М.М.Галиев

          Зараза любопытства терзает некоторые патологические личности не меньше, чем зубная боль, а жажда познания становится у них иногда сильнее обычной жажды. И потому любое заинтриговавшее произведение даёт этим личностям повод увильнуть от насущных бытовых проблем. Так что я испытал искреннюю радость — наконец-то появился повод отдохнуть от ремонта квартиры, — прочитав статью А.Усова "Что такое стоимость?" и найдя в ней следующие строки:

          "Понятие стоимости является в политэкономии столь же всеобъемлющим и фундаментальным, как и, например, понятие материи — в философии. Поэтому эволюция понятия стоимости в главных чертах совпадает с эволюцией экономической науки в целом."

          "В настоящей статье мы вновь возвращаемся к этому вопросу и ставим его во всей его чистоте и простоте. При этом необходимо, по нашему мнению, начать с чистого листа, то есть с самого начала, с истоков, ибо вопрос о стоимости — это как раз тот вопрос, в котором эволюция политэкономии происходила, так сказать, задом наперёд и в её ходе политэкономия теряла, как нам кажется, гораздо больше, чем приобретала."

          Ну вот, наконец-то вопросу стоимости уделено должное внимание. В условиях засилья в сегодняшней российской науке западных экономических теорий, которые объединены странным термином "экономикс", приятно узнать, что кого-то ещё продолжают волновать некоторые основополагающие вопросы. Однако, с воодушевлением прочитав первые главы статьи, освещавшие некоторые исторические аспекты развития экономической мысли, я буквально сникаю при ознакомлении с теоретическими воззрениями А.Усова на понятие стоимости. К сожалению, Усов не только не раскрыл сущности феномена стоимости, но своими рассуждениями ещё больше запутал этот вопрос. Основная причина данного удручающего обстоятельства кроется, как мне кажется, прежде всего в слабости Усова в гносеологических вопросах. Конечно, это очень похвально, что перед своим политэкономическим исследованием он попытался определиться в гносеологических позициях, в частности, занялся выбором методологии исследования:

          "...К.Маркс дал нам диалектику (в приложении к политэкономии) — способ понимания и выражения объективных противоречий. Мы, таким образом, приходим к простой мысли: необходимо воспользоваться диалектическим методом Гегеля-Маркса, но для этого необходимо освободить данный метод от специфического и безусловно ошибочного содержания, которым он наполнен в марксизме — от трудовой теории стоимости. Последняя должна быть отброшена."

          Ну что ж, раз наш автор начал с гносеологии, значит, так тому и быть.

          Для затравки — простые придирки к суждениям в приведённой цитате. Метод познания никоим образом нельзя "освободить" от содержания без того, чтобы не уничтожить его как метод. И уж тем более этот метод нельзя очистить от трудовой теории стоимости, поскольку данная теория в него вообще не входит.

          Кроме того, Усов уверяет нас, что диалектика — это "способ понимания и выражения объективных противоречий". Что он этим хотел сказать, можно только догадываться. Вообще, наше познание есть процесс исследования и описания закономерностей Мира с целью предсказания последствий этих закономерностей. Зная закономерности и их результаты, человек может достойно встретить невзгоды и ускорить или даже создать благоприятные события. Если уж и есть необходимость в том, чтобы "понять и выразить объективные противоречия", то это всего лишь крайне мелкий и незначительный фрагмент познания. Более того, я подозреваю, что Усов не отличает реальные процессы в Мире с их закономерностями от процесса познания этих закономерностей. Гегель создал свой диалектический метод при исследовании "развития" систем понятий (реально здесь, конечно, имеется вовсе не процесс развития, поскольку понятия не могут развиваться как вещи). Гегель так прямо и говорил — диалектика Идей. Даже у Усова использовано понятие "противоречие" — а оно ведь происходит от слова "речь". С лёгкой руки Маркса и его последователей данный метод стал применяться к закономерностям реальности. Поскольку, мол, и реальные вещи развиваются в некоем единстве и борьбе противоположностей, путём отрицания отрицания и т.д. Однако реальные системы подчиняются совсем другим, отнюдь не "диалектическим" закономерностям.

          Попытка Усова втиснуть реальные отношения в рамки этой самой "диалектики" вызывает у осведомлённого человека лишь горькую усмешку. И этот туда же! Ну почему везде и всюду надо искать противоположности? И зачем потом нужно обязательно их объединять и заставлять бороться? Впрочем, понятно, почему. Потому, что иначе вроде бы и не может быть "движения". Однако ещё некто Галилей просветил нас, что для движения достаточно одной лишь силы, просто толчка. То есть это вовсе не обязательно — раздирать движущийся объект противоречиями или противоположностями.

          Кроме того, тут присутствует ещё одна закавыка, заключающаяся в том, что везде, где есть изменение, этот процесс почему-то принимают за движение. Между тем как движение есть всего лишь особый вид изменения, а именно: движение — это изменение пространственного положения тела. Но существует ведь и множество других типов изменений. Об этом сегодня как-то постоянно забывается. Причиной изменения реальной вещи (в том числе и её движения) является либо действие других вещей, либо изменение частей данной вещи. Можно, конечно, и тут отыскать какие угодно противоположности, как угодно их объединить и любое действие представить как борьбу. Но зачем? Чтобы прикрыться авторитетом Гегеля?

          Более того, метод "диалектики" применяется к процессу изменения вещи, но ведь кроме изменения в бытии вещи присутствует ещё и такой процесс, как функционирование. А он для вещи ничуть не менее важен. Например, в рассматриваемом нами случае исследование функционирования капиталистической экономики является более важным занятием, нежели анализ его развития, поскольку без первого нельзя понять и второго. Так применим ли здесь диалектический метод? Вряд ли. Усов, таким образом, явно "плавает" во всех этих методологических вопросах.

          Однако, дабы меня не обвинили в голословности, вернусь к статье Усова:

          "Мы начинаем с того, что абстрагируемся от всех частных свойств и особенностей как субъекта, так и объекта и останавливаемся лишь на тех наиболее общих сторонах или аспектах их бытия, от которых абстрагироваться невозможно, ибо подобное абстрагирование разрушило бы самую возможность какого бы то ни было понятия как о субъекте, так и об объекте."

