже в 1881 г." может быть полезно для понимания конкретных событий и значения отдельных событий, но прогнозом, конечно, не является, так как убийство императора уже произошло.

          Историки могут, естественно, заявить, что их задача — анализ событий и явлений прошлого, а прогнозы не входят в сферу интересов их науки. В таком случае историки оказываются ненужными обществу чудаками. Ибо польза от объективного знания прошлого отнюдь не очевидна — большинство предпочитает сказки, мифы и привычные идеологические клише любой беспристрастной информации ². Более того, историческая мифология встроена в любую политическую идеологию и, следовательно, поддерживается мощными институтами, в первую очередь государством. Ряд исторических событий может подвергаться замалчиванию, табуированию, осуждению и фальсификации. Достаточно вспомнить исключение из истории СССР множества репрессированных или изгнанных политических, военных и государственных деятелей, начиная с Троцкого, и замалчивание имени Сталина в брежневскую эпоху. В Индонезии до сих пор под запретом изучение Движения 30 сентября 1965 г., направленного на восстановление фактической власти президента Сукарно и ослабление контроля армии над страной, но приведшего к массовым убийствам коммунистов, запрету Компартии Индонезии и установлению "нового порядка" во главе с генералом Сухарто с господством военных в жизни общества.

          Но предположим, что историки правы и прогнозами пусть занимаются другие учёные. Что тогда может предложить история? Занимательное изложение событий? Но абсолютное большинство нынешних научных работ написаны сухим академическим языком и могут быть прочитаны только узкими специалистами.

          Нужны доказательства? Пожалуйте-с: тиражи бумажных книг Акунина, Донцовой или Перумова, равно как и число просмотров популярных блогов или "стен" в соцсетях и электронных книг в разы превосходят число просмотров/прочтений статей в профессиональных журналах.

          Здесь можно возразить, указав на некорректность сравнения художественной литературы с научной, но факт остаётся фактом — занимательное изложение уже давно перестало цениться в среде академической науки.

          История может предложить объяснение событий прошлого. Это несомненный плюс, но сегодня респектабельным научным исследованием подчас признаётся простая констатация того, что именно произошло.

          Например, архивисты подсчитали потери Красной Армии в сражениях подо Ржевом: с октября 1941 г. до марта 1943 г. они составили 1.154.698 человек. Однако гораздо важнее ведь вопрос о том, почему, по каким причинам Ржевские операции унесли столько жизней советских воинов? Равно как и вопрос, почему Советский Союз потерял свыше 26 миллионов человек, куда более важен, нежели вопрос, сколько именно людей погибло. Ибо сам факт не даёт возможности сделать выводы о его причинах. А незнание причин не позволяет вывести хоть какие-то закономерности и тем самым — предсказать возможные варианты общественного развития. Указание же на техническую отсталость Красной Армии и тем более на непрофессионализм (бездарность) командования, в том числе высшего, может легко вызвать обвинения в умалении подвига воинов и в антигосударственной пропаганде.

          Историческое объяснение часто грешит повторением избитых истин, наподобие утверждения "повышение налогов ведёт к падению популярности правителя". Но дело в том, что более сложные обобщения вызывают сомнения у самих профессиональных историков.

          Так, правильная классовая теория государства ныне провозглашается устаревшей (ведущий специалист по государственности Л.Е.Гринин вообще исключил классовость из определения государства). Между тем государство действительно есть политическая организация господствующего класса для управления обществом, и не потому, что об этом написал Энгельс, а потому, что нет государства без разделения общества на относительно большие группы людей, занимающие разное место в системе общественного воспроизводства, а потому имеющие иной раз диаметрально противоположные устремления. И ещё потому, что именно классовый анализ позволяет увидеть динамику и перспективы общественного развития.

          Господствующим классом любого авторитарного и тем более тоталитарного общества выступает бюрократия — общественная группа управленцев, не подотчётная никому, кроме авторитарного правителя. Господствующим классом древних демократических обществ Греции и Рима были граждане — земле- и рабовладельцы, воины и члены народного собрания (экклесия, апелла, агора, комиции и т.п.). Господствующим классом капиталистического общества выступают держатели капитала — капиталисты, буржуазия. Исторически подвластными классами были рабы, крестьянство, буржуазия, пролетариат. Ныне не имеющие капитала лица обозначаются в социологии малопонятным словом "прекариат", по существу, маскирующим их пролетарско-маргинальное положение в обществе.

          Классовая структура никогда не бывает застывшей: внутри любого класса идёт борьба. Классы состоят из разных группировок и индивидов. Классы и соперничают, и сотрудничают друг с другом. Без сотрудничества они просто уничтожили бы друг друга. И для закрепления общественного неравенства отлично подходят идеологии, в том числе религиозные, ибо они всегда освящают социальную иерархию. Рост государственной поддержки религиозных конфессий России (православия, ислама, буддизма) за последние тридцать лет после распада СССР обусловлен как идеологическим вакуумом, так и социальным, точнее классовым, заказом на идеологическую лакировку нарастающего социального неравенства.

          Современный мир глобален и неплохо управляем, что продемонстрировала реакция государств на пандемию коронавируса. Однотипные действия большинства правительств свидетельствуют, с одной стороны, о сходстве вызовов, а с другой — о возможности влиять извне на действия отдельных стран через международные финансовые и здравоохранительные организации.

          Правящие классы разных стран различны. Но во многих из них наблюдается неустойчивый баланс между двумя главными группировками — бюрократией и капиталистами (крупными бизнесменами, финансистами и топ-менеджерами). В странах традиционной демократии, таких как США, к власти рвутся новые группировки, обладающие пока в первую очередь символическим капиталом, — агрессивные меньшинства различной гендерной и расовой природы. В авторитарных странах, даже если они называют себя демократическими, правящая бюрократическая верхушка вкупе с силовиками образует держателей основного капитала. Буржуазия в таких странах оказывается не правящим, а одним из управляемых классов.

          Революционная ситуация ныне маловероятна: большинство населения мира не имеет привычной среды существования и образа жизни из-за непрерывных изменений, а потому попадает в огромную группу маргиналов. Этому на уровне долгосрочных тенденций способствуют автоматизация и роботизация производства, вытесняющие живой труд работников, а на краткосрочном уровне — кризис из-за пандемии, приведший к колоссальному росту безработицы и к разрыву или по крайней мере к серьёзному ослаблению социальных и экономических связей внутри отдельных сообществ и в мировом масштабе.

          Революционная ситуация маловероятна и по той причине, что маргинальный прекариат — отнюдь не фабрично-заводской пролетариат времён трёх русских революций. Нынешние фабрично-заводские работники держатся за место в целях выживания либо представляют собой вполне обеспеченных профессионалов экстра-класса, например краснодеревщики (они, правда, по существу являются высококвалифицированными ремесленниками). За счёт идеологической раскрутки образа среднего класса многие маргиналы стремятся не к ниспровержению существующего строя, а только к максимально удобному встраиванию в действующую систему. Нынешнее общество предоставляет гораздо больше материальных благ и комфорта, чем Франция времён Великой Французской революции или Российская империя в начале XX столетия.

          Вернусь к проблеме объяснения, которое может дать историческая наука. Такое объяснение должно быть понятным, а не скрытым под запутанной псевдонаучной терминологией, и полезным, то есть показывающим возможные следствия тех или иных действий. Скажем, наряду с констатацией проведения совместных военно-морских учений КНР, РФ и Ирана в конце 2019 г. желательно выявление глубинных причин таких действий. Ибо они осуществляются в условиях, с одной стороны, расширения НАТО и его влияния на отдельные страны постсоветского пространства, с другой — спора между Китаем и его соседями – Филиппинами и Вьетнамом, за спинами которых стоят США, о контроле над акваторией Южно-Китайского моря; с третьей — антииранских санкций США ³.

          Хотя ситуацию серьёзно осложняет воздействие международной финансовой системы с ведущей ролью ФРС США в международных расчётах и устойчивости национальных валют мира, достаточно очевидно постепенное складывание новых военно-политических блоков, во многом повторяющее обстановку накануне Первой мировой войны.