          Превосходно. Только попрошу отметить, что абстрагирование всегда идёт от частных свойств и особенностей (что одно и тоже). И в результате абстрагирования остаются лишь общие свойства, присущие всем субъектам или всем объектам. По этим общим свойствам и происходит определение объекта (субъекта). В философии (гносеологии) субъект — это тот, от кого исходит действие, а объект — это тот, на кого это действие направлено. У Усова же:

          "Такими наиболее простыми и общими связями или отношениями между субъектом и объектом являются отношения их тождества и противоположности."

          Как видно, здесь внимание А.Усова переместилось уже с общих свойств объектов или субъектов на общие связи, на отношения между субъектом и объектом. Если раньше у Усова речь шла о том, на кого или от кого направлено действие (или о каких-то других свойствах, о которых Усов нам не сообщает), то теперь всё это забылось, и анализу подвергается само действие как связь между субъектом и объектом. Кроме действия (взаимодействия), никакой другой реальной связи у них уже нет. Но и это не главное. У Усова тут вдруг приплелось некое "отношение их тождества и противоположности". От реальной связи субъекта и объекта, то есть от действия, Усов почему-то переключился непонятно на что, на какие-то тождества и противоположности. Вещи, вне зависимости от своей субъектности или объектности, могут быть либо тождественными (то есть иметь одни и те же свойства), либо различными. Абстрагирование проводится по одинаковости свойств. То есть это процесс определение субъекта или объекта. Что же такое усовское "отношение тождества", понять трудно. Я уж не говорю о противоположностях. Впрочем, я, может быть, просто не очень понятливый. Что ж, двинемся дальше по тексту — возможно, в нём найдутся какие-то разъяснения.

          "...тождество субъекта и объекта выражается в следующем:

а) субъект в конечном итоге всегда есть порождение природы, окружающей его среды — это отрицательная сторона тождества субъекта и объекта, ибо эта связь между ними уже утрачена, не существует реально: пуповина между природой и человеком разорвана;

б) с другой стороны, тождество субъекта и объекта проявляется и положительно как потребность, испытываемая субъектом в том или ином внешнем предмете; эта потребность, если её понять в самом общем виде, есть ничто иное как необходимость объективного мира, внешней среды для существования субъекта, — необходимость, в которой субъект и объект, следовательно, совпадают, тождественны друг другу."

          Итак, во-первых, у Усова субъект и объект суть природные феномены. В философии такие феномены обозначаются понятием "вещь". Оба они — вещи, с этим трудно спорить. Но, оказывается, "связь (!) между ними уже утрачена". Сначала нам показывают формирование понятий: "субъект", "объект" и их тождество в понятии "вещь", а потом вдруг переносят на поле реальности — с "порождением" и "связями". Так о чём же мы тогда говорим-то? О системе понятий или о системе реальности? Тут у Усова совершеннейшая путаница. Тождество вещей может быть только в понятии, когда свойства вещей одинаковы. В реальности же тождество есть полная идентичность, и тогда субъект есть объект. Что касается связей вещей, то они имеют место в реальности и тут правильнее говорить о закономерностях связей, а не о тождестве связанных вещей, ибо наличие связи уже предполагает определённую их тождественность. К тому же, Усов говорит не о любой связи, а лишь о генетической, то есть о связи через порождение. Но и здесь нас ждёт разочарование, так как "пуповина между природой и человеком разорвана". Матерь-природа разродилась человеком, и теперь этот недостойный отпрыск бросил свою прародительницу, благоденствуя вне её, сам по себе. Однако Усов уверяет читателей, что субъект и объект тождественны именно по этому благородному свойству бросания матерей на произвол судьбы. Но ведь природа сама и есть скопище объектов и субъектов. Так чьи же порочащие связи отсутствуют? Кому рвали пуповину? И при чём, вообще говоря, тут тождество?

          Во-вторых, Усов отождествляет субъект и объект в том, что оба они существуют. Причём объект существует как нечто необходимое для существования субъекта, как часть внешнего мира. Да, безусловно, чтобы существовал субъект, нужен внешний мир — как, впрочем, необходимо это и для существования объекта. Это просто иначе описанное свойство существования вещи. Здесь объект и субъект тождественны как вещи, для существования которых необходим внешний мир. Но Усов пристёгивает к необходимому условию ещё и потребность субъекта. То есть он, по сути дела, не различает феномен необходимости и потребности. А это разные феномены. Наличие потребности ещё не делает что-то необходимым. Кроме того, наличие такого элемента, как, например, углерод, является необходимым условием существования человека, но вряд ли у кого-либо из людей имеется потребность в углероде как таковом. Так что тут надо различать уже уровни материи. Потребность всегда конкретна, она привязана к конкретному субъекту. В то время как необходимые условия имеют более широкий спектр. А потому отождествлять субъект и объект по необходимым условиям допустимо, а вот по потребностям — нет.

          Теперь вглядимся попристальней на любимые "диалектиками" противоположности:

          "Далее, противоположность субъекта и объекта также может рассматриваться с двух сторон и представать как:

а) положительная их противоположность непосредственно взаимоисключающих и отрицающих друг друга сущностей; субъект есть "Я", объект есть "не-Я", — это непосредственное отрицание "не" и имеется в данном случае в виду;

б) отрицательная их противоположность, состоящая в возможности труда; человек способен отрицать внешний мир не только одним фактом своего собственного существования ("Я"-"не-Я"), но отрицать в буквальном смысле, то есть видоизменять его, уничтожать его природное непосредственное существование, приспособляя для своих нужд и потребностей и т.п., что и выражается в труде. Однако реально никакого процесса труда ещё не происходит, мы пока что имеем лишь возможность труда и потому эта сторона противоположности субъекта и объекта если и существует, то лишь в возможности, то есть отрицательно."

          Здесь интересна не сама посылка о том, что "субъект есть "Я", а объект есть "не-Я"" — так как это вытекает из самого определения субъекта и объекта, — а то, что этим определением, то есть формированием понятия, якобы отрицается внешний мир. Формирование понятия "субъект" ("Я"-"не-Я"), то есть выделение кого-то из объектов внешнего мира, есть чисто мыслительный акт. Соответственно, и "отрицание внешнего мира" вне зависимости от того, что бы данное суждение ни значило, должен быть именно мыслительным актом. Но в подпункте "б" у Усова говорится уже о труде, то есть о реальном процессе, производимом человеком. То бишь перед нами опять смешение системы понятий и реального мира, усиливающееся совершенно запутывающим тезисом о том, что труда вроде как ещё и нет, он лишь в потенции.

          А что же противоположности? Сначала Усов нам объясняет, что противоположность субъекта и объекта заключается в том, что один из них — "Я", а другой — "не-Я". Можно, конечно, назвать это и противоположностями, но в философии сие, вообще-то, принято называть различиями вещей. В диалектике же противоположности (противоречия) возникают как разные тенденции, как борющиеся силы. Носители их и есть противоположности. Усовское же противопоставление "Я"-"не-Я" не подпадает даже под это, неверное с моей точки зрения, определение противоположности. Здесь у Усова имеет место просто некая мыслительная операция по различение двух вещей. Где тут борьба сил, где тут различные тенденции? Это надо бы объяснить.

          В случае же с трудом вроде бы и в самом деле выявляется какая-то тенденция. Не борьба, конечно, а так, потасовочка — ведь субъект в процессе труда превращает "непосредственную природную жизнь" (что бы это значило?) объекта во что-то другое, противоположное. А объект, видимо, сопротивляется. Имеется в виду, что человек берёт природный предмет, то есть предмет, который нельзя потребить, и превращает его в предмет потребления. Но, согласно диалектике, разнонаправленные силы должны прилагаться к одной вещи, которая в результате этой борьбы сил изменяется. К человеку тут явно ничего не приложено. Значит, мы тут "диалектически" исследуем именно объект. Но ведь на него действует только сила человека. Значит, опять ничего не получается. Но и это не всё, так как данный процесс существует здесь только в потенции, в возможности, то бишь его ещё и нет вообще. Да, не доводит до добра такое непреодолимое стремление подогнать реальную жизнь под книжную схему...

          Далее Усов пишет:

          "Таким образом, бытие субъекта и объекта, их отношение друг к другу есть это четырёхстороннее противоречие. Следовательно, указанное отношение не может быть ничем иным, кроме как ДВИЖЕНИЕМ..."

          Какое красивое построение: четырёхстороннее противоречие, являющееся "ДВИЖЕНИЕМ". (Хотя мне показалось, что речь шла о двух тождествах и двух противоположностях. Впрочем, я, судя по всему, не силён в усовской арифметике.)

          Ради чего же понадобились эти движители? А вот ради чего:

          "Взятый в самой простой и всеобщей форме, это есть процесс производства-потребления."

          Так разве нельзя было просто с этого и начать? То, что человек организует процесс производства и участвует в нём, а также то, что человек потребляет — не требует никаких доказательств. Тем более, доказательств через какое-то там "четырёхстороннее противоречие", в котором две из сторон, являющихся тождествами, как-то сами по себе исчезли, превратившись в противоречия. Как можно видеть, в данном случае философия не стала подспорьем для политэкономии. Увы.

          Не хочется больше отнимать внимание читателя на обсуждение приключений разных высосанных из пальца противоположностей, поэтому перейду непосредственно к политэкономической проблематике сочинения Усова.

          Для начала:

          "...стоимость есть некая связь, некоторое отношение между субъектом и продуктом производства-потребления."

          Во-первых, продуктом процесса производства-потребления, как процесса непрерывного и законченного, является, извините, кал. Если же процесс остановился между производством и потреблением, то его название — просто производство. Акцентировать внимание на то, что производство протекает с целью перерастания в процесс потребления — не обязательно. Это и так ясно. Более того, эти процессы в корне различны. Потребление есть акт индивидуальный и в нём вряд ли можно обнаружить что-либо кроме физиологии. Производство же может быть как индивидуальным, так и коллективным. Кроме того, производство может вестись как с целью выпуска продукта, то есть ради потребления, так и с целью созидания товара, то есть для обмена. Все эти процессы различаются между собой, имеют разные закономерности. Если же смешать все их в один процесс производства-потребления, то тогда само производство сведётся лишь к индивидуальному, продуктовому процессу производства. И тут естественным образом пропадёт процесс обмена.

          Во-вторых, какая может быть связь между субъектом (человеком) и продуктом? Разве только пускание слюны при виде котлеты. Никакой стоимости тут не может быть и в принципе. Человек-одиночка произвёл продукт и готовится его потребить. В данный момент его уже не интересует, сколько он затратил труда. Его волнует только удовлетворение собственных аппетитов. Можно, конечно, заняться и вычислением величины потребности человека или полезности продукта, то есть той величины потребности, которую удовлетворит единица данного продукта. Но это ни на йоту не приблизит нас к пониманию сущности стоимости, так как стоимость возникает лишь в процессе производства товара и только как социальный феномен. Одиночкам стоимость — по барабану. А посему, если уж и говорить о связи, то нужно говорить только о связи одного субъекта с другим субъектом, но никак не о связи субъекта и продукта. (К этой же самой мысли, кстати, в дальнейшем приходит и сам Усов со своими бесконечными спиралями обмена).

          "...в животном мире мы не видим ничего, что напоминало бы стоимость. Следовательно, стоимость несводима ни к каким материальным процессам, не есть потребность или процесс труда, не есть материальное свойство субъекта или объекта."

          Ничего себе логика: раз чего-то нет в животном мире, то оно, выходит, обязательно нематериальное. Но ведь в животном мире нет, например, и государства. Так что же: государство — это тоже что-то нематериальное? А телевизоры, космические корабли, компьютеры с самим интернетом? Может, все они тоже всего лишь плоды нашего воспалённого воображения? Или под термином "не... материальное" Усовым понимается всё-таки нечто другое? Но что тогда?

          "Человеческое отношение к вещи гораздо шире и глубже". "...она существует для него не только как ПОТРЕБЛЯЕМАЯ (если в ней испытывается потребность) или НЕПОТРЕБЛЯЕМАЯ (если таковая отсутствует) вещь, но и как вещь, которая МОЖЕТ удовлетворить потребность, если таковая ВОЗНИКНЕТ..."

          "...наблюдая за жизнедеятельностью животных, мы видим, что именно в этом пункте, то есть когда всякая материальная связь между предметом и животным исчезла, исчезает вместе с нею и ВСЯКАЯ связь между ними: станет ли продукт производства также и предметом потребления — это дело случая, был ли продукт потребления также и предметом производства — это тоже дело случая."