          Другое дело — современная война ведётся множеством способов, в том числе кибератаками и пропагандой. Информационная война стала более изощрённой, чем раньше, за счёт новых средств связи, в первую очередь интернета, мобильных телефонов и соцсетей. Поэтому не нужно ожидать нового "убийства в Сараево" — глобальная война уже давно идёт, пусть в виде "холодной" или "чужими руками". Мир маргинализма уже давно стал миром Третьей мировой — глобальной войны.

          В начале статьи я заметил, что ключевой проблемой исторической науки сегодня является выживание. Наряду с общетеоретической неразберихой, единственное спасение от которой видится в возвращении к марксизму-материализму с его классовым подходом, исторической науке в России угрожает ещё одна, теперь уже социально-дисциплинарного характера. Речь идёт о подмене целей научной деятельности. Вместо поиска нового — фактов и теорий (объяснительных моделей), учёные-гуманитарии вынуждены писать бесконечные статьи и публиковать их в журналах, включённых в международные базы данных Scopus и Web of Science.

          Акад. В.А.Тишков и чл.-корр. А.И.Иванчик неоднократно подчёркивали, что в гуманитарных науках главной формой представления научных результатов служат индивидуальные и коллективные монографии. И хотя во многих случаях такие монографии состоят из переработанных журнальных статей, они существенно отличаются от последних широтой охвата материала и количеством обнаруживаемых связей. Если же имеют место полный отчёт о раскопках, каталог надписей или наград, фундаментальный словарь или исследование целой эпохи, то такие труды никогда не уместятся в любую, даже в самую развёрнутую журнальную публикацию.

          Впрочем, это не главное. Главное — наука должна давать новое и практически полезное знание. Чисто формальные требования к научным организациям и их сотрудникам, к членам диссертационных советов и соискателям учёных степеней превращают научные занятия из поиска нового в бюрократическую процедуру отчётности и ведут к перепроизводству. Собственно, уже наблюдается колоссальное перепроизводство научной продукции и научной периодики.

          В рейтинге Science Index за 2018 год, по данным РИНЦ, значится 3741 журнал. Понятно, что это издания разных наук, но только по направлению "История. Исторические науки" в данном индексе представлены 128 журналов. И это не все издания, так как направление "Комплексное изучение отдельных стран и регионов" включает историю и насчитывает 30 изданий ⁴. Все 158 журналов выходят не менее чем два раза в год, что означает совершенную невозможность ознакомиться с ними иначе, чем по оглавлениям. Организация, имеющая пятьсот сотрудников, каждый из которых должен написать не менее двух статей в год, произведёт тысячу журнальных публикаций. Добавьте к этому требования публикации статей по грантам, не входящие в отчёт организации по плановому финансированию, и получится вдвое больше статей. А это означает, что не только ежедневное производство статей составит 5–6 штук, но и их потребление, то есть прочтение, должно быть на том же уровне. Прибавьте выпускаемые организацией монографии, проводимые конференции, выступления в прессе...

          Легко понять, что такой объём материалов никем не будет прочитан. К чему это ведёт? К тому же поиск действительно сто́ящего материала, то есть статьи и книги, содержащих подлинно новое знание, максимально затрудняется: аннотация редко содержит новые детали, а требования раздувать её до 250 слов (привет Скопусу) превращают чтение аннотаций в столь же мучительный и трудоёмкий процесс, что и изучение основного текста издания.

          Поясню на примере. Если нужно из десяти книг найти одну по вашей теме (при условии, что она там вообще есть), то с этим справиться легко. Но если нужно найти одну или десять из ста, то трудность задачи возрастает на порядок. А если речь идёт о статьях, то, как было показано выше, их число ныне измеряется многими тысячами — ведь не одна-единственная организация публикует работы по истории.