          Здесь имеется в виду то, что животное может только производить и потреблять, а человек, кроме того, может представить себе (вот зачем понадобилось идеальное!) произведённый продукт ещё и как вещь, которая способна удовлетворить будущую потребность, то есть как потенциальный продукт потребления. Хочу огорчить автора. Биологию он знает ещё хуже, чем гносеологию. Указанная им способность людей предвидеть потенциальное потребление присуще очень многим высшим животным. Например, некоторые муравьи возделывают в глубинах муравейников особые грибы, все пчёлы и шмели производят из нектара и запасают мёд, хомяки заготавливают зерно впрок, белки собирает и прячут орехи, сушат лесные грибы и т.д. Тут можно, конечно, начать рассуждать о разуме и инстинкте, но данные категории слишком сложны и тонки, чтобы с ходу ими оперировать, и уж тем более, чтобы строить на них политэкономические теории. Но посмотрим на выводы Усова:

          "Следовательно, предмет производства-потребления продолжает существовать идеально в голове субъекта даже и тогда, когда никаких материальных отношений между ним и предметом не существует (производство уже завершено, потребление ещё не началось)."

          "Именно эта первая форма идеального (сознательного) отношения к вещи и есть стоимость. Идеальное бытие предмета как предмета потребления есть его потребительная стоимость, а как продукта труда — трудовая или производственная стоимость. В обоих случаях мы имеем дело именно с идеальным бытием предмета и именно поэтому все его конкретные материальные свойства для нас вполне безразличны. Нам неважно, какие потребности и благодаря каким своим свойствам способен удовлетворить данный предмет, так же не важны и материальные характеристики труда, затраченного на его производство; как труд, так и потребность существуют для нас здесь (то есть в понятии стоимости) как чисто идеальные сущности: как чисто субъективное, внутреннее содержание субъекта, то есть как качество, с одной стороны, и как чисто объективное количество (продукта) — с другой."

          Интересно, как всё же Усов представляет себе такую стоимость? В голове субъекта существует представление о продукте как потенциальном удовлетворителе потребности, причём ни сами потребности, ни свойства продукта тут не учитываются. То есть это нечто вроде знания о том, что нечто способно удовлетворить какие-то потребности. Это просто какое-то томление мысли, знание в потенции. По аналогии, можно констатировать, что кто-то когда-то напишет какую-то критику на статьи Усова. Хороши же подобные знания...

          Но мало этого, тут ведь речь идёт не просто о знании, пусть даже чего-то туманного. Нет, ведь Усов исследует стоимость, то есть меру чего-то. Это "что-то" и надо найти. То, что стоимость есть мера — бесспорно. Иначе зачем она, вообще, тревожит экономистов? Допустим вслед за Усовым, что эта мера нематериальна, что она присутствует только в головах людей. Но раз она всё же мера, то должна быть однозначной и определимой. У Усова же потребительная стоимость есть некая расплывчатая мысль о возможностях. Ну а усовскую производственную стоимость вообще сложно себе вообразить. Если потребительная стоимость ещё с грехом пополам в будущем всё же как-то связана с удовлетворением потребности, то труд без характеристик вообще превращается в фикцию. Всё выражается пустой фразой, что производственная стоимость есть труд. Ибо без конкретизации того, что собственно такое труд, здесь не обойтись. Труд — это, прежде всего, процесс. И, как любой процесс, он имеет определённые характеристики. Но Усов отбрасывает все эти характеристики — причём не только труда, но и природной вещи с предметом потребления. И у Усова остаётся только то, что труд есть какой-то процесс изменения чего-то на что-то. Причём непонятно, каким именно образом происходит сам процесс труда. Усов не оставляет нам опоры, позволяющей не потонуть в болоте неопределённости.

          "Итак, стоимость первоначально есть два противоположных качества, выражающиеся и непосредственно совпадающие в одном и том же количестве — количестве продукта производства-потребления. Количество продукта непосредственно есть количество стоимости, причём это одно и то же количество есть и количество потребительной стоимости, и количество трудовой стоимости.

          Таково первое понятие стоимости."

          Вот и весь выверт. Весь туман был нужен только для того, чтобы констатировать: "количество продукта непосредственно есть количество стоимости". То есть продукт и есть стоимость. Мы пыжимся тут, пытаемся определить стоимость продукта, а оказывается, сам продукт и есть стоимость. Но какая же стоимость может быть у стоимости? На самом деле Усов хотел, видимо, сказать, что количество продукта и есть стоимость. Сколько штук продукта произвели — такова и их стоимость. Но тогда это банально.

          Впрочем, это только первое в усовских рассказах о стоимости. Далее Усов начинает сам себе противоречить:

          "Одно и то же количество одного и того же продукта может выражать в общем случае любое количество как потребительной стоимости, так и производственной стоимости, причём при неизменном количестве одной из этих стоимостей другая может изменяться в любых пределах. Например, при ухудшающихся условиях труда одно и то же количество продукта может представлять совершенно разные количества труда и, следовательно, трудовой стоимости, хотя потребительные свойства — их качество и количество, — а следовательно, и потребительная стоимость, остались неизменными. С другой стороны, если изменяется качество продукта, изменяется и его потребительная стоимость, хотя и количество продукта, и количество труда, затрачиваемого на его производство, могут при этом оставаться неизменными."

          Во-первых, если количество продукта может выражать любую стоимость (не количество стоимости, так как у стоимости не может быть количества, как нет количества у длины), то что же тогда лежит в основе стоимости? Допустим, в наличии имеются 10 штук продукта, а стоимость (пока неважно какая именно) продукта изменяется до нуля. Раз стоимость меняется вне зависимости от количества продукта, то это значит, что в основе стоимости лежит вовсе не количество продукта. Но что же? Может быть, стоимость есть всегда и она постоянна при данном количестве продукта, но только пребывает в разных видах, то есть бывает потребительная и (или) производственная? Но тогда в случае ухудшения условий труда и одновременном ухудшении качества продукта (а такой случай вполне реален), и та и другая стоимости уменьшатся при неизменном количестве единиц продукта. Значит, количество единиц продукта тут всё-таки ни при чём.

          Можно задать ещё и другой вопрос: если иметь на руках продукт в тоннах, килограммах или граммах, то изменится ли потребительная стоимость данного продукта в зависимости от единицы продукта?

          Во-вторых, обратите внимание, что ухудшение условий труда ведёт к увеличению количества труда при том же количестве продукта. Это акт совершенно не "идеальный", а вполне материальный. Причём Усову, чтобы констатировать данный факт, необходимо как-то измерить количество труда. И производительная стоимость, таким образом, будет зависеть от этого измеренного количества труда, то есть совсем даже не от количества продукта, а от количества труда в единице продукта.

          В-третьих, аналогично обстоит дело и с потребительной стоимостью. Изменение данной стоимости вызывается вполне материальными причинами — ухудшением качества продукта. Здесь потребительная стоимость уже зависит от физических параметров продукта, которые, как мы помним, Усов советовал нам игнорировать.

          Далее у Усова начинаются вообще кошмары. Каждая из стоимостей и количество продукта начинают жить совершенно самостоятельно:

          "Выше мы сказали, что потребительная и производственная стоимости непосредственно совпадают в количестве продукта производства-потребления. Это последнее есть просто количество, количество как таковое, безразличное к любому качеству. Поэтому потребительная и производственная стоимости легко совпадают в этом количестве, но поэтому же они настолько же легко в нём и распадаются."

          Я так понимаю, что у Усова присутствуют три феномена, которые в одних условиях совпадают, а в каких-то других условиях "распадаются", то есть различаются. Ясно, что эти феномены не реальные. Есть только реальное количество, а также есть три мыслительные операции, которые оценивают это материальное количество: как количество, как потребительную стоимость и как производственную стоимость. Но при этом только мыслимое количество совпадает с реальным количеством, так как потребительная стоимость зависит от "качества" продукта, а производственная стоимость от количества труда. Следовательно, стоимости не могут совпадать и как мысленные феномены, ибо отражают различные материальные процессы. Потребительная стоимость есть то, что экономисты называют полезностью, а производительная — издержками производства. И пока я не вижу серьёзных аргументов автора, чтобы считать иначе. Более того, всегда можно ориентироваться на удельные величины, то есть величины полезности и издержек брать на единицу продукции. Тогда количество продукта вообще выпадает из рассмотрения и от конструкции Усова не остаётся и следа, и ему не остаётся ничего лучшего, как сообщить нам, что и та, и другая

          "...стоимость существует как нечто иррациональное, то есть непосредственно противоречащее самому себе, не имеющее никакого внутреннего закона существования, следовательно, как нечто абсолютно подвижное, неустойчивое."

          В философии известно, что "абсолютно подвижное, неустойчивое" есть ничто. Нечто всегда должно быть прежде всего устойчивым, определённым в своём качестве. Это и есть сущность. Изменение же качества есть смена сущности. Абсолютное изменение, непрестанное мельтешение, подвижность есть уничтожение сущности вообще. Но это для реальных вещей, для нечто. У нас же разговор идёт о стоимости, то есть о мере чего-то. А мера вообще не может быть подвижной, в противном случае она теряет свою функцию. Длина не может быть подвижной, ибо отражает реальное положение тел в пространстве. Конкретными мерами длины могут выступать разные единицы (метр, дюйм, аршин), но все они должны быть стабильными и неизменными. Так и стоимость — она отражает какой-то реальный феномен природы, а потому не должна зависеть от нашего произвола. Можно измерять стоимость в часах, рублях или ещё в чём-то, но сами часы, рубли и прочее должны быть строго стабильными. Автор пытается втиснуть реальные процессы в рамки надуманных схем, и из этого у него не получается ничего, кроме голословных утверждений о "четырёхсторонних противоречиях". А потому и сама стоимость объявляется иррациональной, то есть не поддающейся познанию, абсолютно подвижной, ускользающей от нас.

          И вот какие примеры этого приводит Усов:

          "Примеров подобной подвижности можно привести сколько угодно: картины художника, которыми ещё вчера топили печь, могут внезапно обрести баснословную стоимость; трудовые затраты, осуществленные в колоссальных количествах, могут обесцениться в одно мгновение благодаря какому-нибудь случайному сдвигу в конъюнктуре рынка и т.п."

          Как можно видеть, из "сколько угодного" количества примеров выбраны только два, причём в обоих примерах речь идёт о случайных событиях. Картина вдруг обрела баснословную стоимость (а могла и не обрести; видимо, художник дал дуба необычным образом). Или произошёл случайный сдвиг конъюнктуры рынка. Но вопрос о стоимости — это вопрос о закономерности обмена, то есть процесс обмена в данном случае должен быть "очищен" от случайностей. Понятно, что эпидемия ящура может резко повысить цену мяса, именно цену, так как стоимость от таких случайностей не зависит. И анализ данного случая ничего не даст нам в изучении самого процесса обмена.

          Все эти хитрые уловки необходимы Усову только для того, что дать полную свободу своим категориям:

          "Итак, мы видим, что потребительная и производственная стоимости совпадая и отождествляясь в количестве продукта производства-потребления, остаются, тем не менее, свободными в этом тождестве вплоть до того, что любая из них вообще может отделиться от данного продукта и его количества. Но если она может отделиться от данного продукта и его количества, то нет никаких препятствий к тому, чтоб она выразилась в количестве какого-либо другого продукта."

          Стоимости не просто свободны от каких-либо условностей, но легко и непринуждённо могут прелюбодействовать, перескакивая от одного продукта к другому. Ну а обмен становится возвращением блудного сына:

          "В обмене, или в процессе обмена, трудовая и потребительная стоимости материально, физически распадаются и становятся РАЗНЫМИ ВЕЩАМИ: обмениваемыми товарами."

          Удивительно: только что нам разъясняли, что стоимости есть "идеальные" феномены, нечто "иррациональное", а теперь стоимости стали физически разными вещами. Так зачем же нужно было "идеализировать" стоимости? Почему сразу нельзя было начать с того, что количество одного товара есть потребительная стоимость, а другого — производственная? Мне возразят, что это суждение не понятно. Но ведь и "разъяснения" Усова об "иррациональной" стоимости, "не имеющей никакого внутреннего закона существования", не более понятны.

          Далее стоимости, став разными вещами, — например, сюртуком и холстом — входят в обмен, в котором:

          "...ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ стоимость одного приравнивается к ПОТРЕБИТЕЛЬНОЙ стоимости другого", и они "переходят друг в друга".