          В условиях роста бюрократической отчётности и перепроизводства статей и в целом научной продукции качество исследований неизбежно падает. Открытия — не гвозди и не тонны угля и стали. Их невозможно планировать, тем более что учёные-гуманитарии совершенно не владеют теорией решения изобретательских задач, разработанной Г.С.Альтшуллером. Падение качества исследований для бюрократии маскируется массовостью и ростом числовых показателей. В этих условиях наибольших успехов достигают те учёные, которые виртуозно владеют искусством подготовки шаблонных, однотипных статей в соавторстве с коллегами. Успех этих учёных вызван не столько качеством исследований, сколько числом цитирований (пресловутым индексом Хирша, который у настоящих учёных вроде Менделеева, Эйнштейна и Ньютона, а из историков — у Карамзина и Соловьёва, равен единице) и размером полученных под высокий Хирш грантов. Подчёркиваю — речь идёт об историках, а не обо всех без исключения учёных.

          Возникает естественный для русской интеллигенции вопрос — что делать? Прежде всего суммирую выводы.

          Историческая наука проигрывает идеологии и мифологии, не распространяясь уже о художественной литературе, в привлекательности.

          Историческая наука проигрывает другим социально-гуманитарным дисциплинам в способности и желании прогнозировать развитие общества.

          Историческая наука проигрывает в способности объяснять явления из-за отказа от единственно верного подхода — последовательной опоры на практику, игнорирования авторитетов и устанавливаемой ими научной моды.

          Историческая наука занимается не поиском нового знания, а перепроизводством статей и отчётов.

          Что можно сделать для сохранения исторической науки как формы знания, как формы познавательной деятельности?

          Во-первых, отказаться от неуместного плюрализма в пользу поисков единой теории исторического процесса, а также в пользу единственности истины и опоры на практику, то есть материализма.

          Во-вторых, осознать свои корпоративные интересы и коллективно выступить за возвращение к системе плановых работ сроком не менее трёх лет. Именно плановая индивидуальная монография должна быть основой отчёта и финансирования, а все статьи — считаться сверхплановыми и не приниматься во внимание при оценке деятельности как организаций, так и учёных.

          В-третьих, вернуться к объяснению исторического процесса и его частей.

          Наконец, следует осознать, что историческая наука в России почти целиком зависит от государства (почти — потому что некоторая часть исследований финансируется отдельными социальными группами, преследующими частные интересы). Именно российская бюрократия финансирует исторические исследования. Следовательно, для выживания исторической науке нужно одновременно отстаивать свои интересы и сотрудничать с чиновничеством. В условиях нынешнего сокращения доходов из-за падения цен на энергоресурсы борьба за перераспределение сокращающихся ресурсов возможна лишь при условии выполнения определённых идеологических заказов сверху.

          В условиях глобальной войны интеллектуальная задача отстаивания национальных интересов Российской Федерации и сохранения исторической памяти закреплена в Конституции и сформулирована Президентом В.В.Путиным в статье "Подлинные уроки 75-й годовщины Победы во Второй мировой войне". Историческая наука оказалась на перепутье: или сойти на обочину интеллектуальной жизни, или вернуться к общей теории и через неё — к социально значимой роли.

          Какое решение примет сообщество, покажет время.

          См. также: А.С.Хоцей "Есть ли бог?" Владимир: Аркаим, 2000 267 с. ISBN 5-93767-005-1. (дата обращения: 28 июля 2020).

  ² Конфликт вокруг исследований Русской освободительной армии генерала Власова К.М.Александровым хорошо иллюстрирует тот факт, что даже события семидесятилетней давности до сих пор не утратили статуса идеологически неприкосновенных: злодеяния пособников нацистов, как подчеркнул президент России В.В.Путин, "не имеют срока давности" См. Putin, Vladimir. "The Real Lessons of the 75th Anniversary of World War II". The National Interest. June 18, 2020 (дата обращения: 27.07.2020).

  ³ В.Н.Колотов неоднократно подчёркивал роль Евразийской дуги нестабильности — создания зон конфликтов в Евразии для ослабления ключевых региональных держав.

  ⁴ Научная электронная библиотека (дата обращения: 27 июля 2020).