          Но в процессе обмена не просто один товар обменивается на другой, но определённое количество одного на определённое количество другого. Например, Х сюртуков на У ед. холста. Что означает эта пропорция? Расшифровывается она, очевидно, так: потребность в Х сюртуках равна (тождественна) труду, заключённому в У ед. холста (или наоборот). То есть здесь потребительная стоимость вновь обретает внешнее количественное выражение (потребность не просто в сюртуках, но в Х сюртуках), а всё отношение потребительной стоимости к производственной взятое в целом, то есть СТОИМОСТЬ, целиком исчерпывается чисто поверхностным, количественным отношением — пропорцией, в которой товары обмениваются друг на друга. То есть материальный процесс обмена завершается и исчерпывается в идеальном количественном соотношении. Мы, таким образом, получаем очередную идеальную форму существования стоимости. Эта форма стоимости есть МЕНОВАЯ СТОИМОСТЬ."

          Таким образом, мы видим, что у Усова стоимость свелась к количеству продукта и названо это количество — МЕНОВОЙ СТОИМОСТЬЮ. Так стоило ли городить огород? Проблема у Усова заключалась в том, что при приравнивании потребительной стоимости и производственной стоимости невозможно найти ту меру, по которой эти стоимости можно сравнить, так как потребительная стоимость (то есть, по сути, полезность) характеризуется качеством (физическими параметрами) продукта, а производственная стоимость — трудом. Мера первого — это вкус, цвет, запах, а мера второго — часы, рубли и т.п. Приравнять их нельзя, но очень хочется. Что же делать? Да всё очень просто! Нужно взять и приравнять эти стоимости к чему-то третьему, например, количеству. Ловко, но крайне неудачно.

          Приведу пример: у меня в наличии 100 сюртуков. Придя в гости к Усову я узнаю, что он нуждается в 2 сюртуках и при этом владеет 20 метрами холста. Мне же позарез необходимы 10 метров холста. Итак, наш обмен (по Усову) должен произойти по потребностям. Но как тут учесть труд? Оба мы работали по 10 часов. Следовательно, в 1 сюртук я вложил 0,1 часа, а Усов в 1 метр холста — 0,5 часа. При обмене по потребностям я должен отдать 2 сюртука за 10 метров холста, но при этом я обменяюсь 0,2 часа своего труда на 5 часов труда Усова. Вряд ли он будет на это согласен. При обмене же одинаковых количеств труда 0,2 часа на 0,2 часа (больше, чем 2 сюртука, то есть 0,2 часа, Усову не надо) я получу 0,4 метра холста. То есть мои потребности не будут удовлетворены. Как тут учесть оба параметра, да ещё так, чтобы потребительская стоимость перешла в производственную, образовав какую-то меновую стоимость? Что же является пропорцией обмена? Или другими словами: что такое стоимость?

          Искушённый в вопросах экономики читатель сразу постарается поймать меня на том, что в данном примере реализуется так называемый закон спроса. Если мои потребности не удовлетворены, то есть имеется повышенный спрос, то и цена холста возрастёт до 5 часов. Но мы-то ведь исследуем чистую стоимость, без привнесения сюда конъюнктурных искажений. А потому обмен должен произойти так, что мне придётся найти 25 Усовых, чтобы обменять свои 50 сюртуков (по 2 сюртука на брата) на 10 метров их холста (с каждого по 0,4 метра). При этом индивидуальный обмен между мной и каждым Усовым произойдёт по стоимости, равной 0,2 часа. А общий обмен — по стоимости 5 часов. В этом и состоит аксиома трудовой теории стоимости, которая гласит, что стоимость есть порождение социальное, то есть стоимость появляется тогда, когда на рынке присутствует множество агентов обмена. Ни робинзонада, ни индивидуальный обмен двоих агентов стоимости не выявляют. Эквивалентный обмен, то есть обмен по стоимостям, возможен лишь при условии свободного выброса на рынок товара множества производителей. При этом агенты обмена не должны быть зависимы друг от друга, товары и информация должны свободно переходить из рук в руки, не должно быть вмешательства посторонних сил и т.д. и т.п. Любое изменение этих допущений сразу ведёт к усложнению картины обмена и даже к искажению его.

          Допустим, к примеру, что я обмениваюсь с несколькими Усовыми, стоимость (или издержки производства) единицы товара у которых разные. Скажем, у одного из Усовых стоимость единицы товара — 1 час, ещё у одного — 0,1 часа, а у остальных стоимости такие же, как и раньше — 0,5 часа. При свободном распространении информации я постараюсь обменять свой товар по стоимости усовского товара с наименьшей стоимостью, так как в этом случае я буду в выигрыше. Вместо 50 сюртуков за 10 метров холста я отдам только 10 сюртуков. Но свобода перемещения информации и товара ведёт к тому, что и Усовы пытаются продать мне свои сюртуки как можно выгоднее для себя. То есть они тоже постараются выбрать вариант обмена по наибольшей стоимости своего товара. В этом случае я за 10 метров холста отдам уже 100 сюртуков. Первый вариант не устраивает Усовых, второй — меня. Обмен тут возможен лишь по средней стоимости, когда находится компромисс желаний выгодной сделки. Вот эта средняя стоимость товара и будет определяться общественно необходимым трудом, как назвал это Маркс.

          Возможно, я уже утомил читателя всеми этими сюртуками и холстами. Но ничего, потерпите — уже недолго осталось.

          Усов и сам видит уязвимость своей концепции равенства стоимости и количества товара.

          "Неизбежен вопрос: где в этом процессе обмена собственно СТОИМОСТЬ? В какой момент она появляется и в какой исчезает, как она существует, так сказать, физически? Меновая стоимость, которой завершается или в которой находит свое окончательное выражение процесс натурального обмена, есть только внешняя, чисто количественная форма стоимости; это чисто арифметическая пропорция, в которой уже невозможно разглядеть никакого не то что экономического, но даже просто сколько-нибудь реального содержания."

          И как же Усов выходит из этого положения?

          "К вопросу необходимо поэтому подойти с иной стороны. Необходимо сделать шаг назад и вернуться от формы меновой стоимости к самому процессу обмена как содержанию этой формы. Выше мы рассмотрели лишь механизм этого процесса, теперь мы должны посмотреть, какова тенденция его становления, что он содержит в себе в скрытой, или, как говорили древние, в свёрнутой форме, и как это внутреннее содержание проявляется вовне."

          Что же скрыто от нас в процессе обмена и что вырывается наружу? Ну, конечно же, опять "диалектические" противоречия:

          "Мы говорили выше, что товары в процессе обмена предстают друг перед другом как противоположности. Налицо, таким образом, противоречие".

          "Далее, поскольку обмен завершён, постольку на полюсах противоречия фиксируются товары, находящиеся в полярном отношении друг к другу, то есть в том же самом отношении, в котором они находились в начале обмена".

          "Но тем самым становится ясно, что процесс обмена только переворачивает указанное противоречие, но не разрешает его."

          Опять загвоздка. Ну никак реальность не хочет укладываться в усовскую схему. Но наш автор не так прост. Он находит "выход" из любого положения:

          "В начале обмена мы имеем товары А и В, которые в определённой пропорции приравниваются друг к другу: Хт.А = Ут.В. В конце обмена товары меняются местами, и мы получаем Ут.В = Х.т.А. Но чем первая формула, то есть исходный пункт, хуже или лучше последней, то есть конечного результата? Есть ли вообще какая-либо разница между ними? Очевидно, что никакой. Мы легко можем вновь начать процесс обмена с его конечного результата как с исходного пункта и прийти к исходному пункту как к конечному результату. Тем самым мы, с одной стороны, повторили бы это движение, а с другой, — продолжили бы его, причём то и другое имело бы место одновременно, то есть между тем и другим не было бы никакой действительной разницы. Таким образом, обмен не есть движение, которое в таком-то пункте начинается и в таком-то заканчивается; напротив, конец обмена есть не больше конец, чем начало, и наоборот. Иначе говоря, конец обмена тождественен его началу или, что то же самое, процесс обмена не имеет ни начала, ни конца. Мы имеем, стало быть, замкнутый круг, а обмен в своей сущности оказывается БЕСКОНЕЧНЫМ самовоспроизводящимся движением."

          Первое, что приходит на ум — это то, что у Усова процесс обмена становится самодостаточным. Здесь уже нет ни производства, ни потребления.

          "Правда, товары могут быть извлечены из обмена и перейти в сферу потребления, но это обстоятельство по отношению к самим товарам и процессу обмена является совершенно случайным, внешним."

          Сначала нас потчевали процессом "производство-потребление", в котором исчез обмен как таковой, теперь же обмен стал самостоятельным. В авторе пропадает художественный талант. Уж очень он любит рисовать красивые, но абстрактные картинки.

          Стоимость есть мера обмена, причём каждого обмена (то, что обмен идёт не по стоимости, а по цене, в данный момент не важно). У Усова же получается:

          "...что как сам обмен, так и СТОИМОСТЬ в случае регулярного, устойчивого обмена получают существование, НЕ ЗАВИСИМОЕ как от всякого единичного акта обмена, так и от конкретных товаров. Меновая стоимость (как и стоимость) из случайной пропорции превращается в устойчивое, ОБЪЕКТИВНОЕ явление."

          В реальности присутствуют единичные конкретные акты обмена. Такого процесса обмена, как бесконечная цепь обменов, в реальности нет. Этот феномен не есть единый нераздельный процесс, а является цепью единичных процессов. Данная "цепочка" не зависит от каждого единичного акта обмена в силу того, что таких цепочек — множество. При исключении одного звена, цепочка продолжится другим звеном из другой цепочки. Единичная же цепочка будет зависима от каждого акта. Если холст поменяли на сюртук, а потом сюртук на сахар, то при исчезновении сюртука совсем не факт, что холст поменяется на сахар. Совокупность цепочек обмена имеет уже закономерности, как сказали бы физики, не динамические, а статистические. А это законы вероятностные, то есть не зависящие от отдельных объектов или процессов.

          Понятие же обмена как абстрагирование от конкретностей всех единичных актов, конечно, независимо от конкретных актов обмена, так как понятие вообще не может зависеть от реальности, и потому объективным быть не может.

          Следовательно, необходимо различать реальный единичный акт обмена, реальную совокупность обменов — и понятие обмена вообще. К какому из них можно прицепить стоимость как меру обмена? Во-первых, понятно, что только к реальности. Понятие не может измеряться. Во-вторых, мерой совокупности процессов может быть только параметр состояния этой совокупности. Вряд ли этим параметром может являться стоимость. А потому стоимость как мера применима лишь к единичному акту обмена. Например, параметр совокупности молекул газа есть температура, но её нельзя применить к единичному акту взаимодействия молекул. Тут требуется применять уже другую меру, например, импульс или силу. Другой вопрос, что в совокупности можно усреднить параметр единичного акта. Импульсы всех молекул можно привести к средней величине и считать, что средняя молекула имеет средний импульс. Точно также и стоимости. При единичном обмене каждый товар имеет свою стоимость, но в совокупности обменов стоимости идентичных товаров усредняются. И вероятность того, что товар обменяется по средней стоимости, наиболее велика. Ещё раз повторюсь, что тут мы за обмен по стоимостям принимает идеальный вариант обмена, когда другие закономерности не накладываются. Например, закономерности гравитации нигде на планете Земля в чистом виде не действуют. Однако это не значит, что воздушный шар, летящий в небе, не подвержен действию притяжения Земли. Просто кроме сил гравитации на него действуют и другие силы. В экономике товары тоже обмениваются не по стоимостям, а по ценам — но сие отнюдь не значит, что стоимостей нет. Просто процесс обмена подвержен множеству тенденций, повышающих или понижающих цену товара.

          Но вернёмся к теории Усова. Для чего же её автору понадобилось сделать стоимость независимой от единичного акта обмена и от конкретных товаров? Для того, чтобы "материализовать" её в независимом от всех товаров виде. Стоимость

          "...существовавшая раньше МЕЖДУ товарами, получает своё собственное материальное тело и, таким образом, между обмениваемыми товарами А и В появляется третий товар С и формула обмена приобретает вид: т.А = т.С = т.В. Этот третий товар С отличается от любого другого тем, что он не ОБЛАДАЕТ стоимостью, но он ЕСТЬ стоимость и в качестве такового он есть ДЕНЬГИ. Таким образом, получаем следующую формулу обмена: т.А = Д = т.В."

          Итак, формула "стоимость является количеством товара" нас удовлетворить никак не могла. И тогда нашёлся такой товар, который вовсе не товар, и его количество уже вроде должно обозначать стоимость других товаров.

          "Деньги могут купить всё, и поэтому с их помощью можно удовлетворить любую потребность. Следовательно, потребительная стоимость денег есть всеобщая или абстрактная потребительная стоимость. С другой стороны, деньги могут служить в качестве вознаграждения за любой труд и в этом смысле быть результатом, овеществлением любого труда. Следовательно, они являются воплощением абстрактной производственной стоимости."

          Во-первых, потребительная стоимость, по определению самого автора, есть способность удовлетворять непосредственно потребность человека. Деньги же могут удовлетворить лишь потребность покупать, если таковая потребность у кого-то имеется. Во-вторых, производительная стоимость зависит от количества вложенного труда, а не от того, можно вознаграждать этим товаром труд или нельзя. Деньги не представляют из себя какую-то абстрактную стоимость, они суть лишь промежуточное, вспомогательное средство, которое никоим образом сущность стоимости раскрыть не может.

          "Деньги суть результат процесса объективации стоимости, то есть процесса отрицания всякого единичного, случайного обмена и, следовательно, всякого отдельного, конкретного товара, вернее сказать, КОНКРЕТНОСТИ товаров."

          То есть у Усова обмен товара на товар есть процесс субъективный, случайный, а вот обмен товара на деньги сразу же превращает этот обмен в объективный. Дело в том, что в обмене товара на товар Усов не нашёл меру обмена, а потому объявил такой обмен субъективным, случайным, ускользающим от нас и абсолютно подвижным. Подобные процессы, разумеется, нечего и исследовать. В случае же с продажей-покупкой товара за деньги мера у Усова сразу нашлась — это сами деньги.

          Но остаётся вопрос: в какой пропорции товар обменивается на деньги? Если деньги — это мера обмена, то в чём же тогда выражается эта мера? В количестве? Но количестве чего? Почему холст мы продаём за 10 единиц денег, а сюртук покупает за 15 таких единиц? Короче говоря: что такое стоимость? Ответа на вынесенный в заголовок усовской статьи вопрос, к сожалению, так не найдено. Для того, чтобы обменять некоторое количество одного товара на некоторое количество другого товара, нужна мера обмена. Таковую уважаемый автор, повторяю, не нашёл. А для банальной фразы об обмене товаров по количествам, пусть даже при помощи абстрактного товара — денег, не стоило тратить столько усилий. Увы, но Усов Маркса не превзошёл.

          Резюмируя, пройдём ещё раз кратко весь путь, пройденный Усовым от постановки вопроса "что есть стоимость?" до ответа на него.

          Познание необходимо нам для предсказаний и прогнозов. А потому для исследования развития обществ необходимо знать тенденцию развития капиталистической системы как наиболее развитой формации. Но для анализа развития нужно изучить функционирование капитализма. Усов вслед за классиками политэкономии совершенно верно полагает, что начинать исследовать функционирование капиталистического строя нужно с изучения процесса обмена товарами, ибо именно обмен лежит в основе данного способа производства — который, в свою очередь, и определяет лицо формации. Производство на обмен — вот база капитализма. Итак, прежде всего нужно исследовать обмен товарами.

          Тут перед любым исследователем встаёт проблема — с чего начать? Классики начинали в аксиомы: стоимость есть количества труда, потраченного на производство товара. Из этой аксиомы, как из центра координат, Маркс и вывел всю свою теорию. Усов же поступает несколько иначе. Он обращается к "философии", а точнее, к гносеологии. И при этом выбирает себе в помощники гегелевскую "диалектику", нанизывая всю свою гипотезу на стержень единства и борьбы противоположностей.

          Необходимые для выстраивания своей концепции противоположности Усов начинает искать в процессе обмена. Поступающий на рынок товар имеет две стороны: он произведён человеком и он будет потреблён человеком. Следовательно, с одной стороны, в товаре присутствует некоторое количество вложенного человеческого труда, а с другой — товар имеет потребительские свойства. Это известно и бесспорно. Эти-то факты Усов, недолго думая, и представляет противоположностями. Борьба данных противоположностей, согласно усовскому замыслу, якобы и есть процесс обмена. Непредвзятому человеку согласиться с этим трудно, и Усову приходится привлекать очень туманную и запутанную аргументацию о тождественности и противоположности субъекта и объекта.

          Но и этого оказывается недостаточно, так как в любой процесс могут вступать лишь тождественные феномены, а вложенный труд и потребительские качества — ну никак не тождественны. То, что они принадлежат одной и той же вещи — товару — ничего ещё не значит. Например, если мне свойственно одновременно иметь и определённую температуру тела, и прекрасный волжский бас, то это не значит, что данные свойства тождественны или противоположны. Они просто иные, хотя и присущи одному субъекту. Понимает это и Усов, а потому на сцене появляется третье действующее лицо — количество товара. Теперь и вложенный труд, и потребительские качества выражаются через количество товара, а потому и соотносить их становится вроде бы можно. Но тут возникает проблема соотнесения. Ведь количество количеству рознь. Нельзя же метры соотносить с килограммами. К тому же, при рассмотрении обмена мы задавались вопросом: что есть мера обмена количеств товара? Мерой обмена количеств товара не может быть само количество товара. Не найдя такую меру в единичном обмене, Усов вынужден объявить, что обмен есть процесс непрерывный и бесконечный, и, соответственно, стоимость есть абстрактное количество, которое перестаёт зависеть от конкретных количеств обмениваемых товаров. Но данная абстракция нас тоже не может устроить, так как абстракциями сложно пользоваться, а обмен есть процесс ежедневный и конкретный. И тогда Усов находит-таки товар, который выражает данную абстрактную стоимость. Но это уже и не товар в полном смысле этого слова, а абстрактный "товар", который называется "деньги". Стоимость как мера обмена количеств товаров становится простым количеством единиц денег. Увы, дальше ехать некуда.

          Как видим, попытка "философски" охватить тему окончилась неудачей. Вопрос о сущности стоимости остался открытым.

          Критику критики Усовым трудовой теории стоимости Маркса я постараюсь дать в другой статье. А рассмотрение данной теории Усова считаю законченным ввиду отсутствия "состава преступления".

31.08.2